Сам невысокого роста, Октавиан усомнился:
– Разве размер не имеет значения?
– Нет, – решительно ответил Агриппа.
В середине лета началось обратное движение с Востока. Несколько сенаторов вернулись в Рим с рассказами о «той женщине» и ее пагубном влиянии на Антония. И они принесли делу Октавиана больше пользы, чем его ораторское искусство. Но никто из этих возвращенцев не мог представить железного доказательства, что грядущая война – идея Клеопатры. Все они вынуждены были признать, что Антоний по-прежнему принимает решения в командирской палатке. И действительно, казалось, будто это Антоний хочет гражданской войны.
Затем пришла сенсационная новость: Антоний развелся со своей римской женой. Октавия немедленно послала за братом.
– Он развелся со мной, – сказала она, передавая Октавиану короткую записку. – Я должна выехать из его дома вместе с детьми.
Слез не было, но в глазах – боль умирающего животного. Октавиан протянул ей руку:
– О, моя дорогая!
– У меня было два самых счастливых года в жизни. Сейчас меня тревожит только одно: у меня недостаточно денег, чтобы поселиться где-нибудь с семьей, разве что всем ютиться в доме Марцелла.
– Ты переедешь в мой дом, – тут же сказал Октавиан. – Дом достаточно просторный, и в твоем распоряжении будет отдельное крыло. Кроме того, Тиберию и Друзу понравится, что теперь будет с кем играть. В тебе материнский инстинкт больше развит, чем у Ливии Друзиллы, ты будешь заботиться о детях. Я думаю, что заберу Юлию у Скрибонии и тоже поселю с нами.
– О! Но… если Юлия, Тиберий и Друз перейдут под мою опеку, мне понадобится еще одна пара рук – Скрибонии.
Октавиан насторожился:
– Вряд ли Ливия Друзилла это одобрит.
Сама Октавия не сомневалась, что Ливия Друзилла пойдет на что угодно, чтобы ее не беспокоило целое племя ребятишек.
– Спроси у нее, Цезарь, пожалуйста!
Ливия Друзилла сразу поняла суть просьбы Октавии.
– Отличная идея! – воскликнула она, загадочно улыбаясь. – Октавия не может нести этот груз одна, а на меня бесполезно рассчитывать. Боюсь, во мне материнские чувства развиты слабо. – Она сделала вид, что не решается что-то сказать. – Но может быть, ты не хочешь видеть здесь Скрибонию?
– Я? – удивился Октавиан. – Edepol! Что она значит для меня? После Клодии она мне, конечно, нравилась. Потом она стала сварливой, не знаю почему. Возраст, наверное. Но мы видимся всякий раз, когда прихожу к Юлии, и сейчас у нас очень хорошие отношения.
Ливия Друзилла хихикнула:
– Дом Ливии Друзиллы, кажется, становится похожим на гарем! Совсем по-восточному. Клеопатра одобрит.
Бросившись к ней, он в шутку укусил ее за шею, потом забыл и Скрибонию, и Октавию, и детей, и гаремы.
Но появилась и ложка дегтя. Гай Скрибоний Курион, которому уже исполнилось восемнадцать, заявил, что он не будет переезжать. Он поедет на Восток, к Марку Антонию.
– Курион, стоит ли тебе ехать? – в смятении спросила Октавия. – Это очень огорчит дядю Цезаря.
– Цезарь мне не дядя! – презрительно отреагировал юноша. – Я принадлежу к лагерю Антония.
– Если ты уедешь, как мне убедить Антилла остаться?
– Легко. Он еще не достиг совершеннолетия.
– Проще сказать, чем сделать, – поделилась она с Гаем Фонтеем, который выразил желание помочь ей переехать.
– Когда Антиллу исполнится шестнадцать?
– Не скоро. Он родился в год смерти божественного Юлия.
– Значит, ему едва исполнилось тринадцать.
– Да. Но он такой дикий, импульсивный! Он убежит.
– Мальчишку поймают. Совсем другое дело с Курионом-младшим. Он уже совершеннолетний и вправе собой распоряжаться.
– Как я скажу Цезарю?
– Тебе не надо ничего говорить. Я сам скажу, – пообещал Фонтей, готовый на все, лишь бы избавить Октавию от боли.
Развод сделал ее свободной – теоретически, но Фонтей был слишком мудр, чтобы заговорить с ней о своей любви. Пока он будет молчать, он может рассчитывать на ее дружбу. Как только он признается в своих чувствах, она прогонит его. Поэтому лучше подождать, когда она оправится от этого удара. Если оправится.
Дезертирство Сатурнина, Аррунция и Атратина среди прочих не нанесло большого урона группе сторонников Антония, но покинувшие его Планк и Тиций оставили заметную брешь.
– Это точная копия военного лагеря Помпея Магна, – сказал Планк Октавиану, приехав в Рим. – Я не был с Магном, но говорят, что тогда каждый имел свое мнение и Магну не удавалось их контролировать. Поэтому в событиях при Фарсале он оказался бессилен и не смог применить свою любимую тактику Фабия. Командовал Лабиен и проиграл. Никто не мог побить божественного Юлия, хотя Лабиен думал, что может. О, эти ссоры и перебранки! Все это ерунда по сравнению с тем, что происходит в военном лагере Антония, поверь мне, Цезарь. Эта женщина требует права голоса, излагает свое мнение с таким видом, словно оно важнее, чем мнение Антония, и совсем не думает о том, что выставляет его на посмешище перед легатами, сенаторами, даже перед центурионами. И все это он терпит! Виляет перед ней хвостом, бегает за ней, а она возлежит на его ложе, на locus consularis, как тебе это нравится? Агенобарб так ненавидит ее! Они ссорятся, как две дикие кошки! Брызжут слюной, огрызаются. И Антоний не ставит ее на место. Однажды за обедом ее ногу свело судорогой. Ты не поверишь: Антоний встал перед ней на колени и начал растирать ей ногу! Слышно было, как муха пролетела, такая стояла тишина в столовой. Потом он снова занял свое место, словно ничего не случилось! Этот эпизод и заставил нас с Тицием уехать.
– До меня доходят такие странные слухи, Планк, и их так много, что я не знаю, чему верить, – сказал Октавиан, думая при этом, во сколько ему обойдутся эти сведения.
– Верь худшим из них, и ты не ошибешься.
– Тогда как мне убедить этих ослов здесь, в Риме, что это война Клеопатры, а не Антония?
– Ты хочешь сказать, они все еще думают, что командует Антоний?
– Да. Они просто не могут переварить идею, что иностранка способна влиять на великого Марка Антония.
– Я тоже не мог, пока не увидел сам, – хихикнул Планк. – Наверное, тебе нужно организовать для неверящих поездку на Самос – сейчас Антоний и Клеопатра как раз там на пути в Афины. Увидят – не забудут.
– Планк, легкомыслие тебе не идет.
– Тогда серьезно, Цезарь. Я мог бы сообщить тебе полезную информацию, но это будет кое-чего стоить.
Дорогой прямолинейный Планк! Идет прямо к цели, не ходит вокруг да около.
– Назови свою цену.
– Должность консула-суффекта на будущий год для моего племянника Тиция.
– Он не очень популярен в Риме с тех пор, как казнил Секста.
– Он сделал это по приказу Антония.
– Я, конечно, могу обеспечить должность, но не сумею защитить его от клеветников.
– Он наймет охрану. Мы договорились?
– Да. А теперь что ты можешь предложить мне взамен?
– Когда Антоний был в Антиохии, на последней стадии выхода из запоя, он составил завещание. Остается ли оно его последней волей, я не знаю, но Тиций и я были свидетелями. Думаю, он взял его с собой в Александрию, когда поехал туда. Во всяком случае, Сосий отправил его в Рим.
Октавиан помрачнел:
– Какое значение имеет его завещание?
– Большое, – просто сказал Планк.
– Расплывчатый ответ. Уточни.
– Он был в хорошем настроении, когда мы засвидетельствовали завещание, и произнес несколько фраз, которые заставили Тиция и меня думать, что это очень подозрительный документ. Фактически предательский, если последняя воля, которую нельзя обнародовать до смерти завещателя, может таковой считаться. Антоний, конечно, не думал, что существует такое понятие, как «посмертная измена», отсюда его неосторожные замечания.
– Давай поконкретнее, Планк, пожалуйста!
– Я не могу. Антоний был слишком скрытен. Но Тиций и я думаем, что тебе полезно взглянуть на это завещание.
– Но как? Последняя воля человека священна.
– Это твоя проблема, Цезарь.
– Разве ты ничего не можешь сказать мне о его содержании? Что именно говорил Антоний?
Планк поднялся и стал сосредоточенно поправлять складки тоги.
– Мы определенно должны придумать одежду, в которой было бы удобнее сидеть… О том, как он любит Александрию и ту женщину… Да, тоги неудобны… О том, что ее сын должен иметь свои права… О проклятье! Тут пятно!
И он ушел, продолжая поправлять тогу.
Значит, ничего особенного. Однако Планк, вероятно, думает, что завещание Антония будет полезно Октавиану. Поскольку возможность стать консулом-суффектом Тицию не представится еще несколько месяцев, Планк, конечно, понимает, что, если наживка, которой он помахал перед носом Октавиана, окажется фальшивой, Тиций никогда не сядет на курульном возвышении. Но как получить доступ к завещанию Антония? Как?
– Я помню, что божественный Юлий говорил мне о хранилище завещаний у весталок, в котором находятся около двух миллионов документов, – сказал Октавиан Ливии Друзилле, единственной, с кем он мог поделиться такой новостью. – Свитки сложены на верхнем этаже, на нижнем и даже занимают часть подвала. У весталок разработана целая система. Завещания из провинций и других государств в одном месте, завещания италийцев – в другом, завещания римлян где-то еще. Но божественный Юлий не вдавался в подробности, а в то время я не знал, как это будет важно, поэтому не расспрашивал. Глупо, глупо!
Он стукнул кулаком по колену.
– Не волнуйся, Цезарь, ты получишь то, что хочешь. – Взгляд больших синих глаз стал задумчивым. Она тихо засмеялась. – Ты можешь сделать что-то очень хорошее для Октавии, а поскольку я ревнивая жена, то же самое ты должен сделать и для меня.
– Ты – и ревнуешь к Октавии? – недоверчиво спросил он.
– Но люди, не входящие в круг наших близких друзей, не знают, в каких мы с Октавией отношениях, так? Весь Рим возмущается этим разводом. Глупец, он не должен был выселять ее и детей! Это повредило ему больше, чем все твои слухи о влиянии на него Клеопатры. – На красивом лице появилось мечтательное выражение. – Было бы замечательно, если бы твои агенты могли рассказать народу Рима и Италии, как сильно ты любишь свою сестру и свою жену, с каким вниманием ты относишься к ним. Я уверена, что, если бы ты позволил Лепиду жить в Государственном доме, Лепид был бы так благодарен, что в знак признательности оказал бы честь Октавии и мне.