– И мне не жаль, – пискнул Друз.
– Вот ваша мама, мальчики, – сказал растерявшийся Октавиан.
Они поклонились, глядя во все глаза.
Тиберию эти мужчина и женщина показались дружелюбными, спокойными, совсем не такими, какими с презрением описывал их отец. Если бы Нерон был добрым и отзывчивым, его слова упали бы на благодатную почву. А так все, что он говорил, наоборот, казалось ложью. Испытывая боль от нещадной порки, скрывая слезы и обиду, Тиберий мечтал, мечтал, мечтал освободиться от своего ужасного отца, человека, который пил слишком много вина и уже забыл, что сам когда-то был мальчиком. Наконец освобождение пришло, но Тиберий ожидал, что попадет из огня да в полымя. А вместо этого он нашел Октавиана очень приятным, может быть, из-за его необычной красоты, этих огромных, спокойных серых глаз.
– У вас будут свои комнаты, – сказал Октавиан с улыбкой, – и красивый сад, в котором вы будете играть. Конечно, вы должны учиться, но я хочу, чтобы у вас было достаточно времени на игры. Когда вы подрастете, я буду брать вас с собой в поездки. Важно, чтобы вы увидели мир. Вам это нравится?
– Да, – кивнул Тиберий.
– У тебя лицо слишком серьезное, – сказала Ливия Друзилла, слегка прижав его к себе. – Ты когда-нибудь улыбаешься, Тиберий?
– Нет, – ответил он, найдя ее запах изысканным, а мягкость такой успокаивающей.
Он прижал голову к ее груди и закрыл глаза, чтобы лучше почувствовать ее, втянуть в себя этот душистый аромат.
Друз во все глаза смотрел на Октавиана, как на блестящую золотую статую. Наклонившись к ребенку, Октавиан погладил его по щеке, вздохнул, смахнул слезу.
– Дорогой малыш Друз… – Он упал на колени и схватил мальчика в объятия. – Будь счастлив с нами!
– Теперь моя очередь, Цезарь, – сказала Ливия Друзилла, не отпуская Тиберия. – Подойди, Друз, дай мне обнять тебя.
Но Друз отказался подойти, прильнув к Октавиану.
За обедом потрясенные новоиспеченные родители узнали кое-что о том, почему мальчики у Нерона не прониклись его ненавистью к ним. Признания оказались невинными, но ужасающими. Их детство было холодным, безликим, полным безразличия. Педагог у них был самый дешевый, судя по бухгалтерским книгам Стиха, поэтому мальчики не умели хорошо читать и писать. Хотя сам педагог их не бил, но ему было велено сообщать о всех проступках отцу, который получал огромное удовольствие, наказывая их прутом. Чем больше он напивался, тем сильнее были побои. У них совсем не было игрушек, и это вызвало слезы у Октавиана. Его самого заваливала игрушками его мама, безумно его любившая. У него было все лучшее, что имелось в доме Филиппа.
Холодный и бесстрастный человек, которого многие называли ледышкой, Октавиан таил в себе мягкость и нежность, которые проявлялись всякий раз, когда он был с детьми. Во время своего пребывания в Риме он каждый день выделял пусть даже несколько минут, чтобы навестить маленькую Юлию, очаровательную девочку теперь уже шести лет. Хотя он не переживал по поводу отсутствия сыновей – это было бы не по-римски, – ему нужна была компания детей. Черта, общая у него с сестрой, в чьей детской часто появлялся дядя Цезарь, смешной, веселый, полный идей для новых игр. Теперь, глядя на своих пасынков за обедом, он снова сказал себе, как ему повезло. Ясно было, что Тиберий больше тянется к Ливии Друзилле, которая, похоже, совершенно избавилась от неприязни к первенцу. «Ах, но дорогой малыш Друз! Мы с тобой вместе», – думал Октавиан и был так счастлив, что опасался взорваться от переполнявших его чувств.
Даже сам обед стал чудом для детей, и они жадно поглощали еду, невольно давая понять, что Нерон кормил мальчиков невкусно и недосыта. Ливия Друзилла предупредила их, чтобы они не переедали, а Цезарь просил их попробовать то, попробовать это. К счастью, веки их сомкнулись раньше, чем подали сладкое. Октавиан отнес Друза, а Бургунд – Тиберия в их спальни, укутав заботливо в одеяла. Зима еще не кончилась.
– Ну и как ты себя чувствуешь сейчас, жена? – спросил Октавиан Ливию Друзиллу, когда они готовились лечь спать.
Она сжала его руку:
– Намного лучше! Мне стыдно, что я не навещала их, но я не ожидала, что ненависть Нерона к нам не передастся сыновьям. Как плохо он относился к ним! Цезарь, они же патриции! У него были все возможности превратить их в наших непримиримых врагов, и что он сделал? Он порол их так, что они возненавидели его. Он не заботился об их благополучии, морил голодом и вообще не обращал внимания. Я очень рада, что он умер и что мы сможем воспитать наших мальчиков как положено.
– Завтра мне нужно будет провести его похороны.
Она положила его руку себе на грудь:
– О, дорогой, я и забыла! Наверное, Тиберий и Друз должны пойти?
– Боюсь, что да. Я произнесу речь с ростры.
– Интересно, у Октавии есть черные тоги для детей?
Октавиан хихикнул:
– Наверняка. Во всяком случае, я послал Бургунда спросить. Если у нее нет лишней пары, он купит в портике Маргаритария.
Прижавшись к нему, она поцеловала его в щеку:
– Цезарь, наверное, с тобой удача Юлия! Кто бы мог подумать, что мальчики появятся у нас как раз в это время? Сегодня мы получили двух важных союзников в нашем деле.
На следующий день после похорон Октавиан взял мальчиков познакомиться с их двоюродными братьями и сестрами. Октавия, присутствовавшая на похоронах, была рада принять их в семью.
Почти шестнадцатилетний Гай Скрибоний Курион, на пороге официального совершеннолетия, должен был покинуть детскую и стать контуберналом. Рыжеволосый веснушчатый юноша, он хотел служить у Марка Антония, но Антоний отказал ему, зато его взял Агриппа. Антиллу, старшему из двоих сыновей Антония от Фульвии, было одиннадцать лет, он мечтал стать военным. Другому сыну, Юллу, исполнилось восемь. Это были красивые мальчики. У Антилла рыжие волосы, как у отца, а Юлл – шатен, как мать. Только в доме Октавии их могли так хорошо воспитать, ибо оба мальчика были порывистыми, смелыми, воинственными. Ласковой, но твердой рукой Октавия растила их, как она сама говорила, «членами gens humana».
Ее собственной дочери Марцелле было тринадцать лет, у нее уже начались менструации, и она обещала стать красавицей. Смуглая, как ее отец, характером она не пошла ни в отца, ни в мать – кокетливая, надменная, властная. Марцеллу стукнуло одиннадцать – еще один смуглый красивый ребенок. Он и Антилл были ровесниками, но не выносили друг друга и отчаянно дрались. Как Октавия ни старалась примирить их, ей не удавалось, поэтому каждый раз, когда дядя Цезарь находился в городе, она призывала его на помощь. Сам Октавиан считал Марцелла гораздо более приятным, ибо он был спокойнее и сообразительнее. Целлине, младшей дочери Октавии от Марцелла, исполнилось восемь. Она была золотоволосая, голубоглазая и очень хорошенькая. Они были похожи с маленькой Юлией, частой гостьей в детской Октавии, потому что Октавия и Скрибония стали добрыми подругами. У пятилетней Антонии были светлые волосы и зеленые глаза. Но, увы, она унаследовала нос и подбородок Антония, и ее нельзя было назвать красавицей. Она была гордой и надменной и считала обручение с сыном Агенобарба ниже своего достоинства. Неужели, часто жаловалась она, не нашлось никого получше? У самой младшей из всех, Тониллы, были рыжеватые волосы и янтарные глаза, хотя, к счастью, ее черты были скорее Юлиевы, чем Антониевы. Она обещала стать решительной, разумной и горячей. Юлл и Целлина были одного возраста с Тиберием, а Антонии и Друзу скоро должно было исполниться по шесть лет.
Какие бы интриги и ссоры ни случались в отсутствие Октавии, дети были жизнерадостными и хорошо воспитанными. Вскоре стало ясно, что Друзу трехлетняя Тонилла нравится больше, чем плаксивая Антония. Он взял ее под свое покровительство и стал покорять ее. Тиберию пришлось труднее. Он оказался застенчивым, неуверенным и не умел поддерживать разговор. Самая добрая девочка, Целлина, сразу подружилась с ним, чувствуя его неуверенность, а Юлл, обнаружив, что Тиберий ничего не знает о верховой езде, о поединках на игрушечных шпагах и об истории римских войн, отнесся к нему с явным презрением.
– Вы хотите еще раз прийти к тете Октавии? – спросил Октавиан, ведя мальчиков домой через Римский форум, где его приветствовали со всех сторон и часто останавливали, чтобы получить какую-то помощь или сообщить новую политическую сплетню.
Мальчики были поражены не только своей первой прогулкой по городу, но и эскортом Октавиана: двенадцать ликторов и германская охрана. Несмотря на злые выпады их отца против Октавиана, которые они выслушивали в течение нескольких лет, достаточно было одной этой прогулки, чтобы понять, что Октавиан – они должны научиться называть его Цезарем – намного важнее, чем был их отец Нерон.
У них появился новый педагог, племянник Бургунда Гай Юлий Кимбрик. Как и все потомки Бургунда, которого очень любил бог Юлий, он был высоким и мускулистым, светловолосым и круглолицым, с курносым носом и светло-голубыми глазами. Он старался познакомить детей со всем, что, по его мнению, было достойно внимания мальчиков. Он вызывал симпатию, его не надо было бояться. Он будет не только учить их в классной комнате, но и заниматься с ними упражнениями в саду, а со временем начнет обучать их военному искусству. И когда каждому исполнится по двенадцать лет, они будут уже немного подготовлены для военных занятий на Марсовом поле.
– Вы хотите еще раз прийти к тете Октавии? – повторил свой вопрос Октавиан.
– Да, Цезарь, – сказал Тиберий.
– О да! – воскликнул Друз.
– Вам нравится Кимбрик?
– Да! – хором ответили мальчики.
– Старайся преодолеть свою застенчивость, Тиберий. Как только ты привыкнешь к новой жизни, смущение пройдет. – Октавиан подмигнул пасынку. – Юлл – задира, но, когда ты нарастишь немного мускулов на свои длинные кости, ты одолеешь его.
Очень утешительная мысль. Тиберий поднял голову, посмотрел на Октавиана и впервые улыбнулся.
– Что касается тебя, молодой человек, – обратился Октавиан к Друзу, – я не заметил никаких признаков застенчивости. Ты прав, предпочтя Тониллу Антонии, но я надеюсь, что потом ты найдешь общий язык с Марцеллом, хотя он немного старше тебя.