Она поручила Деллию выполнять обязанности Фонтея. Он снова стал послом Антония. История с Вентидием и Самосатой испарилась из головы Антония. Больше она уже не казалось ему таким преступлением. Кроме того, после отъезда Фонтея Антоний скучал по мужской компании, и поэтому он ухватился за Деллия. Если бы Агенобарб был в Сирии, все пошло бы по-другому, но Агенобарб был занят в Вифинии. Ничто не стояло на пути Деллия. И на пути Клеопатры.
В настоящий момент Деллий был занят выполнением поручения, которое ему дала Клеопатра. Они вдвоем легко убедили Антония, что это очень ответственное задание. Как посланец Антония Деллий должен был появиться при дворе мидийского Артавазда и предложить союз между Римом и Мидией. Сама Мидия со столицей Фрааспа принадлежала царю парфян. Артавазд правил Атропатеной, северной частью Мидии, меньшей по размеру и с менее благоприятным климатом. Поскольку все ее границы, кроме границы с Арменией, были парфянские, Артавазд пребывал в метаниях: инстинкт самосохранения диктовал, что ему не следует оскорблять царя парфян, в то время как амбиции заставляли его смотреть голодными глазами на Мидию. Когда началась неудачная кампания Антония, он и его армянский тезка были убеждены, что никто не может побить Рим, но к тому времени, как Антоний вышел из Артаксаты в тот ужасный поход, оба Артавазда придерживались уже другого мнения.
Посылая Деллия к мидийскому Артавазду, Клеопатра пыталась уладить ссору, сохранить союз, чтобы царь вел себя тихо, пока его армянского тезку завоевывают для Рима. Это было возможно благодаря неприятностям при дворе царя Фраата, против которого интриговали царевичи малого двора Аршакидов. Сколько бы родственников ни удалось тебе убить, размышляла Клеопатра, всегда есть такие, кто стоит так низко, что ты их не видишь, пока не становится поздно.
Заставить Антония понять, что он не сумеет воспользоваться ситуацией вокруг парфянского трона и не должен пытаться во второй раз взять Фрааспу, было намного труднее, но в конце концов Клеопатре это удалось, потому что она все время напоминала о деньгах. Те сорок восемь тысяч талантов, которые прислал ему Октавиан, поглотила война: жалованье солдатам, вооружение, покупка продуктов, входящих в рацион легионеров, от хлеба до гороховой каши, а также лошадей, мулов, палаток – великое множество необходимых вещей. А когда военачальник любой страны снаряжает новую армию, цены взлетают, и ему приходится переплачивать за все. Поскольку Клеопатра продолжала отказываться финансировать парфянские кампании, а у Антония больше не было территории, которую он мог бы уступить ей в обмен на золото, он попался в ее тщательно расставленную ловушку.
– Довольствуйся завоеванием всей Армении, – сказала она. – Если Деллий сумеет заключить предварительный договор с мидийским Артаваздом, твоя кампания станет огромным успехом, о котором ты сможешь раструбить сенату так, что балки зазвенят. Тебе больше нельзя потерять ни одного обоза и ни одного пальца твоих солдат, а это значит – никаких маршей в незнакомую страну, слишком далекую от римских провинций, откуда можно быстро получить помощь. Эта кампания – просто возможность поупражняться ветеранам, а новичкам закалиться. Они будут нужны тебе, чтобы встретиться с Октавианом. Никогда не забывай об этом.
Несомненно, он серьезно отнесся к ее словам, поэтому ей не нужно было оставаться в Сирии, пока он был занят вторжением в Армению.
Еще одна вещь заставила ее вернуться домой – письмо от Аполлодора. Письмо не содержало никаких особенных новостей, но оно показало ей, что Цезарион стал доставлять неприятности.
О Александрия, Александрия! Какой красивый город после грязных улочек и трущоб Антиохии! Признаться, в Александрии было не меньше бедняков и трущоб, даже больше, ведь и сам город был больше. Но зато улицы здесь шире, столько воздуха, и воздух этот свежий, сухой, ласковый, не слишком жаркий летом и не слишком холодный зимой. Трущобы были новые, Юлий Цезарь и его македонские враги, по сути, сровняли город с землей четырнадцать лет назад, и ей пришлось заново отстроить его. Цезарь хотел, чтобы она увеличила количество общественных фонтанов и дала народу бесплатные бани, но она этого не сделала – с какой стати? Если она войдет в Большую гавань, то сойдет на берег на территории Царского квартала, а если поедет по суше, будет двигаться по Канопской улице. Ни один маршрут не заставит ее пересекать суетливый и грязный Ракотис, а чего глаза не видят, о том сердце не болит. Чума уменьшила население с трех до одного миллиона. Но это было шесть лет назад. Откуда-то появился еще один миллион, в большинстве своем дети, в меньшей степени – приезжие. В Александрии нельзя было найти истинных египтян, но там жило огромное количество потомков египтян и бедных греков. Они образовали большой класс слуг – свободных людей, но не граждан Александрии, хотя Цезарь и настаивал, чтобы Клеопатра дала всем жителям александрийское гражданство.
Аполлодор ждал на пирсе Царской гавани. Однако своего старшего сына царица не увидела. Свет в ее глазах погас, но она подала Аполлодору руку для поцелуя, когда он выпрямился после поклона, и не протестовала, когда он отвел ее в сторону. Ему не терпелось передать ей жизненно важную информацию прямо сейчас.
– В чем дело, Аполлодор?
– Цезарион.
– Что он сделал?
– Пока ничего. Дело в том, что́ он намерен сделать.
– Разве вы с Сосигеном не можете контролировать его?
– Мы пытались, воплощенная Исида, но это становится все труднее и труднее. – Он смущенно прокашлялся. – Мошонка его заполнилась, и он считает себя мужчиной.
Она замерла на месте, повернула голову и посмотрела на своего самого верного слугу.
– Но… но ему нет еще тринадцати лет!
– Тринадцать через три месяца, царица, и он растет, как сорняк. Его рост уже четыре с половиной локтя. У него ломается голос, и фигура скорее юношеская, чем детская.
– О боги, Аполлодор! Нет, не говори мне больше ничего, прошу тебя! Думаю, мне нужно все увидеть самой. – Она двинулась дальше. – Где он? Почему не встречает меня?
– Он занят разработкой законопроекта, который хотел закончить до твоего приезда.
– Разработкой законопроекта?!
– Да. Он сам все скажет тебе, дочь Ра, вероятно не дожидаясь твоего вопроса.
Даже заранее предупрежденная, Клеопатра почувствовала, как у нее перехватило дыхание при виде сына. За год ее отсутствия он из ребенка превратился в юношу, но без той неуклюжести, которая обычно присуща этому возрасту. У него была чистая загорелая кожа и густые золотые волосы, коротко подстриженные, а не длинные, как принято у подростков, а его тело, как и говорил Аполлодор, было телом мужчины. «Уже! Мой сын, мой красивый мальчик, что произошло с тобой? Я потеряла тебя навсегда, и мое сердце разбито. Даже твой взгляд изменился – такой суровый, уверенный, такой непреклонный».
Но все это было ничто по сравнению с его сходством с отцом. Это был Цезарь в юности, Цезарь, когда он носил накидку-laena и шлем-apex фламина Юпитера Всеблагого Всесильного. Потребовался Сулла, чтобы в девятнадцать лет освободить его от этого ненавистного жречества. Но здесь стоял Цезарь, каким он мог бы стать, если бы Гай Марий не запретил ему военную карьеру. Удлиненное лицо, нос с горбинкой, чувственный смешливый рот. «Цезарион, Цезарион, только не сейчас! Я не готова».
Цезарион быстро преодолел широкое пространство, отделявшее его стол от того места, где неподвижно стояла Клеопатра. В одной руке он держал толстый свиток, другую протянул ей.
– Мама, я рад видеть тебя, – сказал он басом.
– Я оставила мальчика, а вижу мужчину, – удалось произнести ей.
Он передал ей свиток.
– Я только что закончил это, но, конечно, ты должна прочитать, прежде чем он вступит в силу.
Свиток был тяжелый. Клеопатра посмотрела на свиток, потом на сына.
– Ты меня не поцелуешь? – спросила она.
– Если хочешь.
Он клюнул ее в щеку. Потом, видимо решив, что этого недостаточно, клюнул в другую щеку.
– Вот. А теперь прочти это, мама, пожалуйста!
Пора показать свою власть.
– Позже, Цезарион, когда у меня будет время. Сначала я увижусь с твоими братьями и сестрой. Потом я хочу пообедать на твердой земле. И тогда встречусь с тобой, Аполлодором и Сосигеном. Ты сможешь рассказать мне все, о чем ты написал в свитке.
Прежний Цезарион стал бы спорить. Новый Цезарион не возразил. Он только пожал плечами, взял у нее свиток.
– Это даже хорошо. Я еще немного поработаю над ним, пока ты будешь занята своими делами.
– Надеюсь, ты придешь на обед.
– Яства, которые я не люблю. Зачем заставлять поваров придумывать что-то, чего я не могу оценить? Я предпочитаю свежий хлеб, масло, салат, немного рыбы или ягненка, к тому же я ем во время работы.
– Даже сегодня, в день моего возвращения?
Голубые глаза блеснули. Он усмехнулся:
– Я должен почувствовать себя виноватым? Ладно. Я приду на обед.
И он снова подошел к столу, развернул свиток, нащупал рукой кресло, сел и склонился над своим сочинением.
Ноги несли ее в детскую, словно они принадлежали какой-то другой женщине. Здесь, по крайней мере, все было как обычно. Ирада и Хармиона подбежали к Клеопатре, обняли, поцеловали, потом отошли в сторону и стали смотреть, как их любимая госпожа занимается младшими детьми. Птолемей Александр Гелиос и Клеопатра Селена составляли картину из цветов, травы и бабочек, нарисованных на тонкой деревянной доске, которую какой-то мастер разрезал лобзиком на мелкие кусочки разной формы. Гелиос стучал игрушечным молотком по кусочку, не встававшему на место, а его сестра Селена с гневом смотрела на него. Потом она вырвала молоток у брата и ударила его по голове. Гелиос взвыл, Селена радостно вскрикнула. Буквально сразу же они снова занялись составлением картины.
– Головка молотка сделана из пробки, – прошептала Ирада.
Какие же они хорошенькие! Им исполнилось по пять лет. Они настолько разные, что никто не догадался бы, что они двойняшки. Гелиос сверкает золотом волос, глаз, кожи, красивый, но скорее восточного, нежели римского типа. Ясно, что, когда он вырастет, у него будет нос крючком и высокие скулы. У Селены густые курчавые черные волосы, тонкие черты лица и огромные глаза цвета янтаря в обрамлении длинных черных ресниц. Когда она повзрослеет, то будет очень красивой, ни на кого не похожей. Никто из них не напоминал Антония или их мать. Смешение двух очень разных типов породило детей, физически более привлекательных, чем их родители.