Он что-то проворчал, погрустнел.
– Это все еще сомнительно, meum mel. Новость о предательстве Антония упростит сбор налогов, но мера останется непопулярной, если я не смогу убедить всю страну, что альтернатива – это власть Египта и жизнь по египетским законам. Что не будет бесплатного зерна, не будет цирка, не будет коммерции, римскому самоуправлению придет конец, и это почувствуют все слои общества. Они еще не поняли, и я боюсь, что не сумею им втолковать, прежде чем опустится египетский топор в умелых руках Антония. Их надо заставить понять, что это не гражданская война! Это война с другим государством под римской маской.
– Цезарь, пусть твои агенты неустанно повторяют это. Расскажи им о поведении Антония как можно проще. Если ты хочешь, чтобы люди поняли, им надо объяснить доступно, – посоветовала Ливия Друзилла. – Но ведь не только это тебя тревожит?
– Да. Я больше не триумвир, и, если в первые дни войны удача от меня отвернется, какой-нибудь честолюбивый волк на передних скамьях легко свалит меня. Ливия Друзилла, моя власть еще так непрочна! Что, если Поллион снова появится, приведя за собой Публия Вентидия?
– Цезарь, Цезарь, не будь таким мрачным! Ты должен продемонстрировать всему народу, что эта война не гражданская. Есть какой-нибудь способ показать это?
– Один есть, но этого недостаточно. Когда Республика была еще очень молода, к иностранному агрессору для заключения соглашения посылали фециалов. Во главе их был pater patratus, которого сопровождал вербенарий – фециал с веточками вербены. Этот человек нес травы и землю, собранные на Капитолии. Травы и земля обеспечивали фециалам магическую защиту. Но потом это стало слишком затруднительно, и вместо этого начали проводить торжественную церемонию в храме Беллоны. Я хочу возобновить этот ритуал при большом стечении народа. Это начало, но ни в коем случае не конец.
– Откуда ты все это знаешь? – поинтересовалась Ливия Друзилла.
– Божественный Юлий рассказывал мне. Он очень хорошо знал древние религиозные обряды. У них была целая группа, интересующаяся этим предметом: божественный Юлий, Цицерон, Нигидий Фигул и Аппий Клавдий Пульхр, кажется. Божественный Юлий сказал мне, смеясь, что он всегда хотел провести эту церемонию, но у него вечно не хватало времени.
– Значит, вместо него это должен проделать ты.
– Я это сделаю.
– Хорошо! Что еще? – спросила Ливия Друзилла.
– Мне не приходит на ум ничего, кроме обычной пропаганды. Но это не укрепит мое положение.
Она вперила в пространство взгляд широко открытых глаз, потом вздохнула:
– Цезарь, я – внучка Марка Ливия Друза, плебейского трибуна, который почти предотвратил Италийскую войну, предложив закон о предоставлении римского гражданства всем италийцам. Только его убийство помешало ему завершить задуманное. Я помню, как мне показали нож – небольшой, странной формы, которым режут кожу. Друз умер не сразу. Несколько дней длилась агония, он кричал.
Октавиан внимательно смотрел на нее, не зная, куда она клонит, но чувствуя нутром, что ее слова будут иметь огромное значение. Иногда у его Ливии Друзиллы открывался дар ясновидения. Во всяком случае, некие пугающие сверхъестественные способности.
– Продолжай, – попросил он.
– Друз мог бы остаться в живых, если бы не сделал одного экстраординарного шага, который поднял его статус так высоко, что только убийство могло сбросить его с тех вершин. Он тайно потребовал от всех италийских неграждан дать ему священную клятву личной преданности. Если бы его закон прошел, вся Италия была бы его клиентом и он приобрел бы такую власть, что мог бы при желании править как вечный диктатор. А хотел ли он этого, уже никто не узнает. – Она втянула щеки и стала похожа на умирающую. – Интересно, сможешь ли ты попросить народ Рима и Италии дать клятву личной преданности тебе?
Он замер, потом его охватила дрожь. На лбу выступил пот, застлал глаза, едкий, как кислота.
– Ливия Друзилла! Что навело тебя на эту мысль?
– Поскольку я – его внучка, я умею думать, пусть даже мой отец был приемным сыном Друза. Это просто одна из семейных историй. Друз был храбрейшим из храбрых.
– Поллион… Саллюстий… кто-нибудь обязательно сохранил текст клятвы в хрониках тех времен.
Она улыбнулась:
– Нет нужды открывать карты. Я могу повторить эту клятву наизусть.
– Не надо! Еще рано! Напиши ее для меня, потом помоги мне выправить ее для моих целей. Как только представится возможность, я организую церемонию фециалов, и мои агенты начнут действовать. Я буду неустанно говорить о царице зверей, заставлю Мецената выдумать пороки для нее, составить список любовников и отвратительных преступлений. Когда она будет идти в моем триумфальном шествии, никто не должен жалеть ее. Она такая тонкая штучка, что всякий, кто увидит ее, может проникнуться состраданием, если не будет знать, что она – смесь гарпии, фурии, сирены и горгоны, настоящее чудовище. Я посажу Антония задом наперед на осла и прилажу ему на голову рога. Я не дам ему шанса выглядеть достойно – или римлянином.
– Ты отклоняешься от темы, – тихо напомнила Ливия Друзилла.
– Да-да. В следующем году я буду старшим консулом, так что к концу декабря я развешу объявления в каждом городе, большом или малом, в каждой деревне от Альп до «каблука» и «носка» италийского «сапога». Они будут содержать клятву и просьбу принести эту клятву, если кто-то захочет. Никакого принуждения, никаких наград. Это должно быть сделано добровольно, с чистыми намерениями. Если люди хотят освободиться от египетской угрозы, тогда они должны поклясться быть со мной, пока я не добьюсь своей цели. И если поклянется достаточно много народу, никто не посмеет сбросить меня, лишить полномочий. Если такие люди, как Поллион, не захотят дать клятву, я не стану их наказывать, ни сейчас, ни в будущем.
– Ты всегда должен быть выше возмездия, Цезарь.
– Я это знаю. – Он засмеялся. – Сразу после Филипп я много думал о Сулле и о моем божественном отце, пытаясь понять, где они допустили ошибку. И я понял, что они любили жить напоказ, экстравагантно и железной рукой управлять сенатом и собраниями. А я решил жить тихо, не напоказ, и править Римом как добрый старый папочка.
Беллона была исконно-римской богиней войны еще в те времена, когда римские боги были лишь безличными и бесполыми силами. Ее другое имя – Нерио, существо еще более таинственное, связанное с Марсом, вошедшим в римский пантеон гораздо позднее. Когда Аппий Клавдий Цек построил храм, чтобы Беллона поддержала его в войнах с этрусками и самнитами, он поставил в храме ее статую. И храм, и статуя хорошо сохранились. Яркие цвета регулярно подновлялись. Поскольку военные вопросы не обсуждались в пределах померия, территория Беллоны располагалась на Марсовом поле, за священными границами. И территория эта была большая. Как все римские храмы, этот стоял на высоком подиуме. Чтобы попасть внутрь, надо было подняться на двадцать ступеней, по десять в каждом пролете. На широкой площадке между пролетами, точно в середине, стояла квадратная колонна из красного мрамора высотой четыре фута. У подножия лестницы была мощеная площадка в один югер, где находились статуи великих римских военачальников: Фабия Максима Кунктатора, Аппия Клавдия Цека, Сципиона Африканского, Эмилия Павла, Сципиона Эмилиана, Гая Мария, божественного Юлия Цезаря и многих других, и каждая статуя была расписана так искусно, что все они казались живыми.
Когда коллегия фециалов, двадцать человек, появилась на ступенях храма богини Беллоны, они предстали перед толпой сенаторов, всадников, людей третьего, четвертого, пятого классов и неимущих. Сенат должен был присутствовать в полном составе, но остальные были тщательно отобраны Меценатом, чтобы известия об этом событии распространились во всех слоях общества. И потому обитателей Субуры и Эсквилина среди зрителей было не меньше, чем жителей Палатина и Карин.
Присутствовали и другие коллегии жрецов, а также все ликторы, находившиеся на службе в Риме, это было красочное скопление тог с красными и пурпурными полосами, круглых накидок и остроконечных шлемов из слоновой кости, понтифики и авгуры прикрывали головы складками тоги.
На бритоголовых фециалах были блекло-красные тоги, надетые на голое тело, согласно старинному обычаю. Вербенарий держал травы и землю, собранные на Капитолии, он стоял ближе всех к pater patratus, чья роль была ограничена финалом церемонии. Бо́льшая часть длинной церемонии проходила на языке столь древнем, что никто ничего не понимал, как и фециал, который без запинки произносил эту тарабарщину. Никто не хотел ошибиться, поскольку даже из-за малейшей ошибки все пришлось бы начинать сначала. Жертвенным животным был небольшой боров, которого четвертый фециал убил кремневым ножом, более древним, чем Египет.
Наконец pater patratus вошел в храм и снова появился, неся копье с листовидным наконечником и древком, почерневшим от времени. Он спустился с верхнего пролета из десяти ступеней и встал перед небольшой колонной, подняв руку с копьем. Серебряный наконечник блеснул в холодных ярких лучах солнца.
– Рим, ты под угрозой! – крикнул он на латыни. – Здесь, передо мной, вражеская земля, на границах которой стоят военачальники Рима! Я объявляю название этой вражеской земли. Это Египет! Метнув это копье, мы, сенат и народ Рима, начинаем священную войну против Египта в лице царя и царицы Египта!
Он метнул копье, оно пролетело над колонной и уткнулось в открытое пространство, называемое вражеской землей. Одна плита была сдвинута. Рater patratus был хорошим воином, и копье воткнулось, дрожа, в землю под приподнятой плитой. С громкими криками народ стал кидать в сторону копья сделанных из шерсти куколок.
Стоя с остальными членами коллегии понтификов, Октавиан наблюдал за церемонией и был доволен. Древний, впечатляющий ритуал, абсолютно соответствующий mos maiorum. Теперь Рим официально находился в состоянии войны, но не с римлянином. Врагами были царица зверей и Птолемей Пятнадцатый Цезарь, правители Египта. Да-да! Какая удача, что ему удалось сделать Агриппу