х в Агединке! И какова благодарность за это? Убить человека, который тебя освободил. Вентидий харкнул и плюнул в воображаемого Гая Требония.
Лабиен прибыл на перевал на два дня раньше и успел повалить достаточно деревьев, чтобы построить лагерь по римскому образцу: использовал бревна для высоких стен, вырыл траншеи по периметру и воздвиг наблюдательные вышки на стенах. Но хотя воины его были обучены римлянином, сами они римлянами не были. А это значило, что далеко не все было сделано надежно и на совесть. Когда Вентидий прибыл, Лабиен не осмелился выйти из-за своих укреплений и дать бой. Но Вентидий и не рассчитывал на это. Лабиен ждал Пакора и его парфян из Сирии. Это была разумная, но и рискованная игра. Разведчики Пакора должны были обнаружить Силона и легионы, а разведчики Вентидия доложили ему, что на расстоянии нескольких дней пути от Киликийских ворот парфян пока нет. Дальше к востоку Вентидий не осмелился послать своих разведчиков. Обнадеживало то, что Силон не мог быть слишком далеко, судя по скорости, с какой Лабиен построил лагерь.
Три дня спустя Силон и пятнадцать легионов спустились со склонов Тавра. Им пришлось пройти некоторое расстояние по парфянской территории и только потом подняться вверх с берега у Тарса – изнурительное занятие и для лошадей, и для людей.
– Вот, – показал Вентидий Силону при встрече, не теряя времени, – мы строим наш лагерь над Лабиеном и на подъеме. – Он пожевал губу, что-то обдумывая. – Пошли младшего Аппия Пульхра и пять легионов на север в Евсевию Мазаку – здесь будет достаточно десяти легионов. Да и местность не позволяет построить лагерь площадью в несколько квадратных миль. Скажи Пульхру, чтобы он занял город и был готов к маршу в любой момент. Он может также сообщить о состоянии дел в Каппадокии. Антонию не терпится знать, есть ли кто-то из Ариартидов, кто способен править.
Всадников не используют для постройки лагеря. Они не римляне и не имеют понятия, что такое заниматься ручным трудом. Теперь, когда пришел Силон, он может воздвигнуть укрытие для солдат, но он не скажет им, что они пробудут здесь долго. Лабиен спрятался за стенами и с тревогой смотрел наверх, где быстро рос лагерь Вентидия. Его успокаивало только то, что, строя лагерь над ним, Вентидий давал ему возможность отступить вниз, в Киликию, у Тарса. Вентидий знал это, но не тревожился. Он хотел лишь выгнать Лабиена из Анатолии. Такой крутой склон, усыпанный пнями, не подходил для решающего сражения. Только для хорошего боя.
Через четыре дня после прибытия Силона пришел разведчик и сказал римским командирам, что парфяне обошли Тарс и двинулись к Киликийским воротам.
– Сколько их? – спросил Вентидий.
– Тысяч пять, командир.
– Все лучники?
Разведчик удивился:
– Никаких лучников. Все катафракты, командир. Разве вы не знали?
Голубые глаза Вентидия встретились с зелеными глазами Силона. В глазах обоих был испуг.
– Какой провал! – вскричал Вентидий, когда разведчик ушел. – Нет, мы не знали! Такая работа с пращниками – и все напрасно! – Он собрался с силами, успокоился. – Мы используем рельеф. Я уверен, Лабиен думает, что мы дураки, раз даем ему шанс ускользнуть. Но теперь моей главной мишенью будут катафракты, а не его наемники. Силон, завтра на рассвете собери центурионов.
План был разработан тщательно и подробно.
– Я не смог точно установить, поведет ли Пакор свою армию лично, – сказал Вентидий шестистам центурионам на совете, – но мы должны сделать так, ребята, чтобы парфяне атаковали нас наверху, без поддержки пехоты Лабиена. Это значит, мы встанем вдоль стен и будем выкрикивать оскорбления в адрес парфян на их языке. У меня есть человек, он записал несколько слов и фраз, которые пять тысяч солдат должны заучить. «Свиньи, идиоты, сучьи дети, дикари, собаки, говноеды, крестьяне». Пятьдесят центурионов с самыми громкими голосами должны выучить, как сказать «Твой отец – подлец!», «Твоя мать сосет пенис!» и «Пакор держит свиней!». Парфяне свинину не едят, они считают свинью нечистой. Необходимо довести их до белого каления, чтобы они забыли о тактике и напали. А тем временем Квинт Силон откроет лагерные ворота и разберет боковые стены, чтобы быстро вывести девять легионов. Еще нужно объяснить ребятам, чтобы они не боялись этих огромных mentulae на их огромных лошадях. Ваши солдаты должны, как воины-убии, появиться неожиданно, окружить их лошадей, наклониться и перерезать им ноги. Когда лошадь упадет, надо тут же вонзить меч в лицо всадника или в то место, которое не защищено кольчугой. Я все еще намерен использовать пращников, хотя не уверен, что от них будет какая-то помощь. Это все, ребята. Парфяне будут здесь ранним утром, так что сегодняшний день надо посвятить заучиванию ругательств и говорить, говорить, говорить. Расходитесь, и пусть Марс и Геркулес Непобедимый будут с нами.
Это был не просто хороший бой, это был замечательный бой. Идеальное крещение для легионеров, которые раньше не видели катафракта. Всадники в кольчугах выглядели страшнее, чем были на самом деле, как показал опыт. На поток оскорблений они отвечали с яростью, лишившей их рассудка. С боевым кличем они ринулись вверх по усыпанному пнями склону, так что земля затряслась. Некоторые лошади падали, натыкаясь на пни или пытаясь перескочить через них. Противники парфян, одетые, в отличие от них, в тонкие кольчуги, появились из леса с обеих сторон лагеря и проворно скрылись в лесу конских ног, рубя их, превращая атаку парфян в безумие визжащих от боли лошадей и барахтающихся неуклюжих всадников, беспомощных против ударов в лицо и подмышки. Хороший удар меча пробивал кольчугу и протыкал живот, хотя для лезвия это было губительно.
И, к своему удовольствию, Вентидий обнаружил, что свинцовые снаряды, брошенные его пращниками, пробивают дыры в кольчугах парфян и убивают их.
Пожертвовав тысячью пехотинцев, оставленных сражаться в арьергарде, Лабиен побежал по римской дороге в Киликию, радуясь тому, что жив. О парфянах этого нельзя было сказать, их рубили на куски. Вероятно, тысяча их последовала за Лабиеном, остальные были мертвы или умирали на поле боя у Киликийских ворот.
– Настоящая кровавая баня, – сказал Силон Вентидию спустя шесть часов, когда бой закончился.
– Как дела у нас, Силон?
– У нас отлично. Несколько пробитых голов, попавших под копыта лошадей, несколько солдат раздавлены упавшими лошадьми, и всего, я бы сказал, около двухсот несчастных случаев. А эти свинцовые снаряды! Даже кольчуги не могут их остановить.
Хмурясь, Вентидий обошел поле боя, не тронутый страданиями людей вокруг него. Они посмели оспорить мощь Рима и поняли, что это приводит к смерти. Несколько легионеров ходили среди мертвых и умирающих, убивая коней и людей, не имевших шансов. Оставшиеся были легкоранеными. Их соберут вместе, чтобы получить за них выкуп, ибо воин-катафракт был аристократом, чья семья могла заплатить за него. Если выкупа не будет, его продадут в рабство.
– А что нам делать с горой убитых? – спросил Силон и вздохнул. – Здесь нет слоя земли толще одного-двух футов, так что трудно будет копать могилы. А деревья слишком зеленые, гореть не будут, и погребальные костры не разжечь.
– Мы перетащим их в лагерь Лабиена и оставим там гнить, – ответил Вентидий. – К тому времени, как мы будем возвращаться по этому же пути – если вернемся, – от них останутся только белые кости. На много миль вокруг нет селений, а санитарные условия в лагере Лабиена достаточно хороши, поэтому в реку Кидн ничего не попадет. Но сначала мы поищем трофеи. Я хочу, чтобы мой триумфальный парад был настоящим, – никакой македонской пародии триумфа для Публия Вентидия!
«И эти слова, – подумал Силон, усмехнувшись про себя, – пощечина Поллиону, который когда-то вел войну в Македонии».
В Тарсе Вентидий узнал, что Пакора на поле боя не было, – вероятно, это стало одной из причин, почему оказалось так просто привести парфян в ярость. Лабиен продолжал двигаться на восток через Киликию Педию. Колонна его шла в диком беспорядке, между предоставленными самим себе катафрактами и несколькими нанятыми смутьянами, которым было поручено сеять недовольство среди более спокойных пехотинцев.
– Мы должны быть у него на хвосте, – сказал Вентидий, – но теперь кавалерию поведешь ты, Силон. А я поведу легионы.
– Я слишком медленно шел к Киликийским воротам?
– Edepol, нет! Откровенно говоря, Силон, стар я становлюсь для верховой езды. Яйца болят, да еще у меня свищ. Тебе легче будет ехать, ты намного моложе. Человеку в пятьдесят пять лет лучше ходить пешком.
В дверях появился слуга.
– Domine, Квинт Деллий хочет видеть тебя и спрашивает, где ему остановиться.
Голубые глаза обменялись с зелеными взглядом, который возможен только между друзьями, понимающими друг друга. Этот взгляд сказал многое, хотя не было произнесено ни слова.
– Проведи его сюда, но об устройстве не беспокойся.
– Мой дорогой Публий Вентидий! А также Квинт Силон! Как приятно видеть вас! – Деллий плюхнулся в кресло, не дожидаясь, когда ему предложат сесть, и красноречиво посмотрел на графин с вином. – Капля чего-нибудь легкого, белого и бодрящего не помешает.
Силон налил вина, передал ему кубок и обратился к Вентидию:
– Раз мы закончили, пойду заниматься делом.
– Встретимся завтра на рассвете.
– Ой-ой, какие мы серьезные! – воскликнул Деллий, сделал глоток вина, и вдруг лицо его вытянулось. – Фу! Что за моча? Третий отжим, что ли?
– Не знаю, не пробовал, – отрывисто ответил Вентидий. – Чего тебе надо, Деллий? Сегодня ты остановишься в гостинице, потому что дворец полон. Завтра ты сможешь переселиться сюда, и весь дворец будет к твоим услугам. Мы уходим.
Возмущенный Деллий выпрямился в кресле и удивленно посмотрел на Вентидия. С того памятного обеда два года назад, когда он делил ложе с Антонием, он так привык к почтительному отношению к себе, что ожидал этого даже от грубых вояк вроде Публия Вентидия. Но не дождался! Его желтовато-коричневые глаза впились в лицо Вентидия, и он покраснел, встретив презрительный взгляд.