Он прибыл в Александрию после месячного плавания: из-за шторма им пришлось провести шесть дней в Паретонии. Что за город! Капитан нашел там лазерпиций и выбросил за борт парусину, чтобы освободить место для двадцати амфор со снадобьем.
– Я богатый человек! – радостно похвастался он Фонтею. – Если Марк Антоний поселится в Антиохии, начнется такая разгульная жизнь, что я смогу за каждую дозу запрашивать целое состояние! А в амфоре несколько тысяч ложек этого снадобья. О счастье!
Хотя Фонтей не бывал в Александрии, на него не произвела особого впечатления безусловная красота города с широкими улицами. Он подумал, что Меценат назвал бы Александрию пустыней с прямыми углами. Однако благодаря страсти каждого последующего Птолемея воздвигать новый дворец Царский квартал был великолепен. По меньшей мере два десятка дворцов плюс зал для аудиенций.
Там, среди блеска золота, которое приводило в трепет каждого римлянина, видевшего это, он встретился с двумя марионетками. Это единственное слово, которое он сумел найти для них. Они были застывшие, деревянные и раскрашенные. Пара кукол, сделанных в Сатурнии или Флоренции. Невидимый кукловод управлял ими с помощью веревочек. Аудиенция была короткой. Его не попросили изложить суть дела, только разрешили передать привет от триумвира Марка Антония.
– Ты можешь идти, Гай Фонтей Капитон, – сказала кукла с белым лицом, сидящая на троне, расположенном выше.
– Мы благодарим тебя за визит, – сказала кукла с красным лицом, сидящая на троне, расположенном ниже.
– Слуга сопроводит тебя отобедать с нами сегодня вечером.
Без краски и атрибутов царской власти это были два человека маленького роста, хотя мальчик обещал стать высоким. Фонтей знал его возраст – десять лет, но подумал, что он выглядит на тринадцать или четырнадцать, хотя половая зрелость еще не наступила. Живой портрет Цезаря! Еще один игрок на сцене будущего и неожиданная, но очень веская причина, почему Антоний не должен общаться с этой женщиной. Цезарион был единственным объектом ее любви. Каждый раз, когда она смотрела на сына, любовь отражалась в ее великолепных золотистых глазах. В остальном она была тощей, маленькой, почти безобразной. Ее спасали глаза и красивая кожа. И низкий, мелодичный голос, который она искусно использовала. Оба говорили с ним на безупречной латыни.
– Марк Антоний послал тебя, чтобы ты предупредил нас о его приезде? – с живостью спросил мальчик. – Я так скучаю по нему!
– Нет, царь, он не приедет сюда.
– О-о!
Лицо померкло, он отвел глаза.
– Какое разочарование, – заметила мать. – Тогда почему ты здесь?
– К этому времени Марк Антоний должен уже быть в Антиохии, – сказал Фонтей, отметив, что пресноводная креветка безвкусна. Если прямо у ее ног плещется Наше море, почему она не пошлет свой рыболовецкий флот ловить креветки в соленой воде? Пока его ум был занят разгадыванием этой загадки, язык продолжал говорить: – Он планирует остановиться там по двум причинам.
– Одна из которых, – прервал мальчик, – близость этого города к землям парфян. Он нападет на них из Антиохии.
«Невоспитанное маленькое чудовище! – подумал Фонтей. – Встревает в разговор взрослых! Более того, его мать считает, что это нормально и даже замечательно. Хорошо, маленькое чудовище, посмотрим, так ли ты умен на самом деле».
– А вторая причина? – спросил Фонтей.
– Это действительно Восток, чего нельзя сказать о провинции Азия и, конечно, о Греции или Македонии. Если Антоний хочет навести порядок на Востоке, он должен расположиться именно там, Антиохия или Дамаск – идеальное место, – невозмутимо ответил Цезарион.
– Тогда почему не Дамаск?
– Климат там лучше, но далеко от моря.
– Именно так и сказал Антоний, – заметил Фонтей, слишком дипломатичный, чтобы показать свое недовольство.
– Так почему же ты здесь, Гай Фонтей? – спросила царица.
– Чтобы пригласить тебя, царица, в Антиохию. Марк Антоний хочет увидеть тебя, и, более того, ему нужен совет человека, который родился на Востоке и впитал его культуру. Он считает, что ты – самый лучший кандидат.
– У него были другие кандидатуры? – резко спросила она, нахмурившись.
– Нет, были у меня, – спокойно ответил Фонтей. – Я называл имена, но Антоний выбрал тебя.
– А-а!
Она откинулась на ложе и улыбнулась, похожая на рыжую кошку, которая лежала рядом с нею. Тонкая рука погладила животное по спине, и кошка улыбнулась хозяйке.
– Ты любишь кошек, – отметил Фонтей.
– Кошки священны, Гай Фонтей. Когда-то, лет двадцать пять назад, римский предприниматель в Александрии убил кошку. Люди разорвали его на куски.
– Брр! – вздрогнув, произнес Фонтей. – Я привык к серым кошкам, полосатым или пятнистым, а такого окраса никогда не видел.
– Это египетская кошка. Я зову ее Бастелла. Звать ее Баст было бы святотатством. Но знаки говорят, что я могу использовать латинское уменьшительное имя. – Клеопатра отвернулась от кошки, чтобы съесть финик. – Значит, Марк Антоний велит мне приехать в Александрию?
– Не велит, царица. Просит.
– Как бы не так! – хихикнул Цезарион. – Он велит.
– Можешь сказать ему, что я приеду.
– И я! – тут же добавил мальчик.
Последовала короткая немая сцена между матерью и сыном. Ни слова не было произнесено, хотя она очень хотела что-то сказать. Это было противостояние воль. Чья победит? То, что победил сын, не стало сюрпризом для Фонтея. Клеопатра не родилась автократом. Такой ее сделали обстоятельства. А вот Цезарион стал автократом еще в утробе матери. Точно как его отец. Фонтей почувствовал, как мурашки побежали у него по спине и волосы встали дыбом. Только подумать, каким же будет Цезарион, когда станет взрослым! Кровь Гая Юлия Цезаря и кровь восточных тиранов. Его нельзя будет остановить. И, зная это, Клеопатра будет угождать бедному Антонию. Ее не интересуют ни Антоний, ни его судьба. Она лишь хочет, чтобы ее сын от Цезаря правил миром.
Фонтею посоветовали возвращаться по суше в сопровождении египетской охраны, необходимой по утверждению Клеопатры. Сирия полна разбойников, поскольку во время нашествия парфян многие принципаты потеряли свою власть.
– Я последую за тобой, как только смогу, – сказала она Фонтею. – Но не думаю, что это будет до Нового года. Если Цезарион намерен поехать со мной, мне нужно будет назначить регента и совет, хотя Цезарион пробудет в Антиохии всего несколько дней.
– Он знает об этом? – хитро спросил Фонтей.
– Конечно, – резко ответила Клеопатра.
– А дети Антония?
– Чтобы их увидеть, Антоний должен приехать в Александрию.
Месяц спустя Фонтей вошел в резиденцию Антония в Антиохии и увидел, что хозяин погружен в работу. Луцилий бегал, выполняя один приказ за другим, а сам Антоний сидел за столом и просматривал груды бумаг и несколько свитков. Вместо отдыха он делал смотр войскам, размещенным в зимнем лагере после короткой кампании в Армении, которую Публий Канидий провел так же эффективно, как Вентидий проводил предыдущие кампании. Сам Канидий оставался на севере с десятью легионами, ожидая прихода весны, остальных легионов, кавалерии и Марка Антония. Единственная ошибка Канидия, по мнению Антония, заключалась в том, что в каждом письме он предупреждал, что царю Армении Артавазду доверять нельзя, как бы он ни клялся в своей верности к Риму и враждебности к парфянам. Антоний предпочел проигнорировать это предупреждение, скорее не доверяя другому Артавазду, царю Мидии. Тот тоже напрашивался в друзья.
– Я вижу, город полон настоящих и потенциальных монархов, – сказал Фонтей, усаживаясь в кресло.
– Да, наконец-то я их всех рассортировал и созвал, чтобы они узнали свою судьбу, – с усмешкой произнес Антоний. – Она… она приедет? – добавил он, не в силах скрыть волнение.
– Как только сможет. Этот дерзкий мальчишка Цезарион настоял на поездке с ней, поэтому ей нужно назначить регента.
– Дерзкий мальчишка? – нахмурился Антоний.
– Таким я его считаю. Он и впрямь невыносимый.
– Он правит наравне со своей матерью. Он тоже фараон.
– Фараон? – переспросил Фонтей.
– Да, верховный правитель реки Нил, истинного Египта. Александрия считается неегипетским городом.
– Я согласен с этим. На самом деле очень греческий город.
– Только за пределами Царского квартала. – Антоний напустил на себя равнодушный вид. – Когда она приедет?
– В начале нового года.
Упавший духом Антоний взмахом руки отпустил его.
– Завтра я раздаю щедрые дары Рима всем нынешним и будущим монархам, – сказал он. – На агоре. Обычай и традиции требуют, чтобы я был в тоге, но я ненавижу тогу. Я ношу золотые доспехи. У тебя с собой есть парадные доспехи?
Фонтей очень удивился:
– Нет, Антоний. Даже будничных нет.
– Тогда Сосий одолжит тебе.
– А доспехи… это законно?
– Вне Италии все решения триумвира законны. Я думал, что тебе это известно, Фонтей.
– Признаюсь, я не знал.
Антоний воздвиг высокий трибунал на агоре, самом большом открытом пространстве в Антиохии, и уселся там, красуясь в великолепных доспехах. Наместник Сосий и легаты Антония расположились на трибунале, приняв менее внушительные позы. Бедный Фонтей чувствовал себя неудобно в чужих доспехах, предоставленный самому себе. С каких это пор, удивился он, Антоний взял себе двадцать четыре ликтора? Единственным магистратом, имеющим право на такое количество ликторов, был диктатор, и Антоний был против диктаторства. А сам сидит, как диктатор, с двадцатью четырьмя ликторами. Даже Октавиан не смел так поступить, несмотря на свое божественное происхождение.
Это было закрытое собрание. Присутствующие явились по личным приглашениям. Охрана заблокировала все входы на агору, к большому недовольству жителей Антиохии, не привыкших к тому, чтобы их не пускали туда, где они обычно собираются.
Не прозвучало никаких молитв, авгурами не были прочитаны знаки. Интересное и странное упущение. Антоний просто произнес длинн