– Я не за бунт, Антоний, – сказала она мягким, вкрадчивым голосом. – Вовсе нет. Я только говорю, что вместе со мной ты сможешь сделать Восток лучше и сильнее. Разве это навредит Риму? Разве это унизит Рим? Наоборот. К примеру, это помешает подняться другим Митридатам и Тигранам.
– Клеопатра, я не раздумывая стал бы твоим супругом, если бы мог поверить, что хоть отчасти это предложение продиктовано твоим отношением ко мне. Неужели все только ради Цезариона? – спросил он, щекоча губами ее плечо. – В последнее время я понял, что, прежде чем умру, я хочу стоять в полный рост под яркими лучами солнца – и никакой тени за мной. Ни Рима, ни Цезариона. Я хочу закончить свою жизнь как Марк Антоний, не римлянин и не египтянин. Я хочу быть неповторимым. Я хочу быть Антонием Великим. А этого ты мне не предлагаешь.
– Но я предлагаю тебе именно величие! Конечно, ты не станешь египтянином. Это невозможно. Если ты римлянин, только ты сам можешь от этого отречься. Это просто кожа, которую ты скинешь, словно змея. – Губы ее коснулись его лица. – Антоний, я тебя понимаю, поверь. Ты хочешь превзойти Юлия Цезаря, а это значит, надо завоевать новые страны. Но парфяне – это чуждый тебе мир. Повернись к западу, не иди дальше на восток. Цезарь никогда по-настоящему не покорял Рим – он подчинялся Риму. Антоний может получить звание Великий, только завоевав Рим.
Это был лишь первый раунд борьбы, которая продолжалась до марта, когда в Антиохии наступила весна. Титаническая борьба, проходившая во тьме сложных эмоций, в тишине неозвученных сомнений и недоверия. Полная секретность. Агенобарб, Попликола, Фонтей, Фурний, Сосий и любой другой римлянин в Антиохии не должны были догадаться, что Антоний навсегда продал территории, которые принадлежат Риму и отдаются царям-клиентам в обмен на дань. Если его соратники узнают, то могут прийти в такую ярость, что закуют Антония в цепи, посадят на корабль и отправят в Рим. Проданные Клеопатре территории должны казаться переданными бескорыстно, пока власть Антония не укрепится. Итак, соратникам говорилось одно, и только Антоний и Клеопатра понимали, что дело обстоит совсем по-другому. Для римлян это были обычные переговоры с целью получить золото для финансирования армии. Когда он станет непобедимым на Востоке, уже не будет иметь значения, кто что знает. Она пыталась убедить Цезаря сделаться царем Рима. Ей это не удалось. Антоний более податлив, особенно в его теперешнем состоянии ума. А Восток нуждается в сильном царе. Кто подходит для этого лучше римлянина, знающего законы и умеющего управлять, не подверженного капризам и не любящего устраивать казни? Антоний Великий превратит Восток в грозную силу и сможет бороться с Римом за мировое господство. Об этом мечтала Клеопатра, хорошо сознавая, что пройдут годы, прежде чем она сумеет сокрушить Антония Великого в пользу Цезариона, царя царей.
Антонию удалось обмануть своих коллег. Агенобарб и Попликола поставили подписи на документах Клеопатры, даже не читая, смеясь над ее легковерием. Так много золота!
Но существовал еще более серьезный конфликт, о котором Антоний никому не мог сказать. Царица была категорически против парфянской кампании, оплаченной ее золотом. Она не хотела, чтобы парфяне обескровили его армию так, что она стала бы небоеспособной и не смогла бы пойти войной против Рима и Октавиана. Свои планы она не раскрывала Антонию, но постоянно держала в голове. Цезарион должен править миром Антония, а также Египтом и Востоком. И никто, даже Марк Антоний, этому не помешает.
К своему ужасу, Антоний узнал, что Клеопатра намерена принять участие в его кампании и рассчитывает, что решающее слово на военных советах будет за ней. Канидий ждал в Каране после успешной вылазки на север, на Кавказ. А она так хочет увидеть Кавказ, твердила Клеопатра. Как Антоний ни старался убедить ее, что его легаты будут против ее участия, она была непреклонна.
За несколько дней он избавился от людей, которые стали бы возражать против ее присутствия. Он послал Попликолу в Рим, чтобы тот расшевелил его семьсот сенаторов, а Фурния отправил управлять провинцией Азия. Агенобарб вернулся в Вифинию, а Сосий оставался в Сирии.
Антония спасло самое естественное и неизбежное событие – беременность. С огромным облегчением он смог сказать своим легатам, что царица проедет с легионами только до Зевгмы на Евфрате, а потом вернется в Египет. Обрадованные и успокоенные, его легаты подумали, что любовь царицы к Антонию так велика, что она не может вынести разлуку с ним.
Таким образом, довольная Клеопатра поцеловала Марка Антония в Зевгме и отправилась в долгий обратный путь в Египет. Она могла плыть по морю, но у нее была веская причина отказаться от плавания. Эта причина носила имя Ирод, царь евреев. Узнав о потере бальзама и асфальта, он галопом прискакал из Иерусалима в Антиохию. Но, увидев Клеопатру, сидящую рядом с Антонием в зале для аудиенций, повернулся и уехал домой. Его поступок сказал Клеопатре, что Ирод предпочел подождать, пока он не сможет встретиться с Антонием наедине. Это также значило, что Ирод увидел то, чего римляне не замечали: она подчинила себе Антония, он стал глиной в ее руках.
Однако независимо от его истинных чувств Ирод вынужден был приветствовать царицу Египта в своей столице и устроить ее в новом роскошном дворце.
– Я вижу, везде возводятся новые здания, – сказала Клеопатра своему хозяину за обедом, думая про себя, что еда ужасная, а царица Мариамна некрасивая и скучная, зато плодовитая: уже два сына. – Одно строение подозрительно похоже на крепость.
– Это на самом деле крепость, – спокойно ответил Ирод. – Я назову ее Антонией в честь нашего триумвира. А еще я строю новый храм.
– Я слышала, ведется еще несколько строек в Масаде.
– Там моя семья была в изгнании, но само место находится близко. Я строю для города лучшее жилье, амбары, продовольственные склады, водохранилище.
– Жаль, что я не увижу этого. Вдоль берега ехать удобнее.
– Особенно для женщины с ребенком.
Взмахом руки он отпустил Мариамну, которая поднялась и немедленно ушла.
– У тебя острый глаз, Ирод.
– А у тебя ненасытный аппетит на земли, согласно моим сведениям из Антиохии. Киликия Трахея! Для чего тебе нужна эта каменистая береговая полоса?
– Помимо других причин, чтобы возвратить Ольбию царице Абе и роду Тевкридов. Но я не получила один город.
– Киликийская Селевкия слишком важна для римлян в стратегическом отношении, моя дорогая амбициозная царица. Кстати, ты не можешь пока получить долю с моего дохода от продажи бальзама и асфальта. Мне сейчас очень нужны средства.
– Ирод, и бальзам и асфальт уже мои. Вот приказ от Марка Антония отдать мне полученный доход, – сказала она, вынимая бумагу из золотого сетчатого кошелька, украшенного драгоценными камнями.
– Антоний не мог так поступить со мной! – воскликнул Ирод, прочитав бумагу.
– Антоний мог и поступил. Хотя это была моя идея лишить тебя дохода. Надо было платить долги, Ирод.
– Я переживу тебя, Клеопатра!
– Чепуха. Ты слишком жадный и слишком жирный. А жирные люди умирают рано.
– Ты хочешь сказать, что худощавые женщины живут вечно. Не в твоем случае, царица. Моя жадность ничто по сравнению с твоей. Меньшим, чем весь мир, ты не удовольствуешься. Но Антоний не тот, кто сможет положить мир к твоим ногам. Он уже теряет ту часть мира, которую имеет, разве ты не заметила?
– Тьфу! – плюнула она. – Если ты имеешь в виду его кампанию против царя парфян, так от нее он должен отказаться, чтобы направить свою энергию на достижение более реальных целей.
– Целей, которые ты наметила для него!
– Ерунда! Он вполне способен сам определить их для себя.
Ирод откинулся на ложе, скрестил пухлые, в кольцах, руки на животе:
– Как давно ты замышляешь то, о чем я могу лишь догадываться?
Золотистые глаза вдруг расширились и стали простодушными.
– Ирод! Я? Замышляю? У тебя больное воображение! Еще немного, и ты начнешь бредить! Что я могу замышлять?
– Имея Антония с кольцом в носу и несколько легионов у него на хвосте, моя дорогая Клеопатра, ты, я думаю, хочешь устроить переворот в Риме в пользу Египта. А сейчас самое подходящее время для удара, Октавиан слаб и вынужден посылать лучших своих людей в западные провинции. Нет предела твоим амбициям, твоим желаниям. Но меня удивляет, что, кажется, никто не понял твоих замыслов, кроме меня. Горе Антонию, когда он поймет!
– Если ты мудрый, Ирод, ты будешь держать язык за зубами, как и свои предположения. Они безумны и беспочвенны.
– Отдай мне бальзам и асфальт – и я буду молчать.
Она соскользнула с ложа, надела туфли без задников.
– Я не отдала бы тебе даже вони потной тряпки, ты, гадина!
И вышла. Ее длинное платье прошелестело, словно приглушенный голос, шепчущий смертоносные заклинания.
16
На следующий день после отъезда Клеопатры из Зевгмы в Египет появился Агенобарб, веселый и вовсе не выглядящий виноватым.
– Предполагалось, что ты на пути в Вифинию, – сказал Антоний с недовольным видом, но в душе радуясь.
– Ты хотел таким образом отделаться от меня, когда думал, что египетская гарпия собирается вести кампанию вместе с тобой. Ни один римлянин этого не вынес бы, Антоний, и я удивляюсь, с чего ты взял, что ты исключение. Разве что ты перестал быть римлянином.
– Нет, не перестал! – раздраженно крикнул Антоний. – Агенобарб, пойми, только согласие Клеопатры одолжить мне огромную сумму золота позволяет осуществить эту экспедицию! Похоже, она думала, что заем дает ей право участвовать в предприятии, но к тому времени, как мы дошли до этого города, она была счастлива вернуться домой.
– А я был счастлив не поехать в Никомедию. Так поведай мне, друг мой, о последних событиях.
«Антоний хорошо выглядит, – подумал Агенобарб, – лучше, чем когда-либо со времен Филипп. У него появилась цель, и это – осуществление его мечты. Как бы я ни презирал египетскую гарпию, я благодарен ей за золото. Он вернет долг после какой-нибудь небольшой кампании».