Но каковы русские! Суметь спрятаться на хуторе и не быть обнаруженными поисковой группой! А потом выждали момент, захватили языка, убили двух солдат и ушли в лес без потерь. Нет, оберст Хахт, высказавший предположение, что русские перебрались в другой район, неправ: они не ушли, они здесь!
Рыщут по лесу, выходят к населенным пунктам. Но что их тут держит, что им надо, чего они ищут? Что или кого? Как узнать, как проникнуть в их тайну, все более и более занимающую ум Шеля?
Он уже сутки не расставался с мыслями об этой загадке и решил, что непременно надо поймать живым хотя бы одного из этих «лесных призраков» и как следует допросить его, вывернуть наизнанку, содрать кожу, загнать иглы под ногти, но добиться ответа, узнать разгадку! Однако для этого как минимум сначала надо поймать хотя бы одного. Заколдованный круг! Отправная точка смыкается с конечной, и все начинается сначала…
Предположим, русские сейчас опять в лесу — им надо увести подальше от хутора пленного, допросить его, отдохнуть и решить, как быть дальше. Все вполне логично. Хотя можно ли говорить о логике, имея дело с таким противником?
Не обстоятельства вынудят их пока оставаться в лесу! Поэтому надо распорядиться повысить бдительность в каждом населенном пункте, где стоят немецкие части, направить туда опытных сотрудников контрразведки и продолжать патрулирование. Продолжать, не допуская более преступной беспечности и новых потерь личного состава. Заглядывать в каждую щель, тщательно обшаривать все погреба и ямы, чердаки и сараи. Найти «призраков» и взять живыми!..
Глава 5
Наступлению на западном направлении — через Минск и Смоленск на Москву — немецко-фашистское командование придавало исключительное значение. В плане «Барбаросса» указывалось, что падение Москвы означало бы решающий политический и экономический успех и, кроме того, потерю русскими наиболее важного узла дорог.
На западном направлении противник сосредоточил самые сильные группировки войск: там наступали две полевые армии и две танковые группы из четырех имевшихся у немцев к началу войны. Одну из них — 2‑ю танковую группу — возглавлял бывший генерал-инспектор подвижных войск генерал-полковник Гудериан, считавшийся у нацистов «отцом» теории танковой войны.
Выход 3‑й танковой группы немцев в район Молодечно, а группы Гудериана к Барановичам сильно осложнил положение советских войск, а вступление всех соединений группы Гота и 9‑й армии немцев в полосу Западного фронта значительно увеличило численное превосходство противника. Используя выгоду сложившейся обстановки, немецко-фашистское командование потребовало от командующих своих танковых групп ускорить выдвижение к Минску с целью окружения соединений Красной Армии, действовавших к западу от столицы Белоруссии.
Пристально следя за развитием событий на Западном фронте, Ставка главного командования разрешила отвести наши войска. 25 июня командующий Западным фронтом приказал отходить 13, 3, 10 и 4‑й армиям. Причем отходить, имея в авангарде танки, а конницу, противотанковую артиллерию и инженерные подразделения со средствами заграждения — в арьергарде. 6‑й механизированный корпус должен был отойти к Слониму, 13‑я армия — на рубеж Илия — Молодечно — Листопады — Гераноны, 3‑я армия на рубеж Гераноны — Лида — устье реки Щара, 10‑я армия на линию Слоним — Бытень, а 4‑я армия — на линию Бытень — Пинск[20].
Однако этот приказ уже невозможно было выполнить: для отхода войск 3‑й и 10‑й армий оставалась лишь узкая полоска не занятой противником территории. Грунтовые дороги раскисли от бесконечных дождей, непрерывно налетала немецкая авиация, изматывали арьергардные бои с численно превосходящим противником, не хватало транспорта и горючего.
26 июня 39‑й моторизованный корпус группы Гота вышел к Минскому укрепленному району…
Утро выдалось сырым, мозглым, с обильной росой и густыми туманами, пеленой лежавшими в низинах. Казалось, вот-вот заморосит мелкий нудный дождь, намочит все вокруг, заставит раскиснуть лесные дороги и тропки. Низко висели серые тяжелые облака. Чуть не задевая верхушки высоких елей, они уплывали под набежавшим ветерком, а на смену им приплывали другие — такие же серые, мрачные.
Сырость словно пропитала все вокруг — деревья, листву, траву под ногами, одежду, ставшую тяжелой, неудобной, плохо согревающей. Вчера вечером наконец-то удалось поесть горячей пищи.
Забравшись в глухой овраг, они разожгли небольшой костерчик из сухих березовых веток, практически не дающих дыма, зато горевших ровным жарким пламенем. Сварили из концентрата каши с салом, вскипятили чай — ароматный, припахивающий дымком; он размягчил души, согрел и даже как-то успокоил.
У них были фляги со спиртом, и командир разрешил немного капнуть в кружки с чаем — все-таки спать придется на влажной земле, а позволить себе роскошь заболеть никто из них не мог, не имел права.
Залив костер, ушли с места привала и отмахали по лесу добрый десяток километров, пока не устроились на ночлег на сухом пригорке, среди густого ельника. По очереди, сменяя друг друга, несли охранение, а вернувшись, норовили забиться между спящими, чтобы скорее согреться. Костя Крылов даже подумал, что раньше он и предположить не мог, как холодно бывает в лесу летними ночами.
Хотя какой он видел лес? Дачную местность под Москвой да пионерские походы с веселыми кострами и белыми палатками. А тут — глухой бор, растянувшийся на многие километры, чащобы, буреломы, сырые овраги. Несколько раз они натыкались на следы кабанов и лосей, мелькал в кустах испуганный зайчишка, улепетывая от людей, забредших в глухомань. Зато капитан чувствует себя в лесу как зверь, словно медведь или даже, скорее, волк.
Поднял их командир затемно. Огня не разводили, пожевали сухарей, быстро собрались и пошли — след в след, привычно держа дистанцию и уже научившись подмечать вокруг то, что раньше казалось малозначительным, не стоящим внимания: человек быстро взрослеет в опасностях, особенно на войне.
Через два-три часа забрезжил рассвет, и вскоре они вышли к опушке леса. Впереди, за рощей — чахлой, почти просматриваемой насквозь, — стояла деревня. Перед ней лежало поле, покрытое туманом, из которого выплывали темные избы на краю селения, высокая колокольня старой церкви на пригорке и рядом с ней зеленая крыша большого дома.
Залегли в кустах, привычно не обращая внимания на сырость. Командир достал бинокль и начал осматривать рощу, поле, дома.
— Погосты, — тихо сказал он. — Пришли.
Сильная оптика приблизила к глазам Антона корявые стволы берез в роще, сгустившийся посередине ее туман, мокрую траву на поле, пустую улицу, уходящую к центру селения. Никого, только сипло перекликаются невидимые петухи да взбрехивает где-то собака.
Деревня оказалась большой, многие дома окружены садами, на задах — огороды, темные баньки, навесы с аккуратно выложенными поленницами. Посреди улицы — колодец с высоким журавлем; тускло поблескивал в сером утреннем свете крест на маковке церкви, над некоторыми трубами легко курился дымок, расплываясь в сером воздухе. Немцев не видно, жителей тоже…
Поведя биноклем немного влево, Антон нашел второй дом от леса, где его должны принять, после того как он скажет пароль, — там явка, полученная в Москве. Попытался разглядеть, есть ли около избы ульи? Ага, вон они, торчат из тумана, как грибы, и на среднем снята крышка — значит, все нормально. Именно такой знак должен подать хозяин явки, если к нему можно приходить без опасений. Что ж, идти или подождать, понаблюдать еще?
Но сколько ждать, сколько наблюдать? В таком виде в деревню не заявишься — в маскхалате и с автоматом в руках. Надо переодеваться, шагать по дороге до домов, а это требовало времени. И группу необходимо надежно укрыть…
— Любитель, — позвал Волков и, когда Егоров подполз, передал ему бинокль. — Наблюдайте за деревней. Докладывайте, что увидите.
Антон развязал свой вещевой мешок, достал помятый дешевый гражданский костюмчик, стоптанные желтые полуботинки, полосатую рубаху, галстук. Снял с себя маскхалат, начал быстро переодеваться.
Искоса наблюдавший за ним Зверев ревниво отметил, что у командира развитая мускулатура, почти как у хорошего борца — бугры мышц катались под кожей, ни грамма жира только, пожалуй, немного суховаты ноги, да и староват, чтобы ставить рекорды и выигрывать первенства. На этом Николай и успокоился, прислушался к монотонному бормотанию Егорова:
— Прошла женщина с ведром, стоит у колодца… Пошла обратно…
— Так, слушать внимательно, — рассовывая по карманам всякую мелочь, приказал Волков. — В деревню иду я один. Вы переходите вон в ту рощу и ждете.
— В ней деревьев, как волос у лысого, — возмутился Крылов.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Антон. — Вас там никто и не подумает искать. Видели, туман скопился? Значит, там удобная ложбинка. Заляжете и замаскируетесь. Главное — не обнаруживать себя и как зеницу ока беречь рацию. Даже если меня начнут на ваших глазах убивать, приказываю не трогаться с места и ждать!
— Чего ждать, товарищ капитан? — недоуменно поглядел на командира Егоров.
— Моего возвращения, — пояснил Волков. — Если не вернусь до вечера, скрытно уходите на место последней ночевки. Там ждете до утра и в установленное время выходите на связь с центром, сообщаете о своих делах.
Ребята молчали. Потом Зверев предложил:
— А если вместе, а, товарищ капитан? Мы прикроем!
— Нельзя, — помедлив, Антон обнял каждого из ребят. — Ну, давайте к роще. И ждать! За старшего остается Тихий.
Присев в кустах, он следил, как парни переползли поляну и скрылись за деревьями. Ну, теперь пора и ему. Встав, Антон прошел по опушке больше километра и только потом вышел на тропинку, протоптанную через поле к деревне. Не таясь, пошел открыто, ссутулив плечи и всем своим видом показывая, что бояться ему нечего и некого, просто идет усталый человек, наконец-то завидевший жилье.