На этот раз обоз отправился в Артаксату, столицу Армении, почти сразу же по прибытии в Каран, что привело в ярость Оппия Статиана, лишившегося отдыха, ванны, женщины и возможности поговорить с Антонием. Он хотел дать Антонию список вещей, которые, по его мнению, должны остаться в Каране, сократив таким образом размер обоза и хоть немного увеличив скорость. Но нет, приказ – продолжить движение и взять с собой все. Как только обоз достиг Артаксаты, надо было идти на Фрааспу. Опять ни отдыха, ни ванны, ни женщины, ни возможности поговорить с Антонием.
Антоний был раздражен, ему не терпелось начать кампанию. Он был убежден, что с черного хода незаметно подкрадется к парфянам. Кто-то наверняка уже предупредил их, что Фрааспа будет первым парфянским городом, на который нападут римляне. Вокруг роилось слишком много восточных людей и иноземцев всех мастей, чтобы сохранить такой большой секрет. Но Антоний полагался на скорость, которая должна быть такой же, с какой совершал походы Цезарь. Римская армия будет у Фрааспы на несколько месяцев раньше, чем ожидают парфяне.
Поэтому он не остался в Артаксате, а двинулся вперед быстро и по возможности напрямик. От Артаксаты до Фрааспы было пятьсот миль, и местность была не такой неровной и гористой, как та, по которой они шли из Карана до Артаксаты. Но мидийские и армянские проводники сказали ему, что легкий путь ведет не в том направлении. Каждая гряда гор, каждая складка, ложбина шли с востока на запад, и хотя намного легче было идти восточнее Матианского озера – огромного водного бассейна, единственный путь через горы пролегал по его западной стороне. Надо было идти через множество горных цепей, вверх-вниз, вверх-вниз. На южном конце озера армия должна была двигаться на восток и только потом повернуть и спуститься к Фрааспе. На западе высился хребет высотой пятнадцать тысяч футов.
Шестнадцать легионов, десять тысяч галльской кавалерии, пятнадцать тысяч иноземных солдат, конных и пеших, и шестнадцать тысяч армянских катафрактов – всего сто сорок тысяч человек. Более пятидесяти тысяч из них на конях. Даже Александр Великий не командовал таким количеством, торжествовал Антоний, абсолютно уверенный, что никакая сила на земле не может его сломить. Какое смелое предприятие! Какое колоссальное предприятие! Наконец-то он затмит Цезаря.
К сожалению, обоза они не встретили. Он еще не миновал горный перевал и не подошел к озеру. Ему надо было пройти еще четыреста миль. Канидий просил Антония сбавить скорость, чтобы сократить расстояние между обозом и легионами, но Антоний отказался. Отчасти он был прав: если снизить скорость до скорости обоза, он до зимы не успеет взять Фрааспу, даже если город не окажет серьезного сопротивления. Кроме того, они все-таки продвигались вперед, несмотря на постоянные спуски и подъемы по горам. Антоний согласился послать сообщение Статиану, чтобы тот немного сократил обоз и постарался увеличить скорость, уменьшив вес повозок.
Это сообщение не дошло до Статиана. Мидийский Артавазд соединил свои силы с Монесом, и сорок тысяч катафрактов и конных лучников шли по следу римлян на таком расстоянии, чтобы те не заметили поднятой ими пыли. Когда обоз перешел перевал и спустился к Матианскому озеру, его повозки растянулись в одну линию – дорога была плохая и узкая. Статиан решил двигаться таким образом, пока дорога не станет ровнее. Десять тысяч мидийских катафрактов напали одновременно на весь обоз. Связь нарушилась, Статиан не знал, что, где и когда происходит, куда посылать свои два легиона. Пока он метался, соображая, что предпринять, его люди были убиты, а тех, кто выстоял атаку, убили потом, чтобы Антоний уж наверняка не узнал, что случилось с его обозом. В один день все повозки повернули на север и восток, в саму Мидию, совсем не по пути с Антонием. Теперь его армия имела только месячный запас, который он вез с собой, и никакой артиллерии и осадных машин.
После этого Монес с тридцатью тысячами парфян стал преследовать Антония, но не нападал на него. Теперь у него были два серебряных орла легионов Статиана в дополнение к девяти в Экбатане: семь от Красса и уже четыре от Антония.
Ни о чем не подозревающий Антоний спокойно дошел до Фрааспы и увидел, что это не какая-то деревня, как он считал, а город размером с Атталию или Траллы, окруженный огромными каменными бастионами с несколькими мощными воротами. Один взгляд сказал Антонию, что необходима осада. И он запер жителей внутри города, довольный тем, что на полях вокруг Фрааспы созрела пшеница, которую парфяне не догадались сжечь, а также паслись тысячи жирных овец. Армия будет сыта.
Проходил день за днем, а обоза все не было.
– Чума на этого Статиана, где он? – раздраженно спрашивал Антоний.
Каждый раз из двух посланных фуражирных отрядов один не возвращался.
– Я попытаюсь найти их, – сказал Поллион, который решил сопровождать своих пращников.
Он уехал с тысячью легкой кавалерии, дерзко помахав рукой парфянам на стенах города, абсолютно уверенный в Антонии и его великолепной армии.
Один день сменялся другим, а Поллиона все не было.
Не имея леса для постройки осадных башен, римляне только своим числом могли держать жителей Фрааспы в осаде. Было ясно, что в городе много еды и воды. Медленная, длительная осада. Вот уже и месяц Юлия закончился, наступил секстилий, а обоза все нет. Где тот восьмидесятифутовый таран? Он разнес бы в щепки ворота Фрааспы!
– Пойми, Антоний, – сказал Публий Канидий, после того как армия просидела в лагере у Фрааспы семьдесят дней. – Обоз не придет, потому что его больше нет. У нас нет леса, чтобы построить осадные башни, нет катапульт, нет баллист, ничего нет. Мы уже потеряли двадцать пять тысяч наемников, посланных за фуражом, а сегодня отказались сдвинуться с места киликийцы, евреи, сирийцы и каппадокийцы. Правда, кормить теперь нужно меньше на двадцать пять тысяч, но урожай на полях не так велик, чтобы солдаты и дальше были сыты и довольны. А где-то там, куда не добрались наши разведчики, – те, что вернулись, – поджидают парфяне, применившие тактику, благодаря которой Фабий Максим победил Ганнибала.
В эти дни Антоний чувствовал тяжесть в желудке – признак того, что он больше не может отрицать очевидное: он потерпел поражение. Темные стены Фрааспы словно смеялись, а он был бессилен и предчувствовал это уже много, много месяцев. А может быть, и лет. Все вело к этому – к поражению. Должно быть, поэтому его и одолело уныние? Потому что он потерял свою удачу? И где противник? Почему парфяне не атакуют, если они забрали его обоз? Его охватил еще больший ужас, когда он понял: ему даже не собирались навязывать сражение, в котором он мог бы, как Красс, геройски погибнуть на поле боя, в последние часы искупив все свои ошибки в этой неумелой кампании. Только по этой причине имя Красса произносилось с уважением, когда его безглазая голова торчала на стенах Артаксаты. Но имя Антония? Кто будет помнить его, если бой не состоится?
– Они и не думают атаковать нас, пока мы здесь сидим, да? – спросил он Канидия.
– Я их так понимаю, Марк, – ответил Канидий, стараясь не показать сочувствия.
Он знал, о чем думает Антоний.
– И я их так понимаю, – сердито сказал Агенобарб. – Нам и не собираются давать бой, они хотят нашей медленной смерти, а не смерти от ран, нанесенных мечом. В наших рядах был шпион, который обо всем им сообщал, и это Монес.
– Я не хочу, чтобы так все кончилось! – крикнул Антоний, проигнорировав слова о Монесе. – Мне нужно время! Фрааспа начинает голодать! Ни один город не имеет столько запасов, даже Илион! Если мы продолжим осаду, Фрааспа сдастся.
– Мы могли бы взять город штурмом, – сказал Марк Тиций.
Никто не обратил на него внимания. Тиций был квестором, молодым и глупым, и ничего не боялся.
Антоний сидел в своем курульном кресле и с отрешенным лицом смотрел куда-то вдаль. Наконец он очнулся и посмотрел на Канидия:
– Сколько еще мы можем пробыть здесь, Публий?
– Сейчас начало сентября. Еще максимум месяц. Да и это много. Если мы не войдем в город до зимы, нам нужно будет отступить в Артаксату по тому же пути, как мы шли сюда. Это пятьсот миль. Легионеры проделают этот путь за тридцать дней, если их торопить, но бо́льшая часть оставшихся у нас ауксилариев – пешие, и они не могут идти с той же скоростью. Это значит, надо разделить армию, чтобы сохранить легионы. Галльские войска, которым нужен фураж, справятся – трава еще есть. Если только тысячи катафрактов не втоптали ее в грязь. А тебе, Антоний, хорошо известно, что без разведчиков мы как слепые посреди базилики.
– Это точно, – криво усмехнулся Антоний. – Говорят, Помпей Великий повернул обратно, когда до Каспийского моря оставалось три дня пути, потому что испугался пауков, но я согласен терпеть миллион самых больших, самых волосатых пауков, только бы узнать, что нас ждет, если мы решим отступить.
– Я пойду, – тут же предложил Тиций.
Все молча уставились на него.
– Если армянские разведчики не вернулись, Тиций, почему надеешься вернуться ты? – спросил Антоний. Ему нравился Тиций, племянник Планка, поэтому он хотел мягко отказать ему. – Нет, я благодарю тебя за предложение, но мы будем продолжать посылать армян. Больше никто не выжил.
– Вот именно! – подхватил Тиций. – Они враги, Марк Антоний, какими бы они ни представлялись. Мы все знаем, что армяне такие же предатели, как и мидийцы. Позволь мне пойти! Я обещаю, что буду осторожен.
– Сколько человек ты хочешь взять с собой?
– Никого, Публий Канидий. Только я, на местной лошади, которая мастью сливается с цветом полей. Я надену штаны из козьей шкуры и плащ, чтобы не очень бросаться в глаза. И может быть, возьму с собой дюжину местных малорослых лошадок – так я буду походить на заводчика лошадей или на табунщика.
Антоний засмеялся, хлопнул Тиция по спине:
– А почему бы и нет? Да, Тиций, иди! Только возвращайся. – Он широко улыбнулся. – Ты должен вернуться! Единственный известный мне квестор, который складывал цифры хуже тебя, – это Марк Антоний, но он служил у более требовательного командира – Цезаря.