Антон и Зяблик — страница 16 из 27

Утром, до школы, Егорка зашел за Павликом и вместе пошли они туда, где еще с осени копали фундамент под электростанцию. Павлик ни о чем не спрашивал, но понимал: Егорка зря не поведет его.

На торфянике пустынно. В морозном сумраке расплывались бульдозеры и тягачи со стрелами, похожие на скелеты древних чудовищ. Егорка оглядел машины, наполовину открытый котлован, отошел на несколько шагов, долго, наморщив лоб, смотрел в землю.

- Вот тут!

- Что тут?

- Мамонт подох… Отец тебе ничего не говорил?

- Нет.

- Ясное дело, никому не скажет… Мамонт здесь. О нем даже в библии сказано. Кто от него зуб найдет или кость, тому великое везение бывает…

- Это какое?

- Как чего задумаешь, то и бывает: захотел - и на агронома выучился. А еще захотел - и машину купил. А еще люди слушаются тебя и уважают…

- Это как у папки моего? - догадался Павлик.

- Ага. Зуб он нашел вот на этом самом месте. Левее чуток. А до других костей не дошел.

- А ты откуда знаешь?

- Мне видение было. После школы придем, искать будем.

- Ладно, - согласился Павлик.

После школы ребята снова пошли на торфяник. Сейчас здесь было много народу. Ревели машины. Рабочие сгружали кирпич с грузовика. Над стройкой летали вороны и галки, кричали, но крика их не было слышно. Ребята прыгали с отвала на отвал, крошили комки в зябнущих руках.

- Эй, чего там ищете? - кричали рабочие.

Ребята словно бы оглохли - молча отбегали, чтобы искать в другом месте.

- Всё! - сказал Егорка. - Проворонили! - Он подозрительно оглядел рабочих. - Ясное дело - нашли и спрятали. Что же они, дураки, что ли?

- Это кто же?

- Эх, до чего бестолковый ты! Ничего от мамонта не осталось - всё давно уже раскопали и растащили по косточкам. И нам не осталось. Выло бы мне видение раньше…

Павлик распахнул пальто и, оглянувшись, показал на кость, засунутую за пояс. Показал и рассмеялся:

- А это что?

И отдал Егорке кость. Егорка бережно засунул находку за пазуху.

- Молодец! - похвалил он его. - А теперь тикаем!

Дома матери и деда не было, отец еще спал. Егорка уселся на кровать и толкнул его. Отец зашевелился и внезапно, одним движением поднялся, опустил ноги на пол и стал чесать грудь. Он зашлепал к ведру, зачерпнул ковш воды и долго пил, проливая воду на рубаху.

- Крепко я вчерась, - сказал он и горько поморщился.

Он провел рукой по лбу, яростно потер щеки и судорожно вздохнул. Рот у него по-бабьи разъехался, задергались воспаленные веки. У Егорки защемило сердце от жалости, но, зная, что сейчас начнутся плач и покаянные речи, сурово свел брови и вытащил из-за пазухи кость.

- Пап, а пап, а мы кость от мамонта нашли. Во, гляди, какая…

Отец взял кость, сковырнул с нее кусочек земли и подошел к окну, чтобы рассмотреть при свете.

- Вроде бараний мосол.. .

Он зевнул, бросил кость под стол и потянулся за кисетом. Приступ покаянного настроения прошел. Он выкурил в полном молчании цигарку, выпил еще ковш воды и начал одеваться.

Ребята всё стояли, чего-то ожидая от него, но он махнул рукой - идите, мол, нечего! Тогда Егорка поднял кость и вышел на крыльцо.

- Знает твой батька! - заносчиво сказал Павлик, выйдя следом. - Дрында пьяная твой батька, вот кто!

- Ты моего батьку не трожь! Критик нашелся!

- Дрында, - не сдавался Павлик. - Понимает он в мамонтах очень!

Егорка размахнулся и бросил кость в сугроб. Павлик метнулся за ней, нырнул в снег, схватил и побежал со двора.

- Стой, говорю! - крикнул Егорка и припустил за Павликом, но Павлик бежал без оглядки.

У калитки своей избы он задержался, прихлопнул щеколду с другой стороны. Егорка дернул щеколду, сбросил ее, влетел за ним в избу и погнался вокруг стола, опрокидывая стулья.

- Не подходи, зашибу! - грозился Павлик, размахивая костью.

- Я вот тебе зашибу! - кричал Егорка. - Поплачешь у меня!

Из горницы вышел отец. Он остановился, наблюдая за ребятами. Всклокоченные, как два петуха, они готовы были биться насмерть.

- Не поладили? - спокойно спросил он.

Ребята угрюмо молчали. Прямков подошел к сыну и протянул руку. Павлик покорно отдал кость и опустил голову.

- Где подобрали?

- На болоте, где электричество строят, - осипшим голосом сказал Павлик и внезапно всхлипнул: - Это от мамонта. ..

- Откуда знаешь?

- Мне один человек сказал, а ему видение было…

Егорка весь дрожал от возбуждения, не зная, то ли стукнуть Павлика, то ли выхватить кость и удрать. Но Прямков осторожно погладил ее ладонью. Держа кость на весу, он ушел в горницу. Вернулся оттуда с лупой и долго двигал ею, поворачивая кость в разные стороны. Егорка притих и стоял за его спиной едва дыша. Вспышка улеглась, и теперь он с нетерпением ждал, что скажет этот худой, долговязый и ученый агроном, вызывавший среди односельчан самые разные толки.

- От мамонта или нет, правду не скажу. Только точно - не поросячья и не баранья. . .

Мальчики переглянулись. Все-таки это удача, пусть неполная, но все же удача.

- Только давайте так, - сказал Прямков. - Пока все до точки не узнаем - молчок. Пошлем в город для выяснения - все же интересная вещь.

Егорка глянул Прямкову в глаза и вдруг осипшим голосом спросил:

- А верно говорят, что вы зуб от мамонта нашли и вам от того зуба везение было?

Прямков завернул кость в газету, опустил лупу в карман пиджака и присел на стул. Он ударил руками о колени и тихо засмеялся.

- Было дело, а я и забыл вовсе… Так это ж когда? Еще мы в школу бегали…

И рассказал, что действительно нашли они в детстве кость от мамонта - не зуб, а бивень, а еще каменный топор, и хранились эти находки в школьной коллекции до самой войны, а что дальше с ними было, не знает, потому что школа сгорела в войну, а учитель-биолог, собиратель и хранитель школьного музея, уехал в эвакуацию и вскорости умер там.

Дядя Ваня пытливо заглянул Егорке в глаза:

- Чего это наговорили тебе про мое везение? От отца наслышался, поди? А я ведь с ним дружил когда-то. Был он верховодом у нас, и я верил ему, ну, как старшему брату: что, бывало, ни скажет, для меня закон. Больших способностей человек. Да время свое упустил, растратил себя в пьянстве, разменялся по мелочам, дурость одолела, а сейчас виноватых ищет. Ты меня извини, конечно, нехорошо так о твоем отце говорить, только тут уж ничего не поделаешь - что есть, то есть. И не к тому говорю это, чтобы злобу ты к нему имел, а потому, что человек он хороший, вот что обидно.

Прямков закурил папиросу и долго стоял у окна, смотрел на улицу и качал головой, словно продолжая разговор, давно уже начатый, а все еще не конченный. Потом он достал из шкафа альбом и из множества фотографий выбрал одну - маленькую, пожелтевшую и смятую, - и на ней стояли мальчики и девочки возле большого дома, а впереди, выпятив грудь, красовался коренастый мальчишка. Это был Василий, отец Егорки, и лет ему было тогда, наверно, тринадцать, не больше, а за ним, выглядывая из-за плеча, стоял дядя Ваня, узколицый и серьезный, чем-то похожий на Павлика.

… Егорка и Павлик долго гуляли в этот день по деревне. Они ходили к коровнику, что возводился у излучины реки, прыгали на качающихся мостках, смотрели, как бегут по шоссейке машины, грелись на солнце и говорили о всяких разностях - ну, например, о мамонтах, которые жили здесь когда-то.

Занятно ведь как получается - бродил здесь мамонт, огромный, косматый, с бивнями, как сабли, трубил себе на болоте, задрав хобот, и не знал, не ведал, что на этом месте появится когда-то их село Крутоярки, что Егорка и Павлик будут гулять над речкой, а подальше отсюда, за тем вон кустарником, будет строиться электростанция. А еще не знал мамонт, что на горизонте побежит поезд, а в небе, оставляя за собой длинный белый хвост, полетит самолет.

Но о чем бы ни говорили мальчики, Егорка все думал об отце, о том, что мог из него выйти большой человек, а вот почему-то не вышел, и дело, конечно, не в зубе мамонта, о котором твердил темный, верующий его дед. Обо всем этом думал он, разговаривая с Павликом о всяких интересных вещах, глядя, как в загустевшей морозной синеве, разрезая небо на две половины, плыл серебристой, едва заметной точкой самолет.


ОСЕННЯЯ СКАЗКА

Когда-то Пылаевых была большая семья. От младших братьев и сестер гудела тесная изба, и у старшей, Нины, первой помощницы матери, не было свободной минуты от хлопот. Но вот ребята повырастали и разлетелись кто куда, старики подались в район к одному из сыновей, и осталась Нина в осиротевшей избе одна. Работала уборщицей в сельсовете, ковырялась в огороде, а в общем, одиноко и скучно жила. И замуж не вышла. Раньше водилась с однолетками, а теперь навешали ее чаще пожилые соседки. Кто поболтать придет, а кто, торопясь на ферму, ребенка оставит. Все равно дома больше сидит - много ли уборки в сельсовете!

Из ребят, что оставляли ей на присмотр, больше всех привязался к ней Василек - глазастый, шустрый и сопливый крепыш. Для матери, бойкой бабенки Полины, мальчишка был сущим наказанием. Неугомон сидел в нем: все бы ему надо потрогать, на все-то интересно поглазеть. И тянуло бог знает куда - на чердак, в колодец, а то в конуру к Растегаю. Или залезет в подпечье, замрет и таится, пока не найдут. А то и заснет там ненароком, вот и ищи его тогда! А раз как-то выгнал Растегая из конуры, пробрался туда и сам лаял на прохожих. Очень понравилась ему собачья работа. Сколько мать, бывало, ни таскает его за вихры, а с него как с гуся вода: посопит, покряхтит да и снова за свое. С характером был.

- Сладу нет с малым, - жаловалась Полина. - Присмотри ты, бога ради, за ним, а я уж как-нито отблагодарю.

Только к вечеру и приходила за сыном. Осмотрит его, умытого, чинно сидящего за столом, перелистывающего старый букварь.

- Вот спасибо-то, выручила, - скажет она. А потом обведет глазами пустые углы и добавит: - Хоть бы картинку какую повесила, шифоньер завела. - И тяжко вздыхала, переходя на свое: - Верь не верь, а свету белого не видишь, одна маета. Павел-то мой, слыхала, подрядился Пилипенковой двор уравнять? Бульдозером три часа пахал, а что за работу