Еще раз: нас окружают дилеммы серьезного характера. Недавно к одному политологу обратился журналист, которому нужно было написать статью о ситуации в Чечне. Этот политолог вообще-то был активным экспертом, считавшим, что публике необходимо сообщать о том, что «исламский характер» чеченского движения — недавно сфабрикованная идея и что корни его — в антиимперском политико-националистическом движении XIX в. Однако в тот день политолог был занят, устал; кроме того, он уже давал интервью по данному вопросу на радио и телевидении. Поэтому он отказал журналисту. Журналист ответил: «Ладно, тогда я что-нибудь как-нибудь сочиню сам» (намекая, что без помощи политолога может написать нечто, что окажется не вполне адекватным). Политолог был вынужден согласиться, поддавшись на мелкий шантаж журналиста. Поддаваться таким образом иногда бывает чревато опасностями, но если, например, антропологи действительно хотят бороться с некоторыми доминирующими стереотипами мышления в собственном обществе, то отходного пути у них, как говорится, нет.
Что же, наконец, специфичного в ситуации с антропологией в Норвегии? Нелегко понять, почему именно в Норвегии, а не, например, в Швеции, Дании, Финляндии или Нидерландах антропология оказалась так тесно связанной с общественной сферой. Мое объяснение не будет лаконичным — я сошлюсь на ряд факторов, среди которых значится и фактор случайности. Во-первых, в Норвегии школьники получают какие-то базовые основы антропологии среди преподающихся им предметов (хотя это — недавняя тенденция). Во-вторых, дисциплине посчастливилось иметь таких преданных делу ученых, как Йессинг, Клаусен и Арчетти, приложивших массу усилий к тому, чтобы установить контакт с неакадемической публикой. В-третьих, эгалитарный характер дисциплины в Норвегии (по контрасту, скажем, с ее характером в Великобритании или Германии) сформировал специфическую нишу для антрополога как своего рода «эксцентрика», который мог играть в свою игру и не подвергаться санкциям со стороны академического истеблишмента. В-четвертых, плюрализм и разнообразие средств массовой информации в Норвегии предлагают антропологам целый ряд возможностей для самовыражения. В-пятых, четыре вышеуказанных фактора способствовали тому, что в средствах массовой информации, общественных и других организациях возникло осознание большого потенциала, скрытого в антропологическом способе анализа вещей и явлений. Тот факт, что многие норвежские антропологи сегодня занимаются исследованием проблем не некоего «экзотического», но собственного норвежского общества, лишь больше говорит публике об уместности и важности их работы (см.: Rugkåsa, Thorsen 2003).
Barth 1980 — Barth F. Andres liv — og vårt eget. Oslo, 1980.
di Leonardo 1998 — di Leonardo M. Exotics at Home: Anthropologies, Others, American Modernity. Chicago, 1998.
Døving 2004 — Døving R. Rype med lettøl. Oslo, 2004.
Eriksen 2003 — Eriksen Т. Н. The Young Rebel and the Dusty Professor: A Tale of Anthropologists and the Media in Norway // Anthropology Today. 2003. Vol. 19. P. 3–5.
Eriksen 2006 — Eriksen Т. Н. Engaging Anthropology: The Case for a Public Presence. Oxford: Berg, 2006.
Gullestad 2002 — Gullestad M. Det norske sett med nye oyne. Oslo, 2002.
Gullestad 2003 — Gullestad Ì. Kunnskap for hvem? // Nasre steder, nye rom: Utfordringer i antropologiske studier i Norge / Ed. M. Rugkåsa, K. T. Thorsen. Oslo, 2003. P. 233–262.
Jacoby 1987 — Jacoby R. The Last Intellectuals: American Culture in the Age of Academe. N.Y., 1987.
Klausen 1984 — Den norske væremåten / Ed. A. M. Klausen. Oslo, 1984.
Klausen 1999 — Olympic Games as Performance and Public Event: The Case of the XVII Winter Olympic Games in Norway / Ed. A.M. Klausen. N.Y., 1999.
Kyllingstad 2004 — Kyllingstad J. R. Kortskaller og langskaller: Fysisk antropologi i Norge og striden om det nordiske herremennesket [Dolichocephalics and brachycephalics: Physical anthropology in Norway and the controversy over the Nordic master race]. Oslo: Topos, 2004.
Marcus, Fischer 1986 — Marcus G. E., Fischer M. M. J. Anthropology as Cultural Critique: An Experimental Moment in the Human Sciences. Chicago: University of Chicago Press, 1986.
Mills 2003 — Mills D. Professionalizing or Popularizing Anthropology? // Anthropology Today. 2003. Vol. 19. P. 8–13.
Rugkåsa, Thorsen 2003 — Nære steder, nye rom: Utfordringer i antropologiske studier i Norge / Ed. M. Rugkåsa, K. T. Thorsen. Oslo, 2003.
Spencer 2000 — Spencer J. British Social Anthropology: A Retrospective // Annual Review of Anthropology. 2000. Vol. 29. P. 1–24.
Talle 2003 — Talle A. Om kvinneleg omskjering. Oslo, 2003.
Wikan 1995 — Wikan U. Mot en ny norsk underklasse? Oslo, 1995.
Wikan 2001 — Wikan U. Generous Betrayal. Chicago: University of Chicago Press, 2001.
Хан Фермойлен
Хан Ф. Фермойлен (Vermeulen) — профессор кафедры культурной антропологии Лейденского университета (г. Лейден, Нидерланды), сотрудник Института социальной антропологии им. М. Планка (Галле, Германия). Среди текущих научных интересов: история и теоретическое развитие антропологии, ранние этапы этнографического знания. Автор и составитель ряда книг: Fieldwork and Footnotes: Studies in the History of European Anthropology (L., 1995); Treasure Hunting? Collectors and Collections of Indonesian Artefacts (Leiden, 2002) и др.
Антропология в Нидерландах: Прошлое, настоящее и будущее
Нидерландская антропология представляет собой широкую по охвату область исследований культуры и общества как в мире за пределами Европы, так и в самой Европе, с сотнями участников, работавших на протяжении последних двух столетий и продолжающих работать сегодня[38]. Она — результат сложного взаимодействия между научным интересом к далеким народам, несколькими веками колониализма и международной торговли и политическими решениями по планированию высшего образования и исследовательской деятельности в Нидерландах и их бывших колониях[39]. Этот исторический фон в значительной степени сформировал существующий сегодня подход к организации и финансированию исследований.
Если отталкиваться от эпохи нидерландского колониализма, охватывающей свыше 350 лет торговли и колонизации в Ост- и Вест-Индии (Van Goor 1994; de Jong 1998), 400 лет торговых взаимоотношений с Китаем и Японией (Blussé 1989; Blussé et al. 2000) и 300 лет взаимоотношений с Южной Африкой (Ross 1999), то можно сказать, что антропология вступила на академическую сцену довольно поздно. Процесс ее институционализации происходил в XIX в. одновременно с подобным процессом в других европейских странах и США. Но этот этап был предварен другим периодом — периодом процесса концептуализации в XVIII в. (Vermeulen 1995, 1996). Начиная с 1740 г. этнография развивалась в России и в Германии. С 1770 г. этнография, физическая антропология и исследования фольклора (volkskunde) активно практиковались в европейской академической среде, где обсуждался не только мир за пределами Европы, но и сама Европа (Vermeulen 1999, 2002).
Таким образом, хотя нидерландская антропология очевидно наличествовала уже с 1770-х годов, процесс ее институционализации начался лишь с 1830-х годов. Это был медленный процесс, отчасти объясняемый тем фактом, что исследования развивались в двух основных формах, а именно в форме общей антропологии, обычно — компаративистского (сравнительного) подхода, и региональной антропологии — по преимуществу исследований Индонезии, но также Суринама и нидерландских Антил (а позднее и других частей мира). Из-за того, что региональная антропология (этнография) являлась составной частью программ обучения военных и колониальной администрации уже с 1836 г., общая антропология (этнология) сталкивалась с трудностями в своей институционализации. Первая университетская кафедра этнографических исследований Индонезии была основана в Лейдене в 1877 г., в то время как кафедра общей (сравнительной) этнологии была основана в Амстердаме только в 1907 г., а в Лейдене — в 1922 г. Эта специфика развития нидерландской антропологии привела к возникновению ее двойственной идентичности, которая сохраняется и сегодня. Для начала XIX в. было характерно различие между этнологией (общей антропологией) и этнографией (региональной антропологией); для конца XIX и начала XX в. — между этнологией и индологией (программами подготовки колониальной администрации); а для периода после Второй мировой войны — между культурной антропологией и так называемой социологией незападных обществ. Последнее различие все чаще становится предметом дискуссий.
В этой статье я описываю по преимуществу культурную антропологию, которая до 1953 г. именовалась этнологией, а также социологию незападных обществ, рассматриваемую в более широком контексте антропологических исследований в Нидерландах. К 1955 г. общая дисциплинарная область состояла из этнологии (volkenkunde), исследований фольклора (volkskunde) и физической антропологии; все три дисциплины функционировали как самостоятельные (Van Bork-Feltkamp 1938, 1948, 1955). До того времени этнология преподавалась как предмет в аттестационных программах по географии в университетах Амстердама и Утрехта, а также в аналогичных программах по «индологии» и «ост-индскому законодательству» в университетах Лейдена и Утрехта. Программа по этнологии (общей антропологии) на уровне магистра существует в Лейденском университете с 1929 г. В 1953 г. она была переименована в соответствии с американской терминологией в программу по культурной антропологии, хотя некоторые предпочитали термин «социальная антропология». В 1952 г. на основе программ по индологии и ост- и вест-индскому праву возникла новая аттестационная программа, получившая наименование «незападная социология» (NWS), а с 1983 г. она стала известна как «социология незападных обществ» (SNWS).