– В милиции.
Дядя Володя откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня с любопытством.
– Вот как? Неожиданно. И что, тоже верите в эту былину с инопланетянами и с какой-то волной, которую изобрел Савва и которую непременно нужно спрятать от наших военных?
– Ну, если я здесь, стало быть, верю. А вы?
Он рассмеялся и с силой провел рукой по волосам.
– Знаете, я человек практический, можно сказать, приземленный. Всю жизнь в торговле работаю – никакой романтики, про фантастику уж не говоря, один трезвый расчет да презренный металл. Но вот ученым, знаете ли, привык верить. Это мы с вами люди простые, а они, ученые то есть, рождены как раз, чтобы сказку сделать былью – так что не нам им указывать, где быль, а где сказка. Я, конечно, сначала племяннику не поверил: ну какие, скажите на милость, инопланетяне и НЛО? А потом он меня как-то вот, знаете…
Дядя Володя пошевелил крепкими пальцами, подбирая слова.
– Убедил? – подсказал я.
– Убедил, – с готовностью согласился дядя Володя. – И про эту волну так складно, и про военную угрозу…В общем, решил помочь, чем могу.
– Поэтому я и здесь.
– Ну да, ну да…
Дядя Володя колебался, и его можно было понять. Ему приходилось импровизировать, мне тоже. Я не торопил. Он раздавил папиросу, встал и прошелся по комнате.
– Честно говоря, я думал, что Савва сам приедет… Поймите, Виктор, я не то чтобы не доверяю вам, но…
– Владимир Владимирович, – начал я, – мы с вами оказались в такой ситуации, когда вообще сложно кому-либо доверять. Савва потому и попросил меня встретиться с вами, что тоже не до конца уверен, так сказать, в безопасности. И я согласился, потому как ставки в игре высоки, и лучше рискнуть мной, человеком в данной истории малозначащим, чем Ильинским. Ваши сомнения мне понятны. Но сейчас я могу или уйти, и тогда вы больше никогда не услышите ни про Савву, ни про его спутницу, или остаться, и мы с вами обговорим детали того, как помочь Ильинскому уйти за границу.
Дядя Володя молча стоял посреди комнаты, глядя в пол и приподнимаясь и опускаясь на носках. Проходили секунды, длинные, как часы. Наконец я затушил сигарету и решительно сгреб со стола кепку и солнечные очки.
– Что ж, всего…
– Эх, была не была! – воскликнул дядя Володя и махнул рукой. – Где наша не пропадала! Записывать будете или запомните?
– Запомню, – заверил я.
Он снова уселся в кресло напротив.
– В общем, есть в консульстве США один человек, Майкл Вестен. Он там второй атташе по культуре. Лет тому десять назад тоже в торговле работал, и получилось, что я ему тогда с квотами подсобил немного, потом еще там, по мелочи, так что мы с ним как бы сдружились, и я знаю, что в просьбе он мне не откажет. Кстати, чтоб вы не думали, он человек сочувствующий, и к советской власти хорошо относится, и марксизмом интересуется. Я, признаться, как только Женя со мной поговорил, уже удочку-то закинул: мол, так и так, надо устроить, хорошим людям помочь старой дружбы ради. И теперь все, что нужно, это набрать номер… точно запомните? Ладно, вот этот номер… попросить к телефону мистера Вестена и сказать ему, что для него у вас срочное уведомление… Срочное уведомление, запомнили? Ну вот, а он уже скажет точно, куда приезжать и что делать. Не забудете?
– Ни в коем случае, – заверил я. – Все передам в точности.
Дядя Володя хлопнул в ладоши, энергично потер их и предложил:
– Ну, теперь можно и по рюмашке?
– Можно, – согласился я.
Он подошел к холодильнику, присел перед ним на корточки, кряхтя и хрустнув коленями, и открыл дверцу.
– Так, что тут у нас… Есть джин хороший, английский. Как вы, Витя, насчет джина, а? Я, конечно, тоже нашу беленькую больше уважаю, но иногда…
– Позволите пару вопросов? – перебил я.
– Ну конечно, – с готовностью ответил дядя Володя, звеня бутылками в холодильнике.
– Гуревич знает, что ты задушил Галю Скобейду? И что такого ты ему наплел, чтобы он попросил ее принести черновики?
Нельзя сказать, чтобы я рассчитывал на диалог в духе классических детективов, где сыщик и изобличенный злодей, усевшись по креслам, пускаются в разговоры, в которых один объясняет читателям или зрителям, как при помощи собственной проницательности раскрыл преступление, а другой – как его совершал. Но от Саввы я знал, что дяде Володе уже за шестьдесят, а потому был готов разве что к неубедительной попытке к бегству или чему-то в этом роде.
Но никак не к тому, что произошло дальше.
Он молниеносно вскочил и запустил в меня тяжелой бутылкой Beefeaters, целя в голову. Я едва увернулся, бутылка врезалась в мягкую спинку кресла, отлетела ракетой и завертелась на полу; я подхватил со стола пепельницу и прыгнул вперед, он тоже, мы столкнулись посередине комнаты, чуть не упали, отступили на шаг и бросились друг на друга.
Я взмахнул пепельницей, целя ему в висок; он перехватил мою руку и ткнул растопыренными пальцами в глаза; я отшатнулся, получил удар в челюсть, выронил пепельницу, а потом жесткий, как копыто, кулак врезался мне под дых. Я закрылся локтями, а дядя Володя попер на меня; он был сильным, кряжистым и тяжелым, будто сырая колода, и бился как человек, которого учили не драться, а убивать: увесистые удары летели в глаза, в ключицу, в гортань, и меня спасала только скорость реакции – сказывалась разница в возрасте, – но предплечья уже онемели, в груди разливалась боль, мне удалось разок вмазать ему по физиономии и подбить глаз, но никто не назвал бы такое убедительной заявкой на победу. Я схватил его за грудки; он мгновенно перехватил руки, поднялся на носках и врезал мне лбом в переносицу так, что перед глазами взорвалось красное марево боли, а потом оттолкнул и ударил ногой в живот. Я отлетел, упал и ударился головой о ножку стола. Честно говоря, если бы дядя Володя продолжил охаживать меня кулаками, то дело кончилось бы совсем плохо – он просто забил бы меня до смерти, и так оно и вышло бы, будь он на два десятка лет помоложе; но он был уже стариком, он выдохся и устал и потому подхватил с пола бутылку джина, расколотил ее об угол стола и с «розочкой» в руках двинулся на меня. Я поднялся; он, оскалив крупные желтые зубы, сделал выпад, потом еще один, а на третий раз я поймал его руку, крутанулся, упал на колено и швырнул через спину, вложив в бросок всю силу, которую мог. Дядя Володя взмыл вверх по широкой дуге, чиркнул подошвами по потолку, всем весом обрушился на пол, врезавшись спиной в ковролин так, что прогнулся пол и подпрыгнула мебель, и скорчился, ловя ртом воздух. Я схватил пепельницу и с силой опустил ее ему на лоб, в последний момент развернув плашмя увесистый мраморный диск.
Дядя Володя захлопнул рот и затих.
В сгустившемся воздухе пахло алкоголем и адреналином. Меня мутило, не хватало дыхания, голова кружилась, нос горел и, по ощущениям, стал размером с футбольный мяч. Я встал и посмотрел на поверженного противника. Тот лежал неподвижно, раскинув руки, на лбу вздувалась багрово-синяя шишка, дыхания не было слышно, но грудь чуть заметно приподнималась и опускалась. Я изо всех сил пнул его в бок – он не издал ни звука, только живот колыхнулся под выехавшей из-за пояса желтой рубашкой.
Я вытащил у него брючный ремень и туго связал за спиной руки. Обшарил карманы брюк, нашел металлическую удавку с одним стальным кольцом, швырнул ее на стол. Бросил рядом связку каких-то ключей и удостоверение майора КГБ, которые вытащил из кармана пиджака. Потом побрел в ванную; в зеркале над раковиной отразилась неприглядная физиономия с багровым раздувшимся носом и наливающимися чернотой кругами вокруг глаз. Из ванной я принес пояс от банного халата и шнур от фена, которыми стянул дяде Володе ноги по щиколоткам. Передохнул минуту и прошелся по номеру. В спальне под подушкой обнаружился похожий на ПМ пистолет, а в ящике прикроватной тумбочки – толстая пачка машинописных страниц и свернутый рулон перфорированной бумаги. Я методично оборвал провода у телевизора, холодильника и телефона, разорвал на полосы простыни, приволок одеяло из спальни и принялся заворачивать в него дядю Володю. Он был тяжеленный, каким бывает обычно мертвец, но я все равно управился, плотно замотал его в одеяло, обвязал импровизированными веревками, а потом, поднатужившись, поставил сверху кресло, втиснув получившийся куль между ножек. Сам уселся сверху, закурил и стал ждать.
Часы показывали половину одиннадцатого. Через полтора часа нужно было связываться с Иф Штеллай – теперь я получил доказательства ее правоты, когда она утверждала, что Яна стремится не спрятать открытие Ильинского и его самого подальше, а напротив – хочет передать его тем, кто с наибольшей вероятностью использует это открытие как оружие. Да и кроме этого у меня были еще дела. Я уже собирался уйти, как заметил, что веки у дяди Володи дрожат.
– Хорош притворяться, – сказал я. – Я вижу, что ты очухался.
Он приоткрыл один глаз.
– Из Конторы?
– Нет, но коллеги твои скоро здесь будут. Или мои коллеги. Кто-то точно будет, в общем.
– Сука красноперая, – хрипло выдохнул он. – Пить дай.
Я взял из холодильника бутылку «Ессентуков», открыл и поднес горлышко к его губам. Он принялся пить, кашляя и захлебываясь. Пузырящаяся вода текла по щекам и подбородку.
– Все, хватит. А то описаешься. Тебе еще часок-другой придется тут полежать.
– Как? – спросил он, отдышавшись.
– Порез на пальце. У тебя кольцо слетело, когда Скобейду душил, и ты палец разрезал, докручивая удавку.
– И все?
Конечно, это было не все. Но я не стал ему объяснять, что провалом своим он обязан некоей Ишим Янай Элохим Меген. Ибо людей с порезами много, а вот таких, которых ангелы используют для передачи наиболее агрессивным политическим силам фатальных военных технологий – таких наперечет.
Этот простой логический квадрат я набросал на газетных полях вечером накануне. От Кардинала мне было известно, что так называемый дядя Володя – сотрудник КГБ, и Яна, безусловно, знала это в силу осведомленности, присущей ей как элохим. Тем не менее она надоумила Ильинского позвонить бедняге Гуревичу, который скорее бы голову дал себе отпилить, чем помог ей хоть в чем-то, и была намерена воспользоваться содействием и связями в американском консульстве его мнимого дяди для пересечения границы; вывод – дядя Володя не сотрудник КГБ, служба в Комитете – прикрытие. Тогда кто?