Он расслабился и заулыбался:
– Хорошо, мама, я понял тебя.
– Даешь слово, Цезарион?
– Даю слово. – Он засмеялся чистым приятным смехом. – По крайней мере, ты не заставила меня поклясться богами.
– Ты веришь в наших богов настолько, чтобы отнестись к такой клятве как к священной, которую надо сдержать даже ценой жизни?
– О да.
– Я считаю тебя человеком слова, которого нет необходимости связывать клятвой.
Цезарион соскочил с камня, обнял, поцеловал ее.
– Спасибо, мама, спасибо! Я сделаю, как ты говоришь!
«Вот, – подумала Клеопатра, глядя, как он прыгает с камня на камень с грацией танцовщика. – Вот как надо обращаться с ним. Предложить ему часть того, что он хочет, и убедить, что этого достаточно. На этот раз я поступила мудро, нашла верный способ».
Через месяц Клеопатра поняла, что она постоянно трогает горло, нащупывая ту опухоль. Она не выглядела шишкой, но когда Ирада обратила внимание на эту новую привычку госпожи и сама прощупала больное место, то настояла, чтобы ее хозяйка посоветовалась с врачом.
– Только не с противным греческим знахарем! Пошли за Хапд-эфане, – сказала Ирада. – Я серьезно говорю, Клеопатра! Если не позовешь ты, позову я.
Годы были милосердны к Хапд-эфане. Он мало изменился с тех пор, как следовал за Цезарем из Египта в Малую Азию, Африку, Испанию и до самого Рима, следя за приступами эпилепсии, которые случались у Цезаря, когда он забывал поесть. После смерти Цезаря Хапд-эфане вернулся в свою страну на корабле Цезариона и, пробыв год придворным врачом в Александрии, получил разрешение вернуться в Мемфис, в храм Птаха. Врачи находились под покровительством жены бога Птаха, Сехмет. Члены этой касты брили головы, носили белое льняное платье, начинающееся под сосками и закрывающее колени, и давали обет безбрачия. Путешествие расширило его кругозор и как человека, и как врача. Ныне он был признан лучшим диагностом в Египте.
Сначала он внимательно осмотрел Клеопатру, послушал пульс, понюхал ее дыхание, пощупал кости, оттянул вниз веки, заставил вытянуть вперед руки и пройти по прямой. Только тогда он сосредоточился на ее проблеме, щупая под челюстью, горло и шею.
– Да, фараон, это опухоль, а не шишка, – сказал он. – Сама опухоль не заключена в оболочку, как киста, – края проникли в окружающую здоровую ткань. Я видел подобную опухоль у тех, кто живет в Египте по берегам Нила, но редко в Александрии, Дельте и Пелузии. Это зоб, разрастание щитовидной железы.
– Она злокачественная? – спросила Клеопатра с пересохшим ртом.
– Нет, царица. Но это не значит, что она не будет расти. Большинство зобов растут, но очень медленно, на это уходят годы. Твоя опухоль появилась недавно, поэтому есть вероятность, что она будет расти быстро. В таком случае у тебя глаза будут навыкате, как у лягушки. Нет-нет, не паникуй! Сомневаюсь, что этот зоб даст такой эффект, но врач должен предупредить пациента о всех возможных последствиях. Однако у тебя есть кое-какие симптомы, царица. Появился еле заметный намек на дрожание рук, и твое сердце бьется чуть быстрее, чем нужно. Я хочу, чтобы по утрам, прежде чем ты встанешь с постели, Ирада проверяла твой пульс, – он приветливо улыбнулся Ираде и Хармионе, – потому что Хармиона слишком волнуется. Через месяц Ирада будет знать, насколько быстро бьется твое сердце, и сможет следить за ним. Видишь ли, сердце внутри грудной клетки покрыто кровеносными сосудами, поэтому его работу можно определить по пульсу на запястье. Если бы этих сосудов не было, сердце блуждало бы так, как, по мнению греков, блуждает матка.
– Есть какая-нибудь микстура, которую я могла бы принимать, и бог, которому я могу принести жертву?
– Нет, фараон. – Он помолчал, тихо кашлянул. – Как твое настроение, царица? Ты нервничаешь больше, чем обычно? Часто раздражаешься по мелочам?
– Да, Хапд-эфане, но только потому, что эти два года были очень трудными.
– Может быть, – только и сказал он, простираясь ниц.
Затем, пятясь, он выполз из комнаты.
– Хорошо, что она не злокачественная, – сказала Клеопатра.
– Да, действительно, но, если она будет расти, она обезобразит тебя, – заметила Ирада.
– Прикуси язык! – крикнула Хармиона, яростно набросившись на Ираду.
– Я специально это сказала, глупая старая дева! Ты слишком озабочена своей внешностью, боишься потерять всякую надежду найти мужа и не понимаешь, что царица должна быть готова к худшему.
Хармиона застыла, что-то бессвязно лепеча, а Клеопатра рассмеялась – впервые после возвращения домой.
– Ладно, ладно! – выговорила она наконец. – Вам по тридцать четыре, а не по четырнадцать, и вы обе старые девы. – Она нахмурилась. – Я отняла у вас молодость и возможность выйти замуж. Я сознаю это. Кого вы видите, кроме евнухов и стариков, служа мне?
Хармиона, забыв об оскорблении, захихикала:
– Я слышала, что Цезарион что-то говорил о евнухах.
– Откуда ты узнала?
– Откуда еще мы можем узнать? Аполлодор очень расстроен.
– Ох этот несносный мальчишка!
21
У царя Армении Артавазда не было шанса победить огромную армию, которую Антоний вел против него. Но покорно он не сдался и дал Антонию несколько приличных сражений, в которых его новобранцы прошли боевое крещение, а опытные воины усовершенствовали свое мастерство. Теперь, когда Антоний совсем не пил, к нему вернулась способность командовать, а с нею и уверенность в себе. Клеопатра была права: его настоящим врагом было вино. Трезвый и абсолютно здоровый, он признался, что в прошлом году ему следовало оставаться в Каране с остатками армии, чтобы Клеопатра приехала туда. Вместо этого он заставил солдат совершить еще один пятисотмильный марш, прежде чем они получили какую-то помощь. Но что сделано, то сделано. Бесполезно думать о прошлом, сказал себе выздоровевший Антоний.
Тиций управлял провинцией Азия вместо Фурния, Планк оставался в Сирии, а Агенобарб начал свою кампанию. Канидий, как всегда, был правой рукой Антония. Армия Антония стояла в удобном лагере в Артаксате. Настроение у него было хорошее, и он стал планировать поход против другого Артавазда. До зимы у него еще оставалось время совершить этот поход. Армения была завоевана, а ее царь стал его пленником уже к началу июля.
И вот, когда Антоний готов был начать свой марш в Мидию Атропатену, в Артаксату прибыл Квинт Деллий в сопровождении огромного каравана, включая самого царя Артавазда Мидийского, его гарем, детей, мебель, впечатляющее количество драгоценностей, сотню огромных мидийских коней и всю артиллерию и военные машины из обоза, утраченного Антонием.
Очень довольный собой, Деллий протянул Антонию проект договора, который он заключил с мидийским царем Артаваздом.
Антоний пришел в замешательство, медленно переходящее в ярость.
– Кто дал тебе право вести переговоры от моего имени? – потребовал он ответа.
Лицо Деллия, похожее на лицо фавна, изобразило крайнее удивление, желтовато-коричневые глаза расширились.
– Да ты же и дал это право! Марк Антоний, ты должен помнить! Ты согласился с царицей Клеопатрой, что лучший способ справиться с Мидией Атропатеной – склонить Артавазда на сторону Рима. Это ты, ты, я клянусь!
Что-то в его поведении убедило Антония.
– Я не помню, чтобы отдавал какой-то приказ, – озадаченно пробормотал он.
– Ты был очень болен, – сказал Деллий, вытирая пот со лба. – Наверное, поэтому ты отдал такой приказ.
– Да, я был болен, это я помню. Что произошло в Мидии?
– Я убедил царя Артавазда, что его единственный шанс – сотрудничать с Римом. Его отношения с царем парфян ухудшились, потому что Монес поехал в Экбатану и сказал Фраату, что мидийцы удрали с твоим обозом, а Монес надеялся поделить трофеи. Что еще хуже, Фраату угрожают соперники, в которых течет кровь мидийцев по женской линии. Для мидийского Артавазда было ясно, что ты победишь Армению, если он не придет на помощь. А этого он не мог сделать, учитывая ситуацию в своих владениях. Поэтому я говорил и говорил, пока он не понял, что лучшая альтернатива для него – союз с Римом.
Антоний успокоился. Он стал вспоминать. Это его беспокоило, хуже – пугало. Сколько других решений, приказов и важных разговоров он не помнил?
– Расскажи мне подробно, Деллий.
– Артавазд приехал сам, чтобы подтвердить свое решение, вместе с женами и детьми. Если ты согласен, он хочет предложить свою четырехлетнюю дочь Иотапу в жены твоему египетскому сыну Птолемею Александру Гелиосу. Пятеро детей, включая сына от его главной жены, будут переданы как заложники. Еще много подарков, от мидийских коней до золотых слитков и драгоценных камней – ляпис-лазурь, бирюза, сердолик и горный хрусталь. Вся твоя артиллерия, твои машины и материалы, даже восьмидесятифутовый таран.
– Значит, все, что я потерял, – это два легиона и их орлы, – стараясь говорить спокойно, сказал Антоний.
– Нет, их орлы у нас. Оказывается, Артавазд не послал их в Экбатану сразу, а когда он собрался это сделать, Монес повернул Фраата против него.
Настроение улучшилось, Антоний захихикал:
– Вот это дорогому Октавиану не понравится! Он ведь кричал на весь Рим о моих четырех потерянных орлах!
Встреча с мидийским Артаваздом порадовала Антония. Без разногласий, без затаенной злобы условия договора, записанные Деллием, были вновь обговорены, подтверждены, подписаны и скреплены печатями Рима и Мидии Атропатены. Все это произошло после того, как Антоний внимательно проверил подарки на пятидесяти повозках: золото, драгоценные камни, сундуки с парфянскими золотыми монетами, несколько сундуков с изысканными украшениями. Но ни один подарок не привел Антония в такой восторг, как сто огромных коней, достаточно высоких и сильных, чтобы выдержать вес катафракта. Артиллерию и военную технику поделили. Половина должна была впоследствии уйти в Каран вместе с Канидием, другая половина – в Сирию. Канидий должен был направиться в Каран, перезимовав с третью армии в Артаксате.