ую речь высоким, далеко слышным голосом:
– После многих месяцев раздумий, тщательного анализа, многочисленных бесед и проверки документов я, император и триумвир Марк Антоний, принял решение относительно Востока. Во-первых, что такое Восток? Я не включаю сюда Македонию и ее префектуры, расположенные в самой Греции, Пелопоннес, Киренаику и Крит. Хотя они входят в компетенцию триумвирата, географически они относятся к территории Нашего моря. Восток – это Азия, то есть все земли восточнее Геллеспонта, Пропонтиды и Боспора Фракийского.
«Хм, – подумал Фонтей. – Это обещает быть интересным! Я начинаю понимать, почему он решил продемонстрировать военную мощь Рима».
– На Востоке будут три римские провинции, каждая под непосредственным контролем Рима через наместника. Первая – провинция Вифиния, в которую входят Троада и Мизия, с восточной границей по реке Сагарис. Вторая – провинция Азия. Сюда входят Лидия, Кария и Ликия! И третья провинция – Сирия с границами по Аманским горам, западному берегу Евфрата и пустыням Идумеи и Аравии Петрейской. Однако южная часть Сирии будет также включать царства, сатрапии и княжества, как и западный берег Евфрата!
Небольшая толпа зашевелилась, некоторые лица были довольны, некоторые погрустнели. С одной стороны под большой охраной стояли несколько человек восточного типа, скованных одной цепью. «Кто они? – спросил себя Фонтей. – Ничего, я обязательно узнаю».
– Аминта, выйди вперед! – крикнул Антоний.
Из толпы вышел молодой человек в греческой одежде.
– Аминта, сын Деметрия из Анкиры, от имени Рима я назначаю тебя царем Галатии! В твое царство входят все четыре галатийские тетрархии, Писидия, Ликаония и все районы от южного берега реки Галис до побережья Памфилии!
Раздалось дружное «Ах!». Антоний отдал Аминте самое большое царство, превосходившее царство, которым правил старый амбициозный Дейотар.
– Полемон, сын Зенона из Лаодикеи, от имени Рима я назначаю тебя царем Понта и Малой Армении, включая все земли на северном берегу реки Галис!
Лицо Полемона было знакомо. Он усердно плясал под дудку Антония. Теперь он получил награду. Огромную.
– Архелай Сисен, сын Глафиры, верховный жрец богини Ма, от имени Рима я назначаю тебя царем Каппадокии, начинающейся восточнее большой излучины реки Галис и включающей все земли на ее южном берегу, оттуда до побережья Тарса и далее до побережья Киликии Педии. Твоя восточная граница – река Евфрат выше Самосаты. Оставляю за собой право назначать правителей небольших областей в пределах твоего царства, но на деле вся территория – твоя.
«Еще один очень довольный молодой человек, – подумал Фонтей. – И посмотрите на его мать! Ходят слухи, что она своей вагиной высосала это из Антония. Умно выбрать молодых людей. Клиенты на десятилетия».
Теперь настала очередь второстепенных назначений: Таркондимота и прочих. Но потом перешли к казням, чего Фонтей не ожидал. Лисаний Халкидский, Антигон Иудейский, Ариарат Каппадокийский. «О, я не воин!» – вскричал про себя Фонтей, борясь с тошнотой при виде потоков крови, на которую роем слетелись липкие мухи, и все это под жарким солнцем. Антоний равнодушно смотрел на эту бойню. Сосий потерял сознание. «Вот уж этого я не сделаю», – решил Фонтей. Он поблагодарил всех богов, когда наконец смог уйти во дворец наместника. Конечно, Антоний остался. Он устроил угощение для новых правителей и их свиты прямо на агоре, потому что во дворце не имелось ни больших помещений, ни просторных дворов. Если бы Фонтей не знал, он сказал бы, что дворец наместника в Антиохии раньше был занюханной гостиницей, а не домом таких царей, как Антиох и Тигран.
Утром он впервые увидел настоящего парфянина, беглеца по имени Монес, бежавшего от нового царя Фраата. С искусственной бородой, завитой колечками, на золотых крючках, надетых на уши, в цветистой юбке, короткой куртке и с огромным количеством золота.
– Я думаю сделать его царем скенитских арабов, – сказал Антоний, довольный своими назначениями. Заметив, что Фонтей скорчил гримасу, он удивился. – Ты не одобряешь? Потому что он парфянин? А мне он нравится! Фраат убил всю его семью, только ему удалось убежать.
– Или ему помогли убежать, – заметил Фонтей.
– Зачем это надо? – в недоумении спросил Антоний.
– Потому что весь мир знает, что ты планируешь вторжение в Парфянское царство! Как бы царь ни боялся быть свергнутым собственными сыновьями, он не дурак и сохранит одного наследника! Я думаю, Монес здесь как парфянский шпион. Кроме того, он горд и высокомерен. Не думаю, что он будет рад повелевать кучкой пустынных арабов.
– Gerrae! – воскликнул Антоний, на которого эти слова не произвели впечатления. – Я думаю, Монес хороший человек. Готов поспорить, что я прав. Тысяча денариев?
– Согласен! – ответил Фонтей.
Главная причина, по которой Клеопатра не торопилась ехать в Антиохию, не имела ничего общего с назначением регента или совета. На это не требовалось много времени. Время ей нужно было, чтобы подумать и чтобы прибыть в нужный момент. Ни раньше, ни позже. И что она будет просить, когда приедет в Антиохию? С приглашением к ней приехал человек, очень отличавшийся от Квинта Деллия. Фонтей – аристократ и предан Антонию. Участвует он в этом не ради денег. Слишком опытный, чтобы его можно было поймать на чем-то. Тем не менее от него исходили волны тревоги… нет, беспокойства. Вот нужное слово! Беспокойство! Хотя жизнь в последние четыре года текла без потрясений, фараон ни на йоту не ослабила бдительности. Ее агенты на Востоке и на Западе регулярно докладывали ей. Но некоторых вещей она не знала, в частности, кто и чего ожидал от Антония, когда он думал над назначениями. Как только Фонтей сказал, что Антоний уже в Антиохии, она поняла, почему он вдруг захотел, чтобы царица Египта стояла у его возвышения с толпой грязных крестьян и ничего не получила. Просто стояла бы там, как доказательство, что и Египет находится под римским зонтом. В тени.
Ее охватил гнев. Она задрожала, дыхание у нее перехватило. «Значит, он хочет, чтобы я была свидетелем его господских милостей? Клянусь Сераписом, я не сделаю этого! Пусть он убьет меня, но этого не будет! Смотреть, как он назначает этого крестьянина царем, а того правителем? Ни за что! Ни за что, ни за что, ни за что! Когда я прибуду в Антиохию, Марк Антоний, я попрошу больше, чем может дать мне твоя власть. Но ты дашь мне то, чего я хочу, достаточно будет твоей власти или нет! Фонтей беспокоится о тебе, значит у тебя есть слабое место, настолько слабое, что Фонтей считает его опасным для тебя».
Ко второй половине ноября царица знала все о назначениях Антония в Антиохии. Они казались логичными, разумными и даже дальновидными. Кроме его последнего решения – сделать парфянина Монеса новым царем скенитских арабов. «Антоний, Антоний, ты дурак! Ты идиот! Независимо от того, действительно ли он убежал от разящего топора своего дяди или нет, ты не сделаешь Аршакида царем любых арабов! Это ниже его достоинства. Это оскорбление. Смертельное оскорбление. И если он – агент дяди Фраата, он будет смертельным врагом. Ты можешь править Востоком, но ты западный человек. Ты даже не пытаешься понять восточных людей, их чувства, их образ мыслей».
Войны с парфянами нельзя допустить, решила она. Только как убедить в этом Антония? Другой причины, почему она едет в Антиохию, нет. Рим был угрозой ее трону, но, если парфяне победят, она потеряет трон и Цезариона постигнет та же судьба, что и всех подающих надежды молодых людей, – казнь. Антоний разворошил муравейник.
В это время года ей придется ехать по суше. Трудное путешествие, потому что Египет должен ошеломлять каждую страну, через которую она и Цезарион будут проезжать. Громыхающие повозки с запасами и царскими личными вещами, тысячная царская охрана, телеги с мулами, гарцующие лошади, и для царицы ее паланкин с черными носильщиками. Целый месяц в пути. Она отправится в декабрьские ноны, ни на день раньше.
И за все это время Клеопатра ни разу не подумала о Марке Антонии как о мужчине, любовнике. Ее мысли были заняты тем, чего она хочет и как она это получит. Где-то в глубине души у нее остались слабые воспоминания, что он был приятным развлечением, но под конец несколько утомительным. Она так и не полюбила его. Он был для нее лишь средством. Она забеременела, Нил разлился, у Цезариона появилась сестра, на которой он сможет жениться, и брат, который его поддержит. На следующем этапе Антоний может дать ей только власть, а для этого нужно часть власти отнять у него. Трудная задача, Клеопатра.
IVЦарица зверей36 г. до Р.Х. – 33 г. до Р.Х.
Клеопатра
15
В январские ноны, несмотря на необычно сильные, пронизывающие ветра, Клеопатра и Цезарион прибыли в Антиохию. Царица сидела в своем паланкине, как кукла Фонтея, с двойной короной на голове, с разрисованным лицом, в белом платье из плиссированного льна. Шея, руки, плечи, талия и ноги сверкали золотом и драгоценными камнями. У Цезариона на голове был военный вариант двойной короны. Он ехал рядом с паланкином матери на ретивом рыжем коне (красный – цвет бога войны Монту), в доспехах египетских фараонов из льняных полос и золотых пластин, с лицом, покрытым красной краской. На конях в богатой упряжи восседали офицеры и чиновники. Они ехали в окружении тысячи царских охранников, одетых в пурпурные туники и серебряные доспехи. Антиохия не видела подобного парада со времен Тиграна, когда он был царем Сирии.
Антоний не терял времени даром. Признав справедливость замечания Фонтея о том, что наместнический дворец напоминает постоялый двор, он снес несколько соседних построек и воздвиг флигель, в котором, по его мнению, можно было поселить царицу Египта.
– Конечно, это не александрийский дворец, – сказал он, сопровождая Клеопатру и ее сына, – но это намного удобнее, чем старая резиденция.
Цезарион сиял от радости. Его огорчало лишь то, что он стал уже слишком большим для катания на коленях Антония. Сдерживаясь, чтобы не побежать вприпрыжку, он торжественно ступал, пытаясь выглядеть как подобает фараону. Нетрудно, со всей этой проклятой краской.