Мосты снова были построены на более прочных лесах, а для пущей уверенности, что жители Метула не повторят своих вылазок, была выставлена охрана. Ранение Цезаря придало людям силы взять крепость, которая сгорела вместе с жителями. Ни трофеев, ни пленных для продажи в рабство.
– Боюсь, ты прав, – с трудом выговорил Октавиан, сжимая руками одеяло. Боль стала еще сильнее, чем сразу после падения. Лицо у него осунулось, глаза запали. – Тебе придется продолжать без меня, Агриппа. – Он криво усмехнулся. – Я знаю, никаких препятствий к успеху не будет. Ты сделаешь это даже лучше.
– Пожалуйста, не вини себя, Цезарь, – нахмурился Агриппа. – Корнелий сказал, что колено воспалилось, и просил меня убедить тебя принять маковый сироп, чтобы уменьшить боль.
– Может быть, когда я буду далеко от этого места, но не раньше. Я не могу. Для рядового легионера маковый сироп недоступен, а некоторые из них еще в худшем положении, чем я. – Октавиан поморщился, шевельнувшись на походной кровати. – Если я хочу изгладить из памяти Филиппы, я должен держаться.
– До тех пор, пока это не грозит твоей жизни, Цезарь.
– Я выживу!
Потребовалось пять нундин, чтобы перевезти носилки с Октавианом в Тергесту, и еще три – чтобы доставить его в Рим через Анкону. В рану попала инфекция, и во время перехода через Апеннины он бредил. Но помощник хирурга, который сопровождал его, вскрыл образовавшийся абсцесс, и к тому времени, когда его внесли в собственный дом, он уже чувствовал себя лучше.
Ливия Друзилла покрыла его слезами и поцелуями и объявила, что будет спать в другом месте, лишь бы ему ничто не угрожало.
– Нет, – решительно запротестовал он, – нет! Меня поддерживала только мысль, что я буду лежать рядом с тобой.
Довольная, но озабоченная Ливия Друзилла согласилась разделить с ним постель, но при условии, что из тростника соорудят наколенник.
– Цецилий Антифан знает, как вылечить колено, – сказала она.
– Насрать мне на Цецилия Антифана! – разозлился Октавиан. – Если за эту кампанию я понял что-то, моя дорогая, так это то, что наши армейские хирурги бесконечно более талантливы, чем любой врач-грек в Риме. Публий Корнелий отдал мне Гая Лициния, и Гай Лициний будет продолжать лечить меня, это ясно?
– Да, Цезарь.
То ли благодаря заботам Гая Лициния, то ли потому, что Октавиан в двадцать девять лет был значительно крепче, чем в двадцать, но, находясь в своей постели рядом с Ливией Друзиллой, он быстро поправлялся. Когда он впервые вышел на улицу и прошел к Римскому форуму, ему пришлось опираться на две палки. Но еще через две недели он уже ходил, опираясь на одну палку, да и ту быстро отбросил.
Люди приветствовали его. Никто, даже самые преданные Антонию сенаторы, больше не вспоминал о Филиппах. Колено (удобное место для неприятной раны, как он понял) можно было всем продемонстрировать, а после снятия повязки люди, увидев рану, охали и ахали над ней. Даже шрамы на ладонях и руках производили впечатление, поскольку некоторые занозы были огромными и глубокими. Героизм Октавиана был налицо.
Вскоре после его выздоровления пришла новость, что в Сисции неспокойно. Агриппа, взявший этот город, оставил Фуфия Гемина командовать гарнизоном, и вот теперь япиды восстали. Октавиан и Агриппа отправились на помощь, но Фуфий Гемин уже подавил восстание без них.
Таким образом, в первый день нового года можно было провести церемонию, как было запланировано. Октавиан стал старшим консулом, а Агриппа, хотя и консуляр, взял на себя обязанности курульного эдила.
В некотором роде это был год величайшей славы Агриппы. Он начал с того, что произвел инспекцию водоснабжения и канализации Рима. Была закончена реконструкция акведука Марция и введен в строй акведук Юлия, чтобы увеличить подачу воды на холмы Квиринал и Виминал, жители которых до сих пор брали воду из ручьев. Хорошо, да, но не так значительно по сравнению с тем, что Агриппа сотворил с канализацией Рима. Три подземных потока позволили построить систему из арочных туннелей. Имелось три стока: один как раз ниже Тригария у Тибра, где река была чистой для купания, один в Римском порту и один, самый большой, там, где вытекала Большая клоака с одной стороны Деревянного моста. Здесь выходное отверстие (когда-то место впадения в Тибр реки Спинон) было достаточно широким. В Клоаку можно было даже въехать на гребной лодке. Весь Рим восхищался, когда Агриппа проехал в такой лодке по Клоаке, нанося на карту систему канализации и отмечая те места, где стены требовали ремонта. Агриппа обещал, что Клоака больше не потечет вспять, когда Тибр разольется. Этот удивительный человек говорил еще, что он не перестанет следить за канализацией и водоснабжением после окончания своих полномочий эдила. Пока Марк Агриппа будет жить, он будет, как черная собака, держать в страхе компании, отвечающие за воду и дренаж, которые слишком долго тиранили Рим. Только Октавиану удалось сравниться в популярности с Агриппой. Затем Агриппа выгнал из Рима всех магов, пророков, гадалок и знахарей. Он заставил всех продавцов использовать в торговле систему мер и весов, а потом принялся за строителей. Некоторое время он пытался добиться, чтобы высота многоквартирных инсул не превышала ста футов. Но это, как он вскоре понял, оказалось задачей, непосильной даже для Агриппы. Зато он сумел сделать так, чтобы все отводы от водопроводных труб были одинакового диаметра. Больше не будет лишней воды для роскошных апартаментов на Палатине и в Каринах.
– Меня поражает, – сказала Ливия Друзилла мужу, – как Агриппе все это удается, и при этом он еще ведет кампанию в Иллирии! До этого года я думала, что ты – самый неутомимый труженик в Риме, но как бы сильно я ни любила тебя, Цезарь, я должна признать, что Агриппа делает больше.
Октавиан стиснул ее в объятиях, поцеловал в лоб:
– Я не обижаюсь, meum mel, потому что знаю, отчего Агриппа такой деятельный. Если бы у Агриппы была такая жена, как ты, ему не нужно было бы так много работать. Он ищет любой предлог, чтобы не проводить время с Аттикой.
– Ты прав, – печально согласилась она. – Что мы можем сделать?
– Ничего.
– Один выход – развод.
– Это он должен решить сам.
Затем мир Ливии Друзиллы перевернулся так, как не ожидали ни она, ни Октавиан. Тиберий Клавдий Нерон внезапно умер в возрасте пятидесяти лет, сидя за рабочим столом. Управляющий так и обнаружил его в этой позе. В завещании, которое прочел Октавиан, говорилось, что Нерон оставляет все своему старшему сыну Тиберию, но там не было ни слова о том, что делать с его мальчиками. Тиберию было восемь лет, его брату Друзу, родившемуся после брака его матери с Октавианом, только что исполнилось пять.
– Я думаю, моя дорогая, что мы должны взять их к себе, – сказал Октавиан ошеломленной Ливии Друзилле.
– Цезарь, нет! – ахнула она. – Их воспитывали в ненависти к тебе! И меня они не любят, как я догадываюсь. Я же ни разу не видела их! О нет, пожалуйста, не делай этого ради меня и ради себя!
Октавиан никогда не питал иллюзий относительно Ливии Друзиллы. Несмотря на ее уверения в противном, материнской любви она не испытывала. Она почти не думала о детях, а когда кто-нибудь интересовался, как часто она навещает их, она ссылалась на запрет Нерона, не желавшего, чтобы она виделась с сыновьями. Иногда Октавиан спрашивал себя, действительно ли она старается забеременеть от него. Но ее бесплодие не огорчало его. И как ему теперь повезло! Боги дали ему сыновей Ливии Друзиллы. Если маленькая Юлия не родит сыновей, у него будут наследники.
– Это решено, – сказал он твердо, давая ей понять, что он не уступит. – У бедных мальчиков нет никого, кроме дальних родственников. Ни Клавдии Нероны, ни Ливии Друзы не будут хорошими приемными родителями. Ты мать этих детей. Люди ждут от нас, что мы их возьмем.
– Я не хочу этого, Цезарь.
– Я знаю. Тем не менее я послал за ними, и они в любой момент могут появиться здесь. Бургунд готовит для них комнаты – гостиную, две спальни, классную комнату и личный сад. Вероятно, эти комнаты принадлежали когда-то Гортензию-младшему. Я не возьму их педагога, даже если они очень привязаны к нему. Мне хочется, чтобы они избавились от их неприязни к нам. А этого легче добиться, если их будут окружать новые люди.
– Почему ты не поселишь их у Скрибонии с маленькой Юлией?
– Потому что там одни женщины, к чему они не привыкли. Нерон в своем доме не держал женщин, даже прачки у него не было, – объяснил Октавиан и подошел к Ливии Друзилле, чтобы поцеловать, но она резко отвернула голову. – Не глупи, дорогая моя, пожалуйста. Прими свою судьбу с достоинством, как должно жене Цезаря.
Ее мозг усиленно работал. Как странно, что он хочет взять к себе ее сыновей! А он хотел, это очевидно. Поэтому, любя его и понимая, что ее будущее зависит от него, она пожала плечами, улыбнулась и сама поцеловала его.
– Надеюсь, мне не обязательно будет часто видеть их, – сказала она.
– Столько, сколько положено хорошей римской матери. Когда меня не будет в Риме, я надеюсь, ты займешь мое место рядом с ними.
Мальчикам было не по себе, но они не плакали, и, поскольку глаза у них не покраснели, непохоже было, что они уже выплакали все слезы. Они не помнили матери и ни разу не видели своего отчима, даже на Форуме. Нерон держал их в доме под строгим надзором.
У Тиберия были черные волосы и глаза, оливковая кожа и правильные черты лица. Для своего возраста он был высокий, но очень худенький. Октавиан подумал, что это, наверное, из-за отсутствия упражнений. Друз был хорошенький. То, что Октавиан сразу полюбил его, объяснялось его сходством с матерью, хотя глаза были еще синее. Густые черные кудри, полный рот, высокие скулы. Как и Тиберий, он был высокий и худенький. Неужели Нерон никогда не позволял своим детям бегать и играть, чтобы развить мускулы?
– Мне жаль, что ваш tata умер, – произнес Октавиан серьезным тоном, стараясь быть искренним.
– А мне не жаль, – сказал Тиберий.