ее мужем; римский брак не имел смысла. Но потом она поняла, что Антонию все еще нравилась Октавия, и не просто потому, что она была матерью двух его детей-римлян. Две девочки не представляли интереса, во всяком случае для Клеопатры. Но не для Антония. Он уже планировал их браки, хотя Антонии было около пяти лет, а Тонилле не исполнилось еще и двух. Сын Агенобарба, Луций, должен был жениться на Антонии. А мужа для Тониллы он еще не нашел. Словно это имело значение! Как заставить его порвать все связи с Римом? Для чего они нужны мужу фараона и отчиму фараона? Для чего ему римская жена, пусть даже она сестра Октавиана?
Для Клеопатры отказ Антония развестись с Октавией был знаком, что он еще надеется заключить с Октавианом соглашение, в соответствии с которым каждый из них будет править своей половиной империи. Словно та граница по реке Дрина, отделяющая Запад от Востока, была вечным забором, по обе стороны которого собака Антоний и собака Октавиан могли рычать и скалить зубы друг на друга без необходимости вступать в драку. О, почему Антоний не понимает, что так не может длиться долго? Она знала это, и Октавиан знал это. Ее агенты в Риме докладывали ей об уловках Октавиана с целью дискредитировать ее в глазах римлян и всех италийцев. Он называл ее царицей зверей, распространял небылицы о ее ванне, ее личной жизни и обвинял в том, что она опаивает Антония всякими снадобьями и вином, делает из него свою марионетку. Ее агенты сообщили, что до сих пор зерна клеветы падали на сухую землю. Никто на самом деле не верил Октавиану – пока. Семьсот сенаторов Антония оставались верны ему, их любовь к нему подпитывалась ненавистью к Октавиану. Еле заметная трещина появилась в сплошной стене их преданности после правдивого рассказа о парфянской кампании, но только несколько человек покинули его. Большинство решили, что в восточной катастрофе Антоний не виноват. Признать его вину значило признать правоту Октавиана, а этого они не могли допустить.
Антоний… Сейчас он начинает свою кампанию против армянского Артавазда, которого ему придется позволить победить. Но прежде чем у него в голове появятся мысли о марше против Артавазда Мидийского, Квинт Деллий должен добиться союза, который не отверг бы ни один римский военачальник, включая Антония. Но кое-какие аспекты этого союза нельзя будет записать и даже сообщить о них Антонию. Это договоренность между Египтом и Мидией о том, что, когда Рим будет завоеван и войдет в состав новой египетской империи, мидийский Артавазд ударит по царю парфян всей мощью сорока-пятидесяти римских легионов и займет вожделенный трон. Цена Клеопатры – мир, который должен длиться, пока Цезарион не станет достаточно взрослым, чтобы занять место своего отца.
Вот. Имя все-таки слетело с ее губ, это было неизбежно. Если события, произошедшие в день ее возвращения в Александрию, свидетельствуют о необычном характере Цезариона, то он вырастет в такого же военного гения, каким был его отец. Им двигали желания его отца, а его отец был убит за три дня до начала своей пятилетней кампании против парфян. Цезарион захочет завоевать восточный берег Евфрата, и как только он добьется успеха, он будет править от Атлантического океана до реки Океан за Индией. Его царство по размеру превзойдет царство Александра Великого в период расцвета. Его армия не откажется продолжить поход на восток, и его сатрапии не пострадают от мятежных военачальников, у которых одна цель – разрушить империю и поделить ее между собой. Ибо полководцами будут его братья и двоюродные братья от брака Антония с Фульвией. Из свяжет кровное родство, объединяющее, а не разрушительное.
И все это она считала возможным. Для этого, правда, требовалась железная воля, но воли ей было не занимать. Если бы ее советники были более независимыми, по крайней мере, у кого-то возник бы вопрос, что будет с этими амбициями, если ее сын не унаследовал военный гений отца. На этот вопрос она все равно не ответила бы. Мальчик был не по годам развит, такой же одаренный, как его отец, и похожий на него, как горошины в стручке. В нем текла кровь Юлиев, правда лишь наполовину. А посмотрите, что сделал Октавиан, в котором крови Юлиев намного меньше, в восемнадцать, девятнадцать и в двадцать лет. Получил наследство Цезаря, совершил два похода на Рим, заставил сенат назначить его старшим консулом. Еще юноша. Но рядом с Цезарионом Октавиан бледнеет.
Только как примирить идеализм Цезариона с прагматизмом Цезаря? Планы Цезаря для Александрии и Египта были экспериментальными, он считал, что может осуществить их в Египте благодаря своему влиянию на его правительницу, Клеопатру. А потом, приведя пример его удачных реформ в Египте, он попытается провести такие же реформы в Риме более последовательно, чем раньше. Его одиночество стало причиной неудачи. Он не сумел найти тех, кто поверил бы в его идеи. И Цезарион не найдет. Поэтому Цезариона надо отговорить от попытки осуществить свою программу.
Клеопатра поднялась с постели и прошла в лучшую комнату рядом с ее покоями, где стояли статуи Птаха, Гора, Исиды, Осириса, Сехмет, Хатхор, Собека Анубиса, Монту, Таурт, Тота и еще десятка других богов. Все они представляли разные аспекты жизни по берегам Нила и не очень отличались от древних римских богов numina и сил стихий. Фактически они больше походили на них, чем на греческих богов, которые были гипертрофированными людьми. И разве римлянам по прошествии стольких столетий не пора дать лица некоторым своим богам?
Отделанная золотом комната была уставлена этими статуями, расписанными с удивительным жизнеподобием, светившимися даже в слабом пламени ночных ламп. В центре лежал ковер из Персеполя, столицы Персиды. Клеопатра опустилась на него на колени, вытянув вперед руки.
– Отец мой, Амон-Ра, мои божественные братья и сестры, я смиренно прошу вас просветить вашего сына и брата Птолемея Цезаря, фараона. Я смиренно прошу вас дать мне, его земной матери, еще десять лет, чтобы я смогла привести его к славе, которую вы ему готовите. Я предлагаю вам свою жизнь в залог за его жизнь и умоляю помочь мне в моем трудном деле.
Вознеся молитву, она продолжила самоуничижение и так и уснула. Проснулась только с рассветом и появлением солнечного диска, сведенная судорогой, смущенная, окоченевшая.
По пути обратно к постели, торопясь дойти прежде, чем проснутся слуги, Клеопатра прошла мимо огромного зеркала из полированного серебра и остановилась, пораженная, глядя на женщину, отразившуюся в нем, тоненькую, маленькую, некрасивую. На теле у нее не было волос, она их тщательно выщипывала. Фигурой она больше походила на девочку, чем на женщину. Но не лицом. Форма лица изменилась, оно удлинилось, черты стали жестче, но морщин не было. Лицо женщины тридцати четырех лет, с печалью в золотисто-желтых глазах. Становилось светлее, но Клеопатра продолжала стоять, глядя на себя. Нет, это не тело ребенка! Три беременности, одна двойней, превратили кожу ее живота в отвислый, сморщенный, матово-бурый мешок.
«Почему Антоний любит меня? – в изумлении спросила она свое отражение. – И почему я не могу любить его?»
Поздним утром она отправилась искать Цезариона, решив поговорить с ним. Как всегда, он ушел в бухту за дворцом, чтобы поплавать, и теперь сидел на камне, как идеальная модель для Фидия или Праксителя. На нем была только набедренная повязка, еще достаточно мокрая, и его мать поняла, что он действительно возмужал. Она пришла в ужас, но не подала виду. Она села на другой камень, откуда могла видеть его лицо. Лицо Цезаря, все более и более похожее.
– Я пришла не ругаться и не критиковать, – сказала Клеопатра.
Его улыбка обнажила ровные белые зубы.
– Я и не думал, что ты для этого пришла, мама. В чем дело?
– У меня просьба.
– Тогда изложи ее.
– Дай мне время, Цезарион, – начала она самым нежным голосом. – Мне нужно время. Но у меня его меньше, чем у тебя. Ты должен мне время.
– Время для чего? – осторожно спросил Цезарион.
– Подготовить народ Египта и Александрии к переменам.
Он нахмурился, недовольный, но промолчал. Клеопатра быстро продолжила:
– Я не собираюсь говорить тебе, что ты еще недостаточно прожил, чтобы набраться опыта общения с людьми, будь они подданные или твои товарищи. Ты будешь отрицать это. Но ты должен учесть мой возраст и опыт и выслушать меня! Сын мой, народ надо подготовить к реформам. Издавая эдикты, которые вызывают у людей потрясение, ты встретишься с ожесточенным сопротивлением. Я восхищаюсь тщательностью, с которой ты проделал свою работу, и признаю справедливость многого из того, что ты сказал. Но то, что знаем мы с тобой, на самом деле не так очевидно для других. Обычные люди, даже македонские аристократы, привыкли жить так, как живут. Они противятся переменам, как мул, когда его пытаются запрячь. Мир наших подданных ограничен по сравнению с нашим миром – немногие из них путешествуют, а те, кто путешествует, едут на отдых не дальше Дельты или Фив, если у них есть деньги. Писец никогда не был дальше Пелузия, так как, по-твоему, он видит мир? Разве его волнует Мемфис, не говоря уже о Риме? И если это так в его случае, как отнесутся к этому простые люди?
Лицо его стало упрямым, но во взгляде появилась растерянность.
– Если дать бедным бесплатное зерно, мама, вряд ли они будут протестовать.
– Я согласна, поэтому советую тебе начать с этого. Но не сегодня, пожалуйста! Потрать следующий год на разработку того, что твой отец назвал бы «материально-техническим обеспечением». Запиши все это на бумаге и принеси на совет. Ты сделаешь это?
Очевидно, бесплатное зерно стояло первым в его списке. Она угадала.
– Это не займет много времени, – ответил Цезарион. – Месяц-два.
– Даже у великого Цезаря на составление законопроектов ушли годы, – возразила Клеопатра. – Ты не можешь подойти к этому безответственно, Цезарион. Каждое изменение разрабатывай правильно, тщательно, идеально. Возьми в качестве примера твоего кузена Октавиана – вот он настоящий перфекционист, и я не так нетерпима, чтобы не признать это! У тебя много времени, сын мой. Делай дела постепенно, пожалуйста. Сначала подробно растолковывай, потом действуй – людей надо осторожно готовить к переменам, чтобы они не почувствовали, что эти перемены обрушились на них неожиданно. Пожалуйста!