— Это могло бы быть так, если бы в подвалах содержалось не так много. Я думаю, ты согласишься, что Цезарь Октавиан хорошо считает и в бухгалтерии разбирается.
Антоний рассмеялся.
— Арифметика всегда была его сильной стороной!
— Тогда подумай вот о чем. Выращено ли зерно на его земле в Сицилии или он захватил флот с зерном из Африки или Сардинии, Секст сам не платит за ту пшеницу, которую продает Риму — и тебе. Это началось еще до Филипп. По самым скромным подсчетам, объем зерна, которое он украл за последние шесть лет, доходит приблизительно до восьмидесяти миллионов модиев. Учитывая несколько жадных адмиралов и остальные расходы — но не такие, какие несут Рим и ты, — Секст получил чистой прибыли в среднем двадцать сестерциев за модий. Это не фантастика! Его цена для Рима в этом году была сорок сестерциев и ни разу не опускалась ниже двадцати пяти. Это значит, что в подвалах Секста должно быть приблизительно тысяча восемьсот миллионов сестерциев. Раздели на двадцать пять тысяч — получится огромная сумма в семьдесят две тысячи талантов! Да за половину этой суммы Цезарь Октавиан сможет накормить Италию, купить землю для расселения ветеранов и снизить налоги! А твоя половина позволит твоим легионерам носить серебряные кольчуги и украшать шлемы страусовыми перьями! Казна Рима никогда не была столь богатой, сколь богатым сейчас является Секст Помпей — даже после того, как его отец удвоил ее содержимое.
Антоний слушал как зачарованный. Настроение его повысилось. Тупица в арифметике еще со школьной скамьи (он и его братья прогуливали большую часть занятий), он все же без труда усвоил урок Мецената. И он знал, что эта оценка состояния Секста должна быть точной. Юпитер, что за cunnus! Почему он не потрудился посчитать сам? Октавиан прав: Секст Помпей обескровил Рим, лишил его процветания. Деньги не исчезли! Деньги у Секста!
— Я понял тебя, — резко проговорил он.
— Тогда весной ты встретишься с Цезарем Октавианом?
— Только не в Брундизии.
— А как насчет Тарента? Ехать дальше, но не так утомительно, как в Путеолы или Остию. И это на Аппиевой дороге, очень удобно потом поехать в Рим.
Это в планы Антония не входило.
— Нет, встреча должна состояться ранней весной и быть короткой. Никакого пререкания или торга. Я должен попасть в Сирию к лету, чтобы приступить к вторжению.
«Да не будет этого, Антоний, — подумал Меценат. — Я возбудил твой аппетит, озвучив суммы, противостоять которым ты, жадина, не сможешь. Ко времени твоего появления в Таренте ты поймешь, какая это огромная туша, и захочешь иметь львиную долю. Ты — Лев, родился в июле. А Цезарь родился на границе знаков — холодная педантичность Девы и равновесие Весов. Твой Марс тоже в созвездии Льва, но Марс Цезаря в гораздо более сильном созвездии Скорпиона. И его Юпитер находится в Морском Козероге вместе с его восходящей звездой. Богатство и успех. Да, я выбрал правильного хозяина. Но ведь у меня проницательность Скорпиона и двойственность Рыб».
— Это приемлемо? — громко крикнул Антоний, явно повторяя вопрос.
Очнувшись от астрологического анализа, Меценат вздрогнул, потом кивнул.
— Да, Тарент, в апрельские ноны.
— Он заглотал наживку, — сообщил Меценат Октавиану, Ливии Друзилле и Агриппе, вернувшись в Рим как раз к Новому году и введению Агриппы в должность старшего консула.
— Я так и знал, — самодовольно заметил Октавиан.
— И давно ты носил эту наживку за пазухой тоги, Цезарь? — спросил Агриппа.
— С самого начала, еще до триумвирата. Просто я прибавлял каждый год к предыдущим.
— Аттик, Оппий и Бальбы согласились дать денег для покупки зерна будущего урожая, — язвительно улыбаясь, сказала Ливия Друзилла. — Пока тебя не было, Меценат, Агриппа взял их с собой, чтобы они увидели Порт Юлия. Наконец-то они начинают верить, что мы нанесем поражение Сексту.
— Ну, они лучше Цезаря умеют складывать цифры, — сказал Меценат. — Теперь они знают, что не потеряют свои деньги.
Инаугурация Агриппы прошла гладко. Вместе с Октавианом он провел ночное бдение, наблюдая за небом, а его идеально белый бык принял молот и нож исполнителей ритуала так спокойно, что наблюдающим сенаторам пришлось подавить в себе дурные предчувствия насчет того, что год с Марком Агриппой — это слишком. Поскольку белый бык Гая Каниния Галла смог уклониться от молота и убежал бы, если бы мощный удар не свалил его с ног, было не похоже, что у Каниния хватит смелости разобраться с этим низкородным парнем.
Рим все еще не смирился, но зима была морозная, Тибр замерз, снег падал и не таял, и постоянно дул ужасный северный ветер. Ничто не вызывало желания наводнять толпами Форум и площади. Это позволило Октавиану выйти из-за стен, хотя Агриппа запретил ему сносить их. В конце концов государственное зерно закупили по сорок сестерциев за модий благодаря займу у плутократов и ужасному закону о процентах, а возросшая активность Агриппы в Порту Юлия означала, что любой человек, согласный оставить Рим и поехать в Кампанию, мог получить работу. Кризис еще не миновал, но ослаб.
Агенты Октавиана стали распускать слух о встрече, которая произойдет в Таренте в апрельские ноны, и о том, что дни Секста сочтены. Вернутся хорошие времена, возвещали они.
На этот раз Октавиан не опоздал. Он и его жена прибыли в Тарент до нон вместе с Меценатом и его шурином Варроном Муреной. Желая превратить встречу в праздник, Октавиан украсил портовый город венками и гирляндами, собрал всех актеров, фокусников, акробатов, музыкантов, уродов и исполнителей других номеров, которых Италия могла произвести. Он построил деревянный театр для постановки пантомим и фарсов, любимых зрелищ простого люда. Великий Марк Антоний приезжает, чтобы помириться с Цезарем, сыном бога! Даже если бы Тарент в прошлом пострадал от рук Антония а он не пострадал, — все обиды были бы забыты. Праздник весны и процветания — вот как это воспринял народ.
Антоний приплыл за день до нон, и весь Тарент выстроился вдоль берега, громко приветствуя его, особенно когда народ увидел, что он привел с собой сто пятьдесят военных кораблей своего афинского флота.
— Замечательные, правда? — спросил Октавиан Агриппу, когда они стояли у входа в гавань, выглядывая флагман, который шел не первым. — Пока я насчитал четыре адмирала, но Антония нет. Он, наверное, где-то сзади. Это штандарт Агенобарба — черный вепрь.
— Подходящие, — ответил Агриппа. Его больше интересовали корабли. — Каждый из них — палубная «пятерка», Цезарь. Бронзовые носы, у многих двойные, много места для артиллерии и пехоты. Ох, чего бы я только не отдал за такой флот!
— Мои агенты уверили меня, что у него еще больше кораблей у островов Тасос, Самофракия и Лесбос. Все еще в хорошем состоянии, но лет через пять они придут в негодность. А вот и Антоний!
Октавиан указал на великолепную галеру с высокой кормой, под которой было большое помещение. Палуба ощетинилась катапультами. На его штандарте был золотой лев на алом фоне, с разинутой пастью, черной гривой и черной кисточкой на хвосте.
— Подходящая, — прокомментировал Октавиан.
Они пошли обратно по направлению к пирсу, куда собирался пристать флагман, которому лоцман в гребной шлюпке показывал дорогу. Они не спешили, легко себе представляя, как это произойдет.
— Агриппа, у тебя должен быть свой штандарт, — сказал Октавиан, глядя на город, раскинувшийся по берегу, на его белые дома, публичные здания, покрашенные в яркие цвета, зонтичные сосны и тополя на площадях, освещенных фонарями и украшенных флагами.
— Думаю, да, — согласился захваченный врасплох Агриппа. — Какой ты рекомендуешь, Цезарь?
— Лазурный фон и слово «ВЕРНОСТЬ» большими алыми буквами, — тут же ответил Октавиан.
— А твой морской штандарт, Цезарь?
— У меня его не будет. Я буду плавать под «SPQR» в лавровом венке.
— А как же адмиралы, такие как Тавр и Корнифиций?
— У них будет «SPQR» Рима, как и у меня. Только у тебя будет личный штандарт, Агриппа. Знак отличия. Это ты одержишь для нас победу над Секстом. Я это нутром чую.
— По крайней мере, его корабли нельзя спутать, на их штандартах скрещенные кости.
— Отличительный знак, — подал реплику Октавиан. — О-о, ну какой дурак это придумал? Стыдно!
Это он говорил о красной дорожке, которую какой-то чиновник от дуумвиров протянул во всю длину пирса, — знак царственности, отчего Октавиан пришел в ужас. Но казалось, никто не обратил на это внимания. Это был алый цвет генерала, а не пурпурный цвет царя. И вот — появился Антоний. Он прыгнул с корабля на красную дорожку, как всегда здоровый и бодрый. Октавиан и Агриппа ждали вместе под навесом в глубине пирса. Каниний, младший консул, на шаг позади них, а за ним еще семьсот сенаторов, все люди Марка Антония. Дуумвиры и другие чиновники города вынуждены были довольствоваться местами позади всех.
Конечно, Антоний надел золотые доспехи. Тога плохо сидела на нем, делала его слишком тяжеловесным. Такой же мускулистый, но более стройный Агриппа не заботился о том, как он выглядит, поэтому на нем была тога с пурпурной каймой. Он и Октавиан вышли вперед приветствовать Антония. Октавиан выглядел хрупким и изящным ребенком между этими великолепными воинами. Но доминировал Октавиан, может быть, именно из-за этого, а может быть, благодаря своей красоте, густой шевелюре ярких золотистых волос. В этом южном италийском городе, где греки поселились за несколько столетий до первого вторжения римлян на полуостров, золотистые волосы были редкостью и вызывали восхищение.
«Получилось! — подумал Октавиан. — Мне удалось выманить Антония на землю Италии, и он не покинет ее, пока не даст мне то, что мне нужно и что должен иметь Рим».
Под ливнем лепестков весенних цветов, которыми их осыпали девочки, они прошли к зданиям, отведенным для них, улыбаясь восторженной толпе и приветственно помахивая рукой.
— Вечер и ночь тебе на обустройство, — сказал Октавиан на пороге резиденции Антония. — Ну что, приступим к делу сразу же — я понимаю, ты торопишься, — или уступим народу Тарента и посетим завтра театр? Они ставят пантомиму, сочиненную в Ателле.