– А Юлия?
Ливия Друзилла сначала не поняла, но потом лицо ее прояснилось.
– О, эта Юлия! Смешно, мне всегда приходит на ум дочь божественного Юлия, когда я слышу это имя. Она очень хорошенькая.
– Ей два года, значит, она уже ходит и говорит. Она смышленая?
– Не знаю. Скрибония так трясется над ней.
Внезапно Октавия почувствовала, что к глазам подступают слезы, и поднялась.
– Я очень устала, дорогая моя. Ты не против, если я прилягу? У нас еще будет время повидаться с детьми. Мы пробудем здесь несколько дней.
– Вероятнее всего, нундину, – уточнила Ливия Друзилла, явно не в восторге от перспективы встречи с племенем ребятишек.
Предсказание Мецената сбылось. Проведя зиму в Афинах и оценив сумму в тайниках Секста Помпея, Антоний захотел получить львиную долю.
– Восемьдесят процентов – мне, – заявил он.
– В обмен на что? – спокойно спросил Октавиан.
– Флот, который я привел в Тарент, и три опытных флотоводца – Бибул, Оппий Капитон и Атратин. Шестьдесят кораблей под командованием Оппия, шестьдесят – под командованием Атратина. А Бибул будет командовать всеми.
– А за двадцать процентов я должен обеспечить еще по меньшей мере триста кораблей плюс пехоту для вторжения на Сицилию.
– Правильно, – сказал Антоний, разглядывая ногти.
– Ты не чувствуешь некоторую диспропорцию?
Усмехнувшись, Антоний подался вперед с едва уловимой угрозой:
– Посмотри на это с другой стороны, Октавиан. Без меня ты не сможешь побить Секста. Поэтому условия буду диктовать я.
– Переговоры с позиции силы. Да, я понимаю. Но я не согласен по двум причинам. Первая: мы будем действовать сообща, чтобы удалить репей под седлом Рима, а не под твоим или моим. Вторая: мне нужно больше двадцати процентов, чтобы восстановить ущерб, нанесенный Секстом Риму, и выплатить долги Рима.
– Да мне насрать на то, что ты хочешь или что тебе нужно! Если я буду участвовать, я получу восемьдесят процентов.
– Значит ли это, что ты будешь присутствовать в Агригенте, когда мы откроем сокровищницы Секста? – спросил Лепид.
Его появление явилось сюрпризом для Антония и Октавиана. Они были уверены, что третий триумвир и его шестнадцать легионов надежно изолированы в Африке. Как он проведал о встрече так быстро, что успел приехать, Антоний не знал. Но Октавиан подозревал старшего сына Лепида, Марка, который находился в Риме и собирался жениться на первой жене-девственнице Октавиана, Сервилии Ватии. Кто-то проболтался о встрече, и Марк сразу же связался с Лепидом. Если ожидались большие трофеи, Эмилии Лепиды должны получить значительную долю.
– Нет, меня не будет в Агригенте! – огрызнулся Антоний. – Я буду воевать с парфянами.
– Тогда как ты можешь рассчитывать, что деньги Секста будут поделены согласно твоему решению? – спросил Лепид.
– Потому что, если мое решение не будет выполнено, великий понтифик, ты лишишься своего поста и всего остального. Заинтересован ли я в твоих легионах? Нет, я в них не заинтересован. Единственные легионы, которые чего-то стоят, принадлежат мне, а я не вечно буду на Востоке. Восемьдесят процентов.
– Пятьдесят, – сказал Октавиан по-прежнему спокойно. Он посмотрел на Лепида. – А для тебя, великий понтифик, ничего. Твоих услуг не потребуется.
– Чепуха. Конечно, они потребуются, – самодовольно возразил Лепид. – Однако я не жадный. Мне достаточно десяти процентов. Тебе, Антоний, судя по твоим действиям, даже сорока процентов много, но я соглашусь на них, раз ты такой корыстолюбец. У Октавиана огромные долги из-за грабежа Секста, поэтому он должен получить пятьдесят процентов.
– Восемьдесят – или я увожу свой флот обратно в Афины.
– Пожалуйста, но тогда ты останешься ни с чем, – сказал Октавиан, подавшись вперед, тоже со скрытой угрозой, но у него это получилось убедительнее, чем у Антония. – Пойми меня правильно, Антоний! Секст Помпей в будущем году все равно потерпит поражение, дашь ты корабли или нет. Как законный триумвир, я предлагаю тебе шанс иметь свою долю в трофеях после его поражения. Предлагаю. Твоя война на Востоке, если она будет успешной, принесет прибыль Риму и казне, поэтому ты можешь финансировать эту войну из своей доли. Другой причины для моего предложения нет. Но Лепид тоже имеет свой интерес. Если я использую его легионы и легионы Агриппы, чтобы вторгнуться на очень большой и гористый остров, при условии что у Секста не будет флота, Сицилия падет очень быстро и с малыми потерями. Поэтому я согласен уступить нашему великому понтифику десять процентов трофеев. Мне нужно пятьдесят. Тебе остаются сорок. Сорок процентов от семидесяти двух тысяч – это двадцать девять тысяч.
Антоний слушал с возрастающим гневом, но ничего не отвечал.
Октавиан продолжил:
– Однако к тому времени, как мы закончим войну против Секста, он добавит к своему состоянию еще двадцать тысяч талантов – цена урожая этого года. Значит, он будет «сидеть» уже почти на девяноста двух тысячах талантов. Десять процентов от этой суммы – это свыше девяти тысяч талантов. Твои сорок, Антоний, дадут тебе тридцать семь тысяч. Подумай об этом! Огромная плата за малое участие – всего один флот, каким бы хорошим он ни был.
– Восемьдесят, – повторил Антоний, но уже не так решительно.
«На сколько же процентов он готов был согласиться? – подумал Меценат. – Разумеется, не на восемьдесят. Он должен был знать, что столько он никогда не получит. Но конечно, он забыл прибавить еще один урожай к трофеям. Это зависит от того, сколько он уже потратил мысленно. Если он рассчитывал на пятьдесят процентов, по старым цифрам это тридцать шесть тысяч. По новым, учитывая потерю десяти процентов, он получает даже немного больше».
– Помните: все, что получишь ты, Антоний, и ты, Лепид, будет за счет Рима. Никто из вас не потратит своей доли на Рим. Зато все мои пятьдесят процентов пойдут прямо в казну. Я знаю, что командующему полагается десять процентов, но я ничего не возьму. На что я потратил бы их, если бы взял? Для моих нужд достаточно того состояния, которое оставил мне божественный отец. Я купил единственный дом в Риме, который мне подходил. Он уже обставлен. А больше мне для себя ничего не нужно. Моя доля целиком идет Риму.
– Семьдесят процентов, – сказал Антоний. – Я – старший партнер.
– В чем? Конечно, не в войне с Секстом Помпеем, – возразил Октавиан. – Сорок, Антоний. Соглашайся или не получишь ничего.
Спор продолжался месяц, в конце которого Антоний уже должен был бы приближаться к Сирии. В том, что он остался, были повинны только деньги Секста. Антоний намеревался в результате переговоров получить достаточно, чтобы самым лучшим образом снарядить двадцать легионов, двадцать тысяч кавалерии и несколько сотен единиц артиллерии. И еще обоз, способный вместить провизию и фураж для огромной армии. Октавиан намекает, что он заграбастает все себе! Да ничего он себе не оставит! И Октавиан хорошо это знает. Рим получит лучшую армию, какую он когда-либо выводил на поле сражения. А добыча в конце кампании! Да все богатства Секста Помпея померкнут перед его трофеями!
Наконец проценты были согласованы: пятьдесят – Октавиану и Риму, сорок – Антонию и Востоку и десять – Лепиду в Африке.
– Есть и другие проблемы, – сказал Октавиан, – которые надо решить сейчас, а не потом.
– О Юпитер! – рявкнул Антоний. – Какие?
– Договор в Путеолах или Мизена, назови как хочешь, дал Сексту полномочия проконсула на островах и на Пелопоннесе. Через год он будет консулом. Все это надо немедленно аннулировать. Сенат должен возобновить действие своего декрета, объявившего его врагом родины, лишить Секста очага и воды в радиусе тысячи миль от Рима, отобрать у него провинции и не упоминать его имя в анналах – он никогда не будет консулом.
– Как все это можно сделать немедленно? Сенат собирается в Риме, – возразил Антоний.
– Почему? Когда на повестке дня стоит вопрос о войне, сенат обязан собраться даже за померием. Здесь присутствуют более семисот твоих сенаторов, Антоний, которые лижут твою задницу так усердно, что их носы совсем побурели, – едко заметил Октавиан. – Здесь у нас присутствует великий понтифик, ты – авгур, а я жрец и авгур. Препятствий нет, Антоний. Никаких.
– Сенат должен собраться в освященном здании.
– Без сомнения, в Таренте есть такое здание.
– Ты забыл одну вещь, Октавиан, – сказал Лепид.
– Прошу, просвети меня.
– Имя Секста Помпея уже есть в анналах. Имя заносится, когда мы намечаем консулов за несколько лет вперед, а потом просто делаем вид, что их выбрали. Вычеркнуть его имя будет святотатством.
Октавиан захихикал:
– Зачем вычеркивать, Лепид? Я не вижу необходимости. Разве ты забыл, что есть другой Секст Помпей из той же семьи, ходит по Риму с важным видом? Нет причины, почему он не может стать консулом через год. В прошлом году он был одним из шестидесяти преторов.
На всех лицах появились широкие улыбки.
– Блестяще, Октавиан! – воскликнул Лепид. – Я знаю его. Он внук брата Помпея Страбона. Это очень ему польстит.
– Пусть, главное, чтобы он не лопнул от гордости, Лепид. – Октавиан потянулся, зевнул, похожий на довольного кота. – Вы не считаете, что мы можем заключить договор и сообщить Риму радостную весть, что триумвират продлен еще на пять лет и что дни пирата Секста Помпея сочтены? Антоний, поехать должен ты, начинать кампанию в этом году уже слишком поздно.
– Ох, Антоний, это же замечательно! – воскликнула Октавия, когда Антоний сообщил ей о поездке в Рим. – Я смогу увидеть маму и маленькую Юлию. Ливия Друзилла равнодушна к ней. Она даже не пытается убедить маленького… Цезаря Октавиана, я хотела сказать, видеться со своей дочерью. Я боюсь за малышку.
– Ты снова беременна, – добродушно сказал Антоний.
– Ты догадался! Поразительно! Это еще только предположение. Я собиралась сказать тебе, когда буду уверена. Надеюсь, это будет сын.
– Сын, дочь – какое это имеет значение? У меня и тех и других достаточно.