– Нет, он понял, что настало время для умоляющего Мецената.
Октавия поднялась.
– Я оставляю вас наедине, – сказала она. Проходя мимо Антония, она потрепала его рыжеватые кудри. – Ведите себя хорошо.
Меценат засмеялся, Антоний промолчал.
– Что нужно Октавиану?
– Что и всегда, Антоний. Военные корабли.
– У меня их нет.
– Gerrae! Пирей напичкан ими. – Меценат отставил в сторону вино, сложил пальцы пирамидкой. – Антоний, ты не можешь все время избегать встречи с Цезарем Октавианом.
– Ха! Это не я не приехал в Брундизий.
– Ты не написал, что приедешь, причем приехал так быстро, что Цезарь Октавиан даже не успел покинуть Рим. И ты не стал его дожидаться.
– Он и не собирался приезжать. Он просто хотел увидеть, как я сорвусь с места по его команде.
– Нет, он так не поступил бы.
Спор длился несколько часов. За это время они успели вместе пообедать, но у них не было настроения наслаждаться деликатесами, которые приготовили повара Октавии. Меценат наблюдал за своей жертвой, как кот за мышью, дрожа от предвкушения. «Октавия, ты ближе к истине, чем сама полагаешь, – думал он. – „Опустошенный“ – очень подходящее слово для этого нового Антония».
Наконец он ударил себя по коленям – первый признак нетерпения.
– Антоний, признай, что без твоей помощи Цезарь Октавиан не может одолеть Секста Помпея!
Антоний презрительно вздернул губу:
– Конечно, я признаю это.
– Тогда тебе, наверное, приходило в голову, что все деньги, которые тебе нужны, чтобы навести порядок на Востоке и вторгнуться в Парфянское царство, лежат в сундуках Секста?
– Ну да… приходило.
– Если так, то почему ты не хочешь перераспределить богатства справедливо, как римлянин? Неужели для тебя так важно, что, если Секст потерпит поражение, у Цезаря Октавиана кончатся неприятности? У тебя, Антоний, хватает своих проблем, но они, как и беды Цезаря Октавиана, исчезнут, едва лишь будут открыты сокровищницы Секста. Разве это для тебя не важнее, чем судьба Цезаря Октавиана? Если ты вернешься с Востока после блестящей кампании, кто сможет соперничать с тобой?
– Я не доверяю твоему хозяину, Меценат. Он думает, как бы присвоить богатства Секста.
– Так могло бы быть, если бы богатства Секста не были столь велики. Я думаю, ты согласишься, что Цезарь Октавиан хорошо считает и в бухгалтерии разбирается.
Антоний рассмеялся:
– Арифметика всегда была его сильной стороной!
– Тогда подумай вот о чем. Выращено ли зерно на его земле в Сицилии, или он захватил флот с зерном из Африки или Сардинии, Секст сам не платит за ту пшеницу, которую продает Риму – и тебе. Это началось еще до Филипп. По самым скромным подсчетам, объем зерна, которое он украл за последние шесть лет, доходит приблизительно до восьмидесяти миллионов модиев. Учитывая несколько жадных флотоводцев и остальные расходы – но не такие, какие несут Рим и ты, – Секст получил чистой прибыли в среднем двадцать сестерциев за модий. Это не фантастика! Его цена для Рима в этом году была сорок сестерциев и ни разу не опускалась ниже двадцати пяти. Это значит, что у Секста должно быть приблизительно тысяча восемьсот миллионов сестерциев. Раздели на двадцать пять тысяч – получится огромная сумма в семьдесят две тысячи талантов! Имея половину этой суммы, Цезарь Октавиан сможет накормить Италию, купить землю для ветеранов и снизить налоги! А твоя половина позволит легионерам носить серебряные кольчуги и украшать шлемы страусовыми перьями! В казне Рима никогда не было столько денег, сколько их у Секста Помпея, – даже после того, как его отец удвоил ее содержимое.
Антоний слушал как зачарованный. Настроение его улучшилось. Тупица в арифметике еще со школьной скамьи (он и его братья прогуливали бо́льшую часть занятий), он все же без труда усвоил урок Мецената. И он знал, что эта оценка состояния Секста должна быть точной. Юпитер, что за cunnus! Почему он не потрудился посчитать сам? Октавиан прав: Секст Помпей обескровил Рим, сделал его нищим. Деньги не исчезли! Деньги у Секста!
– Я понял тебя, – резко проговорил он.
– Тогда весной ты встретишься с Цезарем Октавианом?
– Только не в Брундизии.
– А как насчет Тарента? Добираться дальше, но не так утомительно, как в Путеолы или Остию. И это на Аппиевой дороге, очень удобно потом поехать в Рим.
Это в планы Антония не входило.
– Нет, встреча должна состояться ранней весной и быть короткой. Никакого пререкания или торга. Я должен попасть в Сирию к лету, чтобы начать войну.
«Да не будет этого, Антоний, – подумал Меценат. – Я возбудил твой аппетит, озвучив суммы, противостоять искушению ты, жадина, не сможешь. Ко времени твоего появления в Таренте ты поймешь, какая это огромная туша, и захочешь получить львиную долю. Ты – Лев, родился в секстилии. А Цезарь родился на границе знаков – холодная педантичность Девы и равновесие Весов. Твой Марс тоже в созвездии Льва, но Марс Цезаря в гораздо более сильном созвездии Скорпиона. И его Юпитер находится в Морском Козероге вместе с его восходящей звездой. Богатство и успех. Да, я выбрал правильную сторону. Но ведь у меня проницательность Скорпиона и двойственность Рыб».
– Это приемлемо? – громко крикнул Антоний, явно повторяя вопрос.
Очнувшись от астрологического анализа, Меценат вздрогнул, потом кивнул:
– Да, Тарент, в апрельские ноны.
– Он заглотил наживку, – сообщил Меценат Октавиану, Ливии Друзилле и Агриппе, вернувшись в Рим как раз к Новому году и введению Агриппы в должность старшего консула.
– Я так и знал, – самодовольно заметил Октавиан.
– И давно ты прятал эту наживку в складке тоги, Цезарь? – спросил Агриппа.
– С самого начала, еще до триумвирата. Просто я прибавлял каждый год к предыдущим.
– Аттик, Оппий и Бальбы согласились дать денег для покупки зерна будущего урожая, – язвительно улыбаясь, сказала Ливия Друзилла. – Пока тебя не было, Меценат, Агриппа взял их с собой, чтобы они увидели Порт Юлия. Наконец-то они начинают верить, что мы нанесем поражение Сексту.
– Ну, они лучше Цезаря умеют складывать цифры, – сказал Меценат. – Теперь они знают, что не потеряют свои деньги.
Инаугурация Агриппы прошла гладко. Вместе с Октавианом он провел ночное бдение, наблюдая за небом, а его идеально белый бык принял молот и нож popa и cultarius так спокойно, что наблюдавшим сенаторам пришлось смириться с тем, что следующий год у власти будет Марк Агриппа. Поскольку белый бык Гая Каниния Галла смог уклониться от молота и убежал бы, если бы мощный удар не свалил его с ног, было не похоже, что у Каниния хватит смелости разобраться с этим выскочкой.
Волнения в Риме еще не успокоились, но зима была морозная, Тибр замерз, снег падал и не таял, и постоянно дул ужасный северный ветер. Никому не хотелось выходить на Форум и площади. Это позволило Октавиану покинуть свое убежище, хотя Агриппа запретил сносить укрепления. В конце концов государственное зерно закупили по сорок сестерциев за модий благодаря займу у плутократов и ужасному закону о процентах, а возросшая активность Агриппы в Порту Юлия означала, что любой человек, согласный оставить Рим и поехать в Кампанию, мог получить работу. Кризис еще не миновал, но ослаб.
Агенты Октавиана стали распускать слух о встрече, которая произойдет в Таренте в апрельские ноны, и о том, что дни Секста сочтены. Вернутся хорошие времена, возвещали они.
На этот раз Октавиан не опоздал. Он и его жена прибыли в Тарент до нон вместе с Меценатом и его шурином Варроном Муреной. Желая превратить встречу в праздник, Октавиан украсил портовый город венками и гирляндами, собрал всех актеров, фокусников, акробатов, музыкантов, уродов и исполнителей номеров, которых Италия могла произвести. Он построил деревянный театр для постановки пантомим и фарсов, любимых зрелищ простого люда. Великий Марк Антоний приезжает, чтобы помириться с Цезарем, божественным сыном! Даже если бы Тарент в прошлом пострадал от рук Антония – а он не пострадал, – все обиды были бы забыты. Праздник весны и процветания – вот как это воспринял народ.
Антоний приплыл за день до нон, и весь Тарент выстроился вдоль берега, громко приветствуя его, особенно когда народ увидел, что он привел с собой сто пятьдесят военных кораблей своего афинского флота.
– Замечательные, правда? – спросил Октавиан Агриппу, когда они стояли у входа в гавань, высматривая флагман, который шел не первым. – Пока я насчитал четыре флотоводца, но Антония нет. Он, наверное, где-то сзади. Это штандарт Агенобарба – черный вепрь.
– Подходящие, – ответил Агриппа. Его больше интересовали корабли. – Каждый из них – палубная «пятерка», Цезарь. Бронзовые тараны, у многих двойные, много места для артиллерии и пехоты. Ох, чего бы я только не отдал за такой флот!
– Мои агенты уверили меня, что у него еще больше кораблей у островов Тасос, Самофракия и Лесбос. Все еще в хорошем состоянии, но лет через пять они придут в негодность. А вот и Антоний!
Октавиан указал на великолепную галеру с высокой кормой, под которой было большое помещение. Палуба ощетинилась катапультами. На его штандарте был золотой лев на алом фоне, с разинутой пастью, черной гривой и черной кисточкой на хвосте.
– Подходящая, – отозвался Октавиан.
Они пошли обратно по направлению к пирсу, куда собирался пристать флагман, которому лоцман в гребной шлюпке показывал дорогу. Они не спешили, легко себе представляя, как это произойдет.
– Агриппа, у тебя должен быть свой штандарт, – сказал Октавиан, глядя на город, раскинувшийся по берегу, на его белые дома, публичные здания, выкрашенные в яркие цвета, пинии и тополя на площадях, освещенных фонарями и украшенных флагами.
– Думаю, да, – согласился захваченный врасплох Агриппа. – Какой ты посоветуешь, Цезарь?
– Лазурный фон и слово «FIDES» большими алыми буквами, – тут же ответил Октавиан.
– А твой морской штандарт, Цезарь?
– У меня его не будет. Я буду плавать под