Машгиах значительно посмотрел на Яну. В драматически сгустившейся тишине едва слышно шелестел вентилятор.
– Дубликаты признаю, – равнодушно произнесла Яна, не поворачивая головы. – А нарушать пакт Ноя не собиралась. Умысла не было.
– Мы не будем играть в человеческий суд, – повысил голос машгиах. – Это игра глупая и скучная – препираться о том, что и так всем понятно. Скажи лучше, на что ты рассчитывала? Что никто не заметит искусственного нарастания вероятности самоуничтожения человечества?
– На необратимость, – ответила Яна и усмехнулась.
– К сожалению, – вздохнул машгиах.
Он протянул назад руку. Старуха выхватила из воздуха большую книжку в яркой обложке. «Золотая книга сказок», – успел прочесть я.
– Вот что сейчас мы имеем, – начал машгиах, переворачивая страницы. – Даже после уничтожения Ишим Янай Элохим Меген – а ты будешь уничтожена, Янай – мы не сможем откатить сценарий сферы достаточно для того, чтобы устранить главное последствие ее действий: Савва Ильинский всегда будет являться обладателем не только решения уравнения универсальной бинарной волны, но и всех переданных ему элохим знаний, и сохранит память о произошедших событиях, сколько ни перезагружай мы резервные копии сферы. Такое ядро необратимости – довольно большая редкость, и здесь оно сформировано с опорой на события двадцатилетней давности. Таким образом, угроза фатальной для цивилизации войны не только сохранится, но будет расти по экспоненте, пока не реализуется с неизбежностью. Простой перезагрузкой то, что натворила Янай, не исправить. Это может сделать только сам Савва.
Машгиах замолчал и посмотрел на Ильинского. Я тоже посмотрел на него, и Иф Штеллай, и Боб, и даже старуха в черном, в мгновение ока сжигающая города – все уставились на Савву; и Яна, как-то нехорошо улыбнувшись, тоже повернулась и глядела на него, и от этой улыбки ее мне стало не по себе.
Ильинский провел рукой по волосам, расправил плечи и осведомился:
– А что, собственно, от меня требуется?
– Прекратить работу по проекту универсальной бинарной волны. Проще простого, – ответил машгиах.
– Нет, – сказал Савва.
Мальчик нахмурился и перевел взгляд на Яну:
– Скажи ему!
– Еще чего, – мотнула головой Яна. – Если мне в небытие, так хоть буду знать, что не зря.
Ее тонкие бледные пальчики легли на ладонь Саввы, сжали ее, и он ответил на это пожатие.
Настало время для козырных тузов в рукаве. Я и хотел, и не хотел этого разговора: все равно, что рассказать ребенку о том, что Деда Мороза не существует, точнее, что Дедом Морозом все это время был пьющий сосед дядя Сеня, но выхода другого не было.
– Это не Яна, которую ты знал, Савва Гаврилович. Та девушка погибла почти двадцать лет назад.
После визита к Леокадии Адольфовне я попросил Кардинала навести справки, и он без труда собрал то немногое, что осталось от Яны и ее мамы – так, несколько чернильных строчек на пожелтевшей бумаге, погребенной среди пыльных папок в железных ящиках необъятных архивов. О маме совсем мало, только про связь с женатым чиновником из партийного аппарата, который в итоге бросил и ее, и свою внебрачную дочь, вернувшись к официальной семье. О Яне чуть больше: вот школа в родном для ее мамы Ростове-на-Дону, отличные оценки почти по всем предметам и твердый «неуд» по поведению; вот характеристика от директора школы: «…в общении со старшими склонна проявлять дерзость и неуважительное отношение к авторитету…»; вот диплом за победу на городской олимпиаде по математике, вот привод в милицию за драку на танцах; вот еще один диплом – за спасение утопающего: лето, река, младший братишка одноклассника, который пытался за ней ухаживать, падает в воду с самодельного плота, никто не заметил, а она увидела. Вот то, благодаря чему в архиве осталась хотя бы такая малость: «проведена профилактическая беседа сотрудником КГБ по Ростову и Рост. обл. ст. лейт. Шипиловым по факту распространения слухов о новочеркасских событиях, имевших место…». И вот последнее: 14 февраля 1966 года, пьяный водитель груженого кирпичом самосвала не справляется с управлением на обледеневшей дороге и врезается в рейсовый автобус – трое погибших, три женщины 1933, 1930 и 1949 г. рождения. Две старшие женщины – ее мама и тетя, они погибли на месте. Яна прожила в больнице еще два дня и умерла на рассвете 16 февраля. Так закончилась жизнь взбалмошной рыжей девчонки, умной, дерзкой и яркой, которая однажды летней ночью на плоту посреди озера то ли в шутку, то ли в самом деле поверив, сказала другу-мальчишке, что она – пришелец с далеких звезд, и которая два с половиной года писала потом ему безответные письма. Сколько их было за полтора года, с сентября 1964-го, когда по случайности оказавшаяся дома Леокадия Адольфовна отправила в печку первый нераспечатанный конверт, до января 1966-го, когда огонь уничтожил последнее послание Яны? В каком из них она призналась, что выдумала про другие планеты, чтобы оправдать свой скорый отъезд из Ленинграда? О чем писала потом, спустя год, полтора? И как изменились бы сценарии в Сфере вероятности, если бы любящая и строгая мама передала тогда сыну письмо от его пропавшей подруги?
Савва смотрел на меня – так, верно, первые исповедники смотрели на беснующихся язычников: то ли свет высшей истины в глазах, то ли тихого помешательства, и ответил:
– Спасибо, Виктор, но мне это хорошо известно. Яна все рассказала. Да, и про письма тоже. Это не имеет значения.
Настал мой черед замолкать и бледнеть.
– Выход из физического тела не всегда бывает комфортным и легким, иногда обстоятельства требуют довольно болезненных и драматичных решений – например, как вот это, с грузовиком. Или как сейчас, с отказом прекратить работу над технологией, которая потенциально может уничтожить человечество.
Савва помолчал немного и продолжил:
– Я чувствую себя немного виноватым за то, что пришлось вводить вас в заблуждение – главным образом представляя себя самого жертвой манипуляций.
– Так оно и есть, Савва Гаврилович, – сказал я. – Что бы она ни говорила, что бы ты ни придумал себе – так и есть.
– Это вопрос веры, – ответил Савва. – У нас с вами она разная.
– Какая вера, Савва Гаврилович, ты же ученый…
Он засмеялся, негромко и с удовольствием. Так смеются совершенно счастливые люди.
– А при чем тут наука? Знаете, я не являюсь сторонником научного детерминизма и не считаю, что наука способна полностью объяснить мир. Думать так – все равно, что считать, будто пейзаж Айвазовского или Куинджи можно исчерпывающе описать при помощи химического анализа холста и красок. А во-вторых, наука никогда не была моим выбором. Это был выбор мамы, а у меня просто неплохо получалось заниматься математикой. Честно говоря, подростком я думал о том, чтобы бросить и математику, и физику, а сосредоточиться на астрономии, скажем, а может, и вовсе стать путешественником, или писателем, или спортсменом – в жизни столько всего интересного!
– Что ж не стал?
– У меня появилась цель, своя собственная, для того чтобы продолжить научные занятия. Понимаете, когда Яна сказала мне тогда, что ей скоро нужно будет отправляться обратно…
Я схватился за голову.
– …и действительно исчезла, я решил, что не буду, не могу просто ждать ее возвращения, что должен сам найти способ улететь к ней, хотя, конечно, «улететь» тут не более чем условность для обозначения того, чтобы достичь суперкластера в созвездии Часов. Конечно, сейчас это звучит очень наивно, но тогда я действительно хотел найти способ такого путешествия по Вселенной, который позволил бы обойти ограничения классической физики пространства и времени. Если хотите знать, то мое первое письмо академику Пряныгину было именно об этом: я рассказал о своей цели и привел некоторые расчеты того, как, по моему мнению, можно было ее достичь. И знаете что? Он меня поддержал. Сказал, чтобы я не останавливался и тогда непременно найду то, что ищу. Так и вышло, как видите. Когда Яна впервые связалась со мной в «эфире», я сразу узнал ее, но боялся поверить в это; а она не сразу открылась потому, что не знала, готов ли я буду принять ее вновь и поверить в ее возвращение. Я оказался готов.
Он улыбнулся и погладил Яну по руке.
– Вначале мы действительно планировали просто уничтожить все материалы по проекту универсальной бинарной волны, я должен был расписаться в невозможности выполнить необходимые расчеты, а потом, когда ситуация успокоится, вместе с Яной и с мамой уехать куда-нибудь подальше, не обязательно за границу, может быть, на Дальний Восток или на Алтай… Но, к сожалению, сначала Женя осложнил ситуацию, потом вмешались вот они, – Савва ткнул пальцем в сторону Иф Штеллай, – и нам пришлось бежать.
– Чтобы передать технологию УБВ тем, кто точно использует ее для развязывания последней войны, – сказал я.
– Я вам не верю, – спокойно ответил Ильинский. – И вам не верю, – он повернулся к машгиаху. – Не говоря уже про вас, Стелла. Но я прошу, чтобы все поверили мне: либо вы оставляете Яну в покое, либо я буду искать и, поверьте, найду способы сделать так, чтобы универсальную бинарную волну получили самые воинственные и бесчеловечные силы в мире. Мне будет очень, очень жаль если из-за такого решения погибнут люди, как жаль мне несчастную Галю, и моего друга Женьку Гуревича, и этих добрых людей из дома на Лесном, и вас, Виктор, но для меня это вопрос приоритетов и смыслов. Смысла жизни, если угодно.
Теперь все взгляды были обращены на машгиаха. Он полистал книжку, подергал себя за вихор на макушке и наконец произнес:
– Ишим Янай Элохим Меген получит срок заточения в теле, равный одной человеческой жизни, за использование дубликатов-хетэк. Она проведет его рядом с Саввой Ильинским, лишенная всех сил и возможностей элохим, включая доступ к Сфере вероятности, выходу в масах и использованию средств связи. Савва Ильинский, безусловно, прекратит всякую научную деятельность, связанную с военным практическим применением. В случае нарушения этого условия мы пересмотрим решение в отношении Ишим Янай Элохим Меген. Устраивает такой вариант?