Ливия Друзилла сняла держатели – свиток снова свернулся, – затем встала и проскользнула в дверь. Каменная лестница, ведущая в цокольный этаж, была недалеко. Ливия Друзилла побежала к ней по коридору и незамеченной спустилась вниз. В атрии весталок все слуги были свободными женщинами, включая тех, кто колол дрова и клал их в печи, чтобы дрова превратились в угли. Да, ей повезло! В печах пылали дрова, но еще не наступило время класть раскаленные угли в гипокауст для обогрева верхнего этажа. Как тень, Ливия Друзилла подошла к ближайшей печи и бросила свиток в огонь.
«Почему я это сделала? – спросила она себя, уже находясь в безопасности в своей комнате и стараясь успокоить дыхание. – О, хватит, Ливия Друзилла, ты же знаешь почему! Потому что он выбрал тебя, и никто никогда не должен заподозрить, что он доверил тебе тайну. Это дом женщин, и все, что здесь происходит, интересует всех. Они не посмели сломать его печать, но, как только я отвернусь, они придут сюда и прочитают письмо.
Власть! Он даст мне власть! Он хочет меня, я ему нужна, он женится на мне! Вместе мы заново отстроим Рим! Книга Сивиллы говорит правду, кто бы ни написал это. Если судить по этим двум стихам, тогда и тысячи других стихов должны быть очень глупыми. Но никто никогда не требовал, чтобы боговдохновенный пророк был подобен Катуллу или Сапфо. Тренированный человек может мгновенно сочинить такую чепуху.
Сегодня ноны. Через двенадцать дней я буду женой Цезаря, сына бога. Куда уж выше. Поэтому я должна помогать ему, не щадя сил, ибо, если падет он, паду и я».
В день свадьбы она наконец увидела старшую весталку Аппулею. Этой внушающей благоговейный страх даме не было еще и двадцати пяти, но порой в общине весталок сразу несколько женщин заканчивали свое служение, достигнув тридцатипятилетнего возраста, и оставляли молодых весталок своими преемницами. Аппулее предстояло быть старшей весталкой еще лет десять, поэтому она старалась держать себя со всей строгостью. Ни одну симпатичную молодую весталку не смогут обвинить в нецеломудренном поведении, пока правит она! В противном случае наказание – быть заживо замурованной с кувшином воды и куском хлеба. Хотя прошло уже много лет с тех пор, как эта казнь приводилась в исполнение. Ибо весталки ценили свой статус, и мужчины для них были чем-то столь же далеким, как африканские полосатые лошади.
Ливия Друзилла подняла голову, потому что Аппулея оказалась очень высокой.
– Надеюсь, ты понимаешь, – сурово произнесла старшая весталка, – что мы, шесть весталок, подвергли Рим большой опасности, приютив беременную женщину.
– Я понимаю это и благодарю вас.
– Не надо благодарить. Мы принесли жертвы, и все обошлось, но мы согласились принять тебя только ради сына божественного Юлия. То, что ни с нами, ни с Римом ничего не случилось, говорит о твоей добродетели, но я успокоюсь только тогда, когда ты выйдешь замуж и покинешь это место. Если бы сейчас в резиденции находился великий понтифик Лепид, он мог бы отказать тебе в помощи, но Веста Очага говорит, что ты нужна Риму. Наши книги свидетельствуют о том же. – Она протянула дурно пахнущую рубаху светло-коричневого цвета. – Надень это сейчас. Маленькие весталки соткали это одеяние из шерсти, которую никогда не мыли и не красили.
– Куда я пойду?
– Недалеко. В храм в Государственном доме, который мы делим с великим понтификом. В этом храме не проводили публичных церемоний с тех пор, как там находилось тело понтифика Цезаря, погибшего ужасной смертью. Церемонию проведет Марк Валерий Мессала Корвин, старший жрец в Риме на данный момент, но там будут и фламины, и царь священнодействий.
Грубая волосяная рубаха больно кололась, Ливия Друзилла следовала за одетой в белое Аппулеей через огромные комнаты, где весталки трудились над завещаниями. В их ведении находилось семь миллионов завещаний римских граждан, раскиданных по всему миру, но в течение часа весталки могли найти любой документ.
Веселые маленькие весталки лет десяти сделали Ливии Друзилле прическу, разделив ее волосы на шесть прядей, и надели ей на голову корону, состоявшую из семи шерстяных жгутов. Поверх короны ее накрыли покрывалом, скрывшим ее от чужих взоров, настолько плотной и грубой была ткань. Никакой огненно-красной или шафрановой накидки, которую можно продеть в ушко штопальной иглы. Невеста была одета для вступления в брак с Ромулом, а не с Цезарем, божественным сыном.
В храме, где не было окон, царил мрак и желтели отдельные пятна света. Это священное место внушало страх. Ливии Друзилле представлялось, что здесь собрались тени всех, кто создавал религию Рима в течение тысячи лет, начиная с Энея. Нума Помпилий и Тарквиний Приск ходят здесь рука об руку с великим понтификом Агенобарбом и великим понтификом Цезарем, молча наблюдая из непроницаемой темноты каждой трещины.
Он уже ждал, один, без друзей. Она узнала его только по блеску волос – мерцающей точке под огромным золотым канделябром, в котором была, наверное, сотня фитилей. Разные люди в разноцветных тогах стояли далеко позади, некоторые одеты в шерстяные плащи, laena, островерхие шапки, apex, жрецов-фламинов и башмаки без шнурков или пряжек. У нее перехватило дыхание: она поняла, что это бракосочетание проводится по древнему обряду confarreatio. Он женился на ней навечно, без права развода. Их союз нельзя разорвать, как обычный брак. Аппулея усадила ее на двойное сиденье, покрытое овечьей шкурой. Верховный жрец усадил рядом Октавиана. Другие люди стояли в тени, но кто они были, она не могла разглядеть. Затем Аппулея, выполняя роль pronuba, накрыла их огромным покрывалом. Мессала Корвин, в великолепной тоге в пурпурную и алую полосы, связал их руки вместе и произнес несколько слов на архаичном языке, которого Ливия Друзилла никогда не слышала. Аппулея разломила пополам лепешку из mola salsa и дала половинки жениху и невесте, чтобы они их съели. Соль и полбяная мука.
Самым неприятным было последующее жертвоприношение: Мессале Корвину пришлось бороться с визжащей свиньей, которую, видимо, недостаточно предварительно опоили. Чья это была вина? Кто не хотел этого брака? Свинья убежала бы, если бы не служитель, который выскочил из-за занавеса и схватил свинью за заднюю ногу, тихо посмеиваясь про себя.
Жертву все-таки принесли. Свидетели подтвердили акт confarreatio – пять членов рода Ливиев и пять членов рода Октавиана – и растворились в темноте. В тяжелом воздухе, пропитанном запахом крови, раздался слабый возглас «Feliciter!».
Возле храма, на Священной дороге, ждал паланкин. Люди с факелами усадили Ливию Друзиллу в паланкин, ибо церемония затянулась до ночи. Она опустила голову на мягкую подушку и закрыла глаза. Такой длинный день для беременной на восьмом месяце! Подвергалась ли подобному испытанию еще какая-нибудь женщина? Наверняка это уникальный случай в анналах Рима.
Она задремала, пока паланкин взбирался вверх по Палатину, и уже крепко спала, когда занавески раздвинулись и в паланкине стало светло от пламени факелов.
– Что? Где? – смущенная, спросила она, почувствовав, что чьи-то руки помогают ей выйти.
– Ты дома, domina, – ответил женский голос. – Пойдем со мной. Ванна готова. Цезарь позже присоединится к тебе. Я – старшая среди твоих служанок, меня зовут Софонисба.
– Я очень хочу есть!
– Ужин подадут чуть позже, domina. Но сначала ванна, – сказала Софонисба, снимая с нее вонючие брачные одежды.
Это сон, думала она, направляясь в огромную комнату, где стояли стол и два стула, а по углам три старых, грузных ложа. Когда она села на один из стульев, вошел Октавиан в сопровождении нескольких слуг, несущих блюда, тарелки, салфетки, чаши для мытья рук, ложки.
– Я подумал, что мы поедим по-деревенски, сидя за столом, – сказал он, усаживаясь на второй стул. – Если мы будем возлежать, я не смогу смотреть в твои глаза.
Его глаза при свете ламп стали золотыми и сияли как-то сверхъестественно.
– Глаза темно-голубые, с тонкими желтовато-коричневыми прожилками. Удивительно! – Он взял ее руку, поцеловал. – Ты, наверное, умираешь от голода, так что ешь. О, это один из величайших дней в моей жизни! Я сочетался с тобой, Ливия Друзилла, по обряду confarreatio. До конца моих дней. Не убежишь.
– Я не хочу убегать. – Ливия Друзилла откусила от вареного яйца и заела кусочком хрустящего белого хлеба, предварительно обмакнув его в масло. – Я действительно голодна.
– Возьми цыпленка. Повар полил его медовой водой.
Они молчали, пока она ела. Октавиан тоже пытался есть, наблюдая за ней. Он заметил, что она ест аккуратно, манеры у нее изысканные. В отличие от его грубых рук, ее руки были идеальной формы, концы пальцев узкие, с ухоженными овальными ногтями. Они словно порхали. Красивые, красивые руки! Кольца, она должна носить кольца.
– Странная брачная ночь, – сказала она, когда уже не могла проглотить ни кусочка. – Цезарь, ты намерен спать со мной?
На лице его изобразился ужас.
– Нет, конечно! Я не могу даже придумать более возмутительную вещь для меня и для тебя. Времени достаточно, моя милая. Годы и годы. Сначала ты должна родить ребенка Нерона и оправиться от этого. Сколько тебе лет? Сколько лет тебе было, когда ты вышла замуж за Нерона?
– Мне двадцать один, Цезарь. Я вышла за Нерона в пятнадцать.
– Это отвратительно! Ни одна девушка не должна выходить замуж в пятнадцать лет! Это против римских законов. Восемнадцать лет – вот нормальный возраст для брака. Неудивительно, что ты была так несчастна. Я клянусь, что со мной ты не будешь несчастной. У тебя будет свободное время и любовь.
Лицо ее изменилось, она расстроилась.
– Цезарь, у меня было слишком много свободного времени, и это было моей самой большой бедой. Чтение и письма, прядение, ткачество – ничего серьезного! А я хочу какую-нибудь работу, настоящую работу! Нерон держал несколько служанок, но атрий Весты был полон женщин, которые плотничали, штукатурили, укладывали плитку, лечили, драли зубы. Была даже врач, следившая за любимой собачкой Аппулеи. Я им завидовала!