– Последняя воля? – вскочив, спросил Попликола.
– Да, его завещание.
– Завещание человека священно, Октавиан! Никто не может вскрыть его, пока автор жив!
– Если оно не содержит предательских намерений.
– Даже в таком случае! Разве можно объявить человека предателем посмертно?
– Да, Луций Геллий. Определенно.
– Это незаконно! Я запрещаю тебе продолжать!
– Как ты можешь остановить меня? Если ты будешь вмешиваться, я велю своим ликторам вышвырнуть тебя. А теперь сядь и слушай!
Попликола огляделся, увидел лица, на которых было написано крайнее любопытство, и признал свое поражение. На данный момент. Пусть это молодое чудовище сделает худшее, но потом… И он сел, зло глядя на всех.
Октавиан развернул завещание, но не стал читать. Он знал его наизусть.
– Я слышал, что большинство из вас называют Марка Антония идеалом римлянина. Он заботится о процветании Рима, он храбр, смел, в высшей степени подходящая кандидатура для распространения римского правления на весь Восток. Вот почему он просил – и получил! – Восток после Филипп. Это было десять лет назад. В течение этих десяти лет Рим почти не видел его, так тщательно и ревностно исполнял он свои обязанности. Во всяком случае, так считают некоторые из вас, например Луций Геллий Попликола. Но с какими бы благими намерениями он ни поехал на Восток, такой настрой продолжался недолго. Почему? Что случилось? Я могу ответить одним словом: Клеопатра. Клеопатра, царица зверей. Могущественная колдунья, поклоняющаяся темным силам, познавшая науку любви и ядов. Разве вы забыли царя Митридата Великого, который ежедневно травил себя сотней ядов и принимал сотню противоядий? Когда он попытался убить себя ядом, яд не подействовал. Одному из охранников пришлось заколоть его мечом. Я еще напомню вам, что царь Митридат был дедом Клеопатры. В ее жилах течет кровь врага Рима. Они с Антонием впервые встретились в Тарсе, где она очаровала его, но еще недостаточно. Хотя она родила ему близнецов, Антоний не был в ее власти до зимы этого года, когда он готовился к походу в Парфянское царство. Он вызвал ее в Антиохию, и она явилась. И ошивалась в его лагере, словно дешевая восточная потаскуха. Да она потащилась за Антонием и его гигантским войском к истокам Евфрата! Тут Антоний пришел в себя и велел ей отправиться домой – это был его последний самостоятельный поступок! Почему наш бравый Антоний спасовал перед ней? – Октавиан пожал плечами. – Вопрос, на который у меня нет ответа.
Попликола внезапно замер, скрестив на груди руки. Планк на передней скамье и Тиций на среднем ярусе все время ерзали от нетерпения. Октавиан заметил это. Он снова заговорил в полной тишине:
– Нет нужды останавливаться на катастрофической кампании, которую он развязал против Парфянской Мидии, ибо период после его ужасного отступления представляет для нас больший интерес, чем потеря трети римской армии. Антоний сделал то, что он делает лучше всего, – стал пить до потери памяти. Обезумевший и беспомощный, он обратился за помощью к Клеопатре. Не к Риму, а к Клеопатре. Она приехала в Левку Кому и привезла с собой подарки, поражающие воображение: деньги, провиант, оружие, лекарства, тысячи слуг и десятки врачей. Из Левки Комы эта пара поехала в Антиохию, где Антоний наконец составил завещание. Одна копия находится здесь, в Риме, другая – в Александрии, где Антоний провел последнюю зиму. Но к этому времени он был уже полностью под влиянием Клеопатры, одурманенный, лишенный воли. Ему не нужно было больше пить вина, ему предлагалось кое-что гораздо более соблазнительное, – от зелий Клеопатры до ее льстивых речей. Каков результат? Весной этого года он двинул всю армию и флот в Эфес. Эфес! Это на тысячу миль западнее того места, где они действительно должны были находиться на линии от Малой Армении до юга Сирии, чтобы преградить путь парфянам. Почему тогда он повел армию и флот в Эфес? И почему потом двинулся в Грецию? Разве Рим представляет для него угрозу? Или Италия? Разве армия и флот западнее реки Дрина как-то его провоцировали? Нет. Мне даже не нужно вам об этом говорить – вы это и сами знаете.
Он посмотрел на задние ряды, где молча сидели заднескамеечники. Затем медленно спустился с курульного возвышения и вышел на середину.
– Я ни на секунду не поверю, что Марк Антоний по собственной воле стал бы угрожать отечеству. Ни один римлянин не сделал бы этого, кроме тех, кто был незаконно изгнан и искал способа вернуться, – Гай Марий, Луций Корнелий Сулла, божественный Юлий. Но разве Марк Антоний был объявлен hostis? Нет, не был! До сегодняшнего дня его статус остается прежним – римлянин, гражданин Рима, последний из многих поколений Антониев, служивших своей стране. Не всегда мудро, но всегда с патриотическим рвением. Так что же случилось с Марком Антонием?
Этот вопрос Октавиан задал звенящим голосом, хотя ему не требовалось будить сенаторов. Дремоты не было и в помине, все внимательно слушали.
– Опять ответ из одного слова: Клеопатра. Он – ее игрушка, ее марионетка. Да, все вы можете продолжить этот список, я знаю! Сегодня я предоставлю вам доказательства того, что то, о чем я говорю, лишь малая доля предательств Антония, совершенных по настоянию Клеопатры. Иностранки, женщины, которая молится зверям! И могущественной колдуньи, способной опутать чарами могучего римлянина из римлян.
Вы знаете, что у этой женщины, иностранки, есть старший сын, отцом которого она объявила божественного Юлия. Сейчас юноше пятнадцать лет, он сидит рядом с ней на египетском троне как Птолемей Пятнадцатый Цезарь. Как вам это нравится! Для римлянина он – бастард, не римский гражданин. Ибо тем из вас, кто верит, что он – сын божественного Юлия, я могу доказать, что он сын раба, которого Клеопатра взяла для своих утех. Она сладострастна, и у нее всегда было много любовников. Она использует их сначала как сексуальных партнеров, а потом – как жертв ее ядов. Да, она оттачивает на них свое искусство, пока они не умирают! Как умер тот раб, отец ее старшего сына. Вы спрашиваете, какое это имеет значение? А вот какое: она обольстила бедного Антония до такой степени, что он объявил бастарда царем царей, а теперь она идет войной на Рим, чтобы посадить его на Капитолии. Здесь есть люди, почтенные отцы, кто может подтвердить под присягой, что ее любимая угроза такова: ее враги будут страдать, когда она поставит свой трон на Капитолии и будет вершить суд от имени своего сына! Да, она хочет использовать армию Антония, чтобы завоевать Рим и превратить его в царство Птолемея Пятнадцатого Цезаря!
Он прочистил горло.
– Но суждено ли Риму и впредь быть величайшим городом мира, центром закона, справедливости, коммерции и цивилизованного общества? Нет, не суждено! Столицей мира должна стать Александрия! Рим должен превратиться в ничто.
Свиток внезапно развернулся, свисая с высоко поднятой руки Октавиана до черно-белых плит пола. Несколько сенаторов вскочили, отреагировав на внезапный шум, но Октавиан не обратил на них внимания и продолжил:
– Доказательство – в этом документе. Это последняя воля, завещание Антония! Он оставляет все, что имеет, включая свое римское и италийское имущество, вложения и деньги, царице Клеопатре. Клянется, что любит ее, любит, любит! Она его единственная жена, центр его существования! Он подтверждает, что Птолемей Пятнадцатый Цезарь – законный сын божественного Юлия и наследник всего, что божественный Юлий оставил мне, его римскому сыну! Он требует, чтобы его знаменитый «раздел мира» получил законную силу, а это делает Птолемея Пятнадцатого Цезаря царем царей! В Риме, в котором царя нет!
Вокруг стали шептаться. Вскрыто завещание, и его может прочитать любой, кто хочет удостовериться, что Октавиан говорит правду.
– Что, отцы, внесенные в списки, вы оскорблены? Вы должны быть оскорблены. Но это еще не самое худшее, что содержится в завещании. Самое худшее – его распоряжение о собственных похоронах. Он распорядился так: где бы смерть его ни настигла, его тело надо отдать египетским жрецам, которые забальзамируют его. Поэтому эти жрецы повсюду ездят с ним, чтобы в случае кончины сделать из него мумию по египетским обычаям. Затем он говорит, что его нужно похоронить в его любимой Александрии! Рядом с его любимой женой Клеопатрой!
Поднялся шум, сенаторы вскочили со своих мест, потрясая кулаками и издавая вопли.
Попликола ждал, когда шум затихнет.
– Я не верю ни одному его слову! – крикнул он. – Завещание – подделка! Как еще ты мог получить его?
– Я выкрал его из хранилища весталок, хотя они проявили большую бдительность, – спокойно ответил Октавиан. Он бросил завещание Попликоле, который схватил его и попытался снова свернуть. – Обрати внимание на конец. Проверь печать.
С трясущимися руками Попликола проверил печать, нетронутую, потому что Октавиан осторожно вырезал ее. Потом стал читать пункт о похоронах Антония и о бальзамировании его тела. Хватая ртом воздух, дрожа, он отбросил эту полоску бумаги.
– Я должен поехать к нему и попытаться вразумить его, – сказал он, неуклюже поднимаясь на дрожащих ногах. Затем, не стесняясь слез, повернулся к рядам и поднял вверх руки. – Кто поедет со мной?
Немногие. Те, кто ушел с Попликолой, покинули сенат под свист и оскорбления. Сенаторы наконец убедились, что Марк Антоний больше не римлянин, что он околдован Клеопатрой и ради нее готов идти войной на свою страну.
– Какой триумф! – сказал Октавиан Ливии Друзилле, когда возвратился домой, сидя на плечах Агриппы и Корнелия Галла в роли двух лошадок.
Но у дверей он отпустил и их, и Мецената со Статилием Тавром, пригласив всех отобедать с ним завтра. Такую победу надо разделить сначала с женой, чей дьявольский план так упростил его задачу. Ибо он знал, что Аппулея и ее подруги ни за что не показали бы ему, где лежит завещание, а он не отважился бы обыскать хранилище. Он должен был точно знать, где находится свиток.
– Цезарь, я никогда не сомневалась в результате, – сказала она, прижимаясь к нему. – Ты всегда будешь держать Рим под контролем.