«Спасибо богам, что детская недалеко! Мы слишком приблизились к опасной теме, – подумала Октавия. – Бедная мама, всегда на периферии жизни маленького Гая, словно призрак, который не замечают».
8
К тому времени, как кавалькада подъехала к Риму, Марк Антоний пришел в прекрасное расположение духа. Толпы, стоявшие вдоль дороги, исступленно приветствовали его. Он уже начал сомневаться, не преувеличил ли Октавиан его непопулярность. Подозрение усилилось, когда все сенаторы, в этот момент находившиеся в Риме, вышли в полных регалиях, чтобы приветствовать не Октавиана, а его. Плохо было то, что он не мог быть в этом уверен. Слишком многое свидетельствовало о том, что Италия и Рим радуются избавлению от угрозы гражданской войны. Вероятно, это заключенное в Брундизии соглашение вернуло ему всех прежних сторонников. Если бы он месяц назад прибыл в Италию и Рим инкогнито, то услышал бы нелестные слова и оскорбления в свой адрес. Учитывая все это, он разрывался между сомнениями и бурной радостью, проклиная Октавиана только шепотом и по привычке.
Перспектива жениться на сестре Октавиана не беспокоила его. Скорее, это добавляло ему хорошего настроения. Хотя он никогда не заглядывался на Октавию, она ему всегда нравилась, он находил ее весьма привлекательной и даже завидовал удаче своего друга Марцелла, который женился на ней. От Октавиана Антоний узнал, что она взяла к себе Антилла и Юлла после смерти Фульвии, и это подтвердило его мнение, что она настолько же добра, насколько жесток ее брат. Такое часто случается в семьях, – например, он в сравнении с Гаем и Луцием. Телосложением они схожи с Антонием, но у Гая неуклюжая походка, а у Луция лысая голова. Только он унаследовал ум, которым славился род Юлиев. Хотя Антоний и был беззаботным сеятелем семени, он любил тех из своих детей, которых знал. Ему пришла в голову блестящая идея относительно Антонии-младшей, которую он по-своему жалел. Вообще по прибытии в Рим дети стали занимать его мысли больше, чем когда-либо, потому что в Риме его ждало письмо от Клеопатры.
Мой дорогой Антоний, я пишу это письмо в иды секстилия, когда у нас стоит тихая безмятежная погода. Как мне хотелось бы, чтобы ты мог быть здесь и порадоваться со мной и Цезарионом, который посылает тебе заверения в любви и наилучшие пожелания. Он быстро растет, а общение с римлянами (особенно с тобой) пошло ему на пользу. Сейчас он читает Полибия, греческого историка, отложив письма Корнелии, матери Гракхов, в которых нет никаких войн и интересных событий. Разумеется, он выучил наизусть книги своего отца.
Я не знаю, в каком месте мира это письмо настигнет тебя, но рано или поздно ты его получишь. То говорят, что ты в Афинах, а через миг уже слышно, что ты в Риме. Не имеет значения. Я пишу, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты дал Цезариону брата и сестру. Да, я родила близнецов! В твоей семье были близнецы? В моей – нет. Конечно, я очень довольна. Одним ударом ты упрочил династию и дал Цезариону жену. Неудивительно, что Нил поднялся до уровня изобилия.
«Как хорошо она меня знает, – подумал Антоний. – Понимает, что я не читаю длинных писем, поэтому написала коротко. Ну-ну! Я великолепно выполнил свой долг. Мальчик и девочка. Но для нее они просто приложение к Цезариону. Ее любовь к сыну Цезаря не знает границ».
Он тут же послал ей ответ.
Дорогая Клеопатра, какая потрясающая новость! Не один, а двое маленьких Антониев будут ходить за большим братом Цезарионом почти так же, как мои братья ходили за мной. Я скоро женюсь на сестре Октавиана, Октавии. Хорошая женщина и к тому же красивая. Ты встречалась с ней в Риме? На данный момент это разрешило наши противоречия и успокоило народ, который не хотел гражданской войны, как и Октавиан, по утверждению Мецената. Я мог уничтожить Октавиана, если бы солдаты не потребовали объявить гражданскую войну вне закона. Мои солдаты не будут драться с его солдатами, а его солдаты отказываются драться с моими. Просто заговор какой-то. А без жаждущих боя солдат военачальник бессилен, как евнух в гареме. Кстати, о потенции: мы должны иногда менять партнерш. Если она мне надоест, жди, что я приеду в Александрию, чтобы вновь окунуться в ту неповторимую жизнь.
Вот. Этого достаточно. Антоний налил немного растопленного красного воска на нижнюю часть листа фанниевой бумаги и приложил кольцо-печатку: в середине «Геркулес Непобедимый», а по краям «ИМП. М. АНТ. ТРИ.». Он велел изготовить кольцо после тех переговоров на речном острове в Италийской Галлии. Как он мечтал выгравировать «М. АНТ. БОГ АНТ.»! Но этому не бывать, пока жив Октавиан.
Конечно, перед свадьбой Антонию пришлось устроить мальчишник в доме Гортензия. Самодовольство Октавиана так раздражало его, что он не выдержал и нанес удар, приправленный ядом.
– Что ты думаешь о Сальвидиене? – спросил он хозяина дома.
При упоминании этого имени лицо Октавиана прояснилось. «Я и правда готов поверить, что втайне он гомик», – подумал Антоний.
– Лучший из лучших! – воскликнул Октавиан. – Он отлично справляется в Дальней Галлии. У тебя будут твои пять легионов, как только он сможет обойтись без них. Белловаки доставляют много неприятностей.
– Об этом я знаю все. Какой же ты дурак, Октавиан! – с презрением сказал Антоний. – Сразу после прибытия в Дальнюю Галлию этот самый лучший из лучших вступил со мной в переговоры, как бы ему переметнуться на мою сторону в нашей с тобой не-войне.
На лице Октавиана не отразилось ни удивления, ни ужаса. Даже когда его лицо лучилось любовью к Сальвидиену, глаза оставались холодными. А было ли когда-то иначе? Антоний не мог припомнить ни одного такого случая. Глаза Октавиана не выдавали его истинного мнения о чем бы то ни было. Они только наблюдали. Наблюдали за поведением всех вокруг, включая и его самого, словно глаза и ум находились в двадцати шагах от его тела. Как могли два этих ясных глаза быть такими непроницаемыми?
Октавиан заговорил спокойно, даже немного застенчиво.
– Антоний, ты считаешь его поведение изменой?
– Это как посмотреть. Перейти от одного римлянина с хорошей репутацией на сторону другого римлянина с такой же хорошей репутацией – это скорее вероломство, чем измена. Но если подобное поведение нацелено на разжигание гражданской войны между теми двумя равными римлянами, то это определенно измена, – с тайной радостью пояснил Антоний.
– У тебя есть доказательства, что Сальвидиена следует судить за измену?
– Целые таланты доказательств.
– И если я попрошу, ты представишь их в суде?
– Конечно, – ответил Антоний с деланым удивлением. – Это мой долг перед соратником триумвиром. Если его обвинят, ты лишишься одного очень хорошего командира, а для меня это станет удачей, верно? Естественно, лишь в том случае, если бы началась гражданская война. Но я не взял бы его даже легатом, Октавиан. Это ведь ты говорил, что изменников можно использовать, но их нельзя любить и им не стоит доверять. Или это говорил твой божественный папочка?
– Кто и что говорил, не важно. Сальвидиен должен уйти.
– Через Стикс или в вечную ссылку?
– Через Стикс. Думаю, после суда в сенате. Не в комиции – слишком людно. В сенате, за закрытыми дверями.
– Хорошая мысль! Но для тебя трудная. Тебе придется послать Агриппу в Дальнюю Галлию – это ведь отныне твоя часть триумвирата. Если бы она была моей, я мог бы послать туда кого угодно, например Поллиона. Теперь я пошлю Поллиона на помощь Цензорину в Македонию, а Вентидия использую, чтобы сдерживать Лабиена и Пакора, пока я не смогу лично разобраться с парфянами, – сказал Антоний, сжимая нож.
– Ничто не мешает тебе лично разобраться с ними прямо сейчас, – язвительно заметил Октавиан. – Что, боишься отойти слишком далеко от меня, Италии и Секста Помпея – именно в таком порядке?
– У меня есть веская причина быть около вас троих!
– Никаких причин у тебя нет, – резко оборвал его Октавиан. – Я ни при каких обстоятельствах не буду воевать с тобой, но с Секстом Помпеем я буду воевать, как только смогу.
– Наш договор запрещает это.
– Вот уж нет! Секст Помпей – враг народа, закон, объявляющий его hostis, записан на таблицах. Помнится, ты сам приложил к этому руку? Он не наместник Сицилии или чего-то еще, он пират. Поскольку я curator annonae и отвечаю за продовольственное снабжение Рима, мой долг – поймать его. Он препятствует свободному ввозу зерна.
Пораженный смелостью Октавиана, Антоний решил закончить беседу, если это можно так назвать. С иронией пожелав удачи, он направился к Павлу Лепиду, чтобы проверить слух, что брат триумвира Лепида скоро женится на дочери Скрибонии от Корнелия. «Если это правда, он воображает себя хитрым, – подумал Антоний. – Но это нисколько не приблизит его к огромному приданому. Октавиан разведется со Скрибонией, как только нанесет поражение Сексту, а это означает, что я должен сделать все, чтобы этот день не наступил никогда. Дать Октавиану одержать большую победу – и вся Италия будет боготворить его. Знает ли этот маленький червяк, что единственная причина, почему я остаюсь так близко от Италии, – желание, чтобы италийцы не забыли имя Марка Антония? Конечно знает».
Октавиан сел рядом с Агриппой.
– У нас опять неприятность, – с сожалением сообщил он. – Антоний только что сказал мне, что наш дорогой Сальвидиен находится в контакте с ним на протяжении уже нескольких месяцев, собираясь перейти на его сторону. – Глаза Октавиана стали темно-серыми. – Признаюсь, это было ударом. Я не думал, что Сальвидиен такой дурак.
– Это логичный для него поступок, Цезарь. Он – рыжий пиценец. Разве таким можно доверять? Ему до смерти хочется быть большой рыбой в большом море.
– Это значит, что мне придется послать тебя управлять Дальней Галлией.
Агриппа был ошеломлен.
– Цезарь, нет!
– А кого еще, кроме тебя? Из этого следует, что сейчас я не пойду против Секста Помпея. Удача, как всегда, на стороне Антония.