Антоний сел писать письмо Клеопатре в Александрию.
Я очень скучаю по тебе, моя маленькая женушка, не могу дождаться, когда увижу тебя. Но сначала я поеду в Рим отмечать свой триумф. Какие трофеи! Их столько же, сколько Помпей Великий получил после победы над Митридатом. Эти восточные царства полны золота и драгоценностей, даже если там нет статуй, сравнимых с произведениями Фидия или любого другого грека. Статуя Анаит из цельного золота высотой шесть локтей поедет в Рим, в храм Юпитера Всеблагого Всесильного. И это лишь небольшая часть армянских трофеев.
Тебе будет приятно узнать, что Деллий заключил договор, который тебе был очень нужен. Да, Рим и Мидия Атропатена теперь союзники. Армянский Артавазд – мой пленник и будет идти в числе других на моем триумфе. Уже давно в триумфальной процессии римского военачальника не шествовал настоящий правящий монарх столь высокого статуса. Весь Рим изумится.
Осталось пятнадцать дней до календ секстилия, и я скоро отправлюсь в Рим. Отметив триумф, я вернусь в Александрию, зимой это будет или нет, мне все равно. Надо еще многое сделать, организовать большой гарнизон в Артаксате. Там я оставлю Канидия и треть моей армии. Остальные две трети я поведу обратно в Сирию и помещу в лагеря вокруг Антиохии и Дамаска. Девятнадцатый легион поплывет со мной в Рим, он будет представлять мою армию на триумфе. Их пики и штандарты будут обвиты лавром. Кстати, меня провозгласили императором на поле боя в Наксуане.
Чувствую себя хорошо, только немного беспокоят странные провалы в памяти. Ты знаешь, я не помнил, чтобы посылал Деллия к мидийскому Артавазду! Придется полагаться на тебя и в других вещах, если я не буду помнить о них.
Я посылаю тебе тысячу тысяч поцелуев, моя царица, и мечтаю сжать в объятиях твое хрупкое тело. Как твое здоровье? Здоровье Цезариона? И наших с тобой детей? Напиши мне в Антиохию. Времени будет достаточно, потому что я посылаю тебе это письмо со срочным курьером. Люблю тебя.
Заключив тесный союз с одной армянкой, Публий Канидий не жалел, что зимовал там. Его возлюбленная, состоявшая в дальнем родстве с царской семьей, бегло говорила на греческом, была довольно начитанной и красивой, хотя и не первой молодости. Его римская жена не могла похвастать высоким происхождением, едва умела читать и не была интересной собеседницей. Поэтому Климена казалась Канидию подарком армянских богов, особым подарком, только для него.
Антоний и его две трети армии шли через Каран в Сирию. Агенобарб сопровождал их до Сирийских ворот Аманского хребта, потом по суше ушел в свою провинцию Вифиния. Только Деллий, Цинна, Скавр и внук казненного Красса сопровождали его в Антиохию.
Там Антония ждало письмо от Клеопатры.
Что ты имеешь в виду, Антоний, говоря о триумфе в Риме? Ты сошел с ума? Неужели ты все забыл? Позволь мне тогда освежить твою память.
Ты поклялся, что после армянской кампании вернешься ко мне, в Александрию, вместе с трофеями. Ты поклялся, что покажешь свои трофеи в Александрии. Не было сказано ни слова о триумфе в Риме, хотя я не могу помешать тебе сделать это, если ты должен. Но ты поклялся, что сначала Александрия, потом Рим и что твои трофеи получу я как царица и фараон. Скажи, чем ты обязан Риму и Октавиану? Он неустанно интригует против тебя, а я – царица зверей, враг Рима. Каждый день он говорит об этом, каждый день римляне все больше и больше сердятся. Им я не сделала ничего дурного, но послушать Октавиана, так я – Медея и Медуза в одном лице. А теперь ты возвращаешься в Рим к Октавии, чтобы там подлизаться к брату своей жены и отдать свои тяжко завоеванные трофеи государству, которое использует их, чтобы уничтожить меня.
Я и впрямь считаю, что ты сошел с ума, Антоний, если прощаешь оскорбления Октавиана и Рима в мой адрес, лишь бы снискать расположение у врага Египта, отмечая триумф среди выводка римских змей. Где твоя честь, если ты отказываешься от меня, твоего самого преданного союзника, друга и жены, в пользу тех, кто потешается над тобой и надо мной, кто высмеивает тебя как мою марионетку, кто считает, что я надела на тебя женское платье и иду впереди тебя в мужских доспехах? Они говорят, что ты – Ахилл в гареме царя Ликомеда, с накрашенным лицом и в пышных юбках. Ты действительно хочешь показаться перед народом, который говорит такие вещи у тебя за спиной?
Ты поклялся, что приедешь в Александрию, и я требую, чтобы ты сдержал свою клятву, муж мой. Граждане Александрии и народ Египта видели Антония, да, но не как моего супруга. Я оставила свое царство, чтобы поехать к тебе в Сирию, захватив с собой целый флот помощи твоим римским солдатам. Позволь мне напомнить, что я заплатила за эту миссию милосердия!
О, Антоний, не покидай меня! Не отвергай меня, как ты отверг многих женщин. Ты говорил, что любишь меня, женился на мне. И от меня, фараона и царицы, можно отказаться?
Трясущимися руками Антоний отбросил письмо, словно оно было раскалено докрасна и причиняло невыносимую боль. Из открытых окон его кабинета доносилась какофония уличного шума. Остолбенев от ужаса, он смотрел на яркий прямоугольник солнечного света и чувствовал, как ледяной холод пробирает его до костей, хотя стояло жаркое сирийское лето.
«Я поклялся? Поклялся? Зачем бы ей говорить это, если я не клялся? Что случилось с моей памятью? Неужели мой ум сделался мягким, как альпийский сыр, весь в дырках? В последнее время мой ум был таким ясным, я снова стал прежним. Да, эти два провала случились, когда я был в Левке Коме и Антиохии и выходил из запоя. Именно тот период, и только тот я не помню. Что я делал, что говорил? В чем еще я поклялся?»
Он встал и начал ходить по комнате, чувствуя беспомощность, в чем мог винить только себя. В радостном возбуждении от вновь обретенной уверенности он ясно видел, что ему надо делать и как вновь обрести престиж в Риме. Египет? Александрия? Что это, как не чужие места, которыми правит чужая царица? Да, он любит ее, любит так, что женился на ней, но он не египтянин и не александриец. Он – римлянин. В Артаксате он подумал, что еще сумеет наладить отношения с Октавианом. Агенобарб и Канидий оба считали, что это возможно. Действительно, Агенобарб смеялся над словами Клеопатры о том, что Октавиан раздувает скандалы. Если это правда, спрашивал Агенобарб, почему семьсот из тысячи сенаторов Рима до сих пор верны Антонию? Почему плутократы и всадники-предприниматели так привязаны к Антонию? Признаться, он слишком долго готовился к походу на Восток, но теперь все позади, и римская торговля получит свою выгоду. Деньги потекут в казну. Дань наконец будут платить. Агенобарб и Канидий с этим соглашались.
Здесь, в Антиохии, не было ни того ни другого, чтобы поддержать его. Только Деллий и группа второстепенных лиц, внуки и внучатые племянники известных людей, давно уже умерших. Может ли он полагаться на Деллия? Вроде бы да, однако, когда Деллий оскорблен, он идет на поводу у своих эмоций, отбросив этику и мораль, как, например, в случае с Вентидием и Самосатой. Впрочем… данная ситуация не имеет ничего общего с тем делом. Если бы только Планк был здесь! Но он уехал в провинцию Азия навестить Тиция. Выходит, не к кому обратиться, кроме Деллия. «По крайней мере, – подумал Антоний, – Деллий знает, что одного эпизода я не помню. Он поможет вспомнить другие».
– Я давал клятву привезти в Александрию трофеи моей кампании? – спросил он Деллия несколько минут спустя.
Поскольку Деллий тоже получил письмо от Клеопатры, он точно знал, что надо говорить.
– Да, Марк Антоний, ты поклялся, – соврал он.
– Тогда во имя Юпитера, Деллий, почему ты не упомянул об этом в Артаксате или когда мы шли на юг?
Деллий покашлял:
– Пока мы не добрались до Амана, меня не было рядом с тобой. Гней Агенобарб не любит меня.
– А после Амана?
– Признаюсь, я забыл.
– И ты тоже, а?
– Это со всеми случается.
– Значит, я давал ту клятву?
– Да.
– Какими богами я клялся?
– Теллус, Индигетом и Либером.
У Антония вырвался стон:
– Но откуда Клеопатра их знает?
– Понятия не имею, Антоний, хотя она была женой Цезаря несколько лет, говорит на латыни как римлянка и жила в Риме. Определенно у нее была возможность узнать, какими богами клянутся римляне.
– Тогда я связан. Крепко связан.
– Боюсь, что да.
– Что я скажу другим?
– Ничего, – решительно ответил Деллий. – Помести девятнадцатый легион в хороший лагерь в Дамаске – там замечательная погода – и скажи своим легатам, что ты идешь в Рим через Александрию. Ты скучаешь по своей жене и хочешь показать ей трофеи.
– Это отсрочка и ложь.
– Поверь мне, Марк Антоний, это единственный способ. Когда ты приедешь в Александрию, появится с десяток причин, почему ты не можешь отметить свой триумф в Риме: болезнь, какие-нибудь волнения.
– Почему я поклялся? – крикнул Антоний, сжав кулаки.
– Потому что Клеопатра попросила тебя, а ты был не в том состоянии, чтобы отказать ей.
«Вот! – подумал Деллий. – По крайней мере, хоть этим я отплатил тебе, египетская гарпия».
Антоний вздохнул, хлопнул себя по коленям:
– Ну, если я должен ехать в Александрию, мне лучше уехать до возвращения Планка. Он пристанет ко мне с вопросами хуже Цинны и Скавра.
– По суше?
– Со всей этой добычей? У меня нет выбора. Иерусалимский легион может встретить меня и быть моим эскортом. – Антоний зло усмехнулся. – Так я смогу повидать Ирода и узнаю, что происходит.
В сентябре обоз, растянувшийся на несколько миль, выехал из Антиохии в южном направлении, делая по десять миль в день. Жара стояла до самого конца октября, а может, и дольше. У реки Элевтер он ступил на территорию, ныне принадлежавшую Клеопатре. Чтобы пройти расстояние в восемьсот миль, потребовалось два с половиной месяца. Антоний то верхом, то пешком продвигался со скоростью обоза, не теряя даром времени. По пути он заезжал к местным правителям, включая александрийских чиновников, которых Клеопатра назначила управлять своими территориями. Таким образом, для тех, кто в изумлении следил за его одиссеей, он делал вид, что использует это путешествие как предлог для инспектирования южной части Сирии.