Возрастные инициации были описаны у многих народов в разных регионах мира. Наиболее подробно они описаны на австралийских материалах[10]. В 1899 году появилась книга Б. Спенсера и Ф. Гиллена «Туземные племена Центральной Австралии». В 1904 году вышла в свет книга А. Хауитта «Туземные племена Юго-Восточной Австралии». Авторы этих книг, а также К. Штрелов, Т. Штрелов, А. Элькин, В. Уорнер прожили среди аборигенов не один десяток лет. Они удостоились доверия аборигенов и были посвящены в тайную жизнь общества. Доступ в неё им открыли обряды инициации, которые они прошли наравне с подростками.
Эти учёные представили инициации как важнейший этап в жизни первобытного человека, который переворачивает его отношения с миром природы и с окружающими людьми, а также в корне меняет посвящаемого подростка как личность.
Сегодня интерес к первобытным инициациям перешагнул границы этнографии. У истоков этого нового интереса стоят проблемы современного человека, проблемы взросления и социальной адаптации к смене позиции, занимаемой в обществе.
Педагоги, психотерапевты, психологи, анализируя проблемы современного взросления, различные случаи нервных срывов, комплексов, коммуникативных барьеров, девиантного поведения, видят, что многие из них прорастают из несоответствия между заданной окружающими социальной позицией и внутренней готовностью личности принять на себя соответствующие функции и полномочия, — внешние события (будь то получение аттестата зрелости, смена работы, переезд, вступление в брак, рождение ребёнка…) не соответствуют внутреннему миру личности, тем самым создавая почву для разного рода проблем социальной адаптации и личностных кризисов. Современное общество легко отторгает субъекта от определённой социальной группы и дальше бросает его на произвол судьбы в поисках подходящей «нейтральной полосы» и способов реинтеграции в новую среду («Переходы: их понимание и направленные изменения личности» Adams, Hayes, Hopson 1976: 220). При этом состояние перехода, понимаемое как перерыв постепенности и поворотный момент в жизненном пространстве личности, содержит в себе ценнейшую возможность личностного роста, переоценки ценностей и реорганизации взаимоотношений с окружающим миром (Там же, с. 5, 65–84). Таким образом, за невниманием к подобного рода переменам в жизни человека стоит не только угроза целостности личности, но и упущенные возможности некоего «обучающего потенциала», осознания себя через произошедшие перемены и рефлексии своего Я.
В чём заключается собственно психологическое содержание инициаций?
Какие психологические механизмы и приёмы задействованы в обрядах инициации?
Какая роль отведена в первобытных возрастных инициациях различным испытаниям и истязаниям, которым подвергаются неофиты?
Наконец, чем отличается происходящее во время инициации посвящение в социальную роль от вхождения человека в новую роль и идентификации с нею в обычной повседневной жизни?
Вглядимся пристальнее в возрастные инициации.
Возрастные инициации (на австралийских материалах)
Когда приходит пора инициаций, жизнь мальчиков превращается в напряжённое ожидание. Обычно одновременно инициацию проходят несколько мальчиков. Они знают, что их ждёт нечто очень важное, что надо выдержать испытания, но в целом они имеют весьма смутное представление о предстоящем. Они держатся около матерей или хвастаются в компании сверстников, что им всё нипочём и что «старики» их не поймают (Берндт, Берндт 1981; Рафси 1978: 55.), хотя прекрасно понимают, что им не избежать предстоящих испытаний. Решение о моменте начала принимают старшие мужчины, не только прошедшие все обряды посвящения, но и умудрённые жизненным опытом.
С мнением родителей не очень-то считаются. Пусть отец возражает, спорит, говорит, что сын его мал для таких болезненных церемоний, но раз решение принято, ничья воля уже не может вернуть мальчика с пути инициаций (Howitt 1904: 655). «Старики» хватают мальчиков, подбрасывают в воздух, рисуют на их спинах тотемические знаки, значение которых известно только посвящённым, и уводят в буш или в горы, подальше от основного лагеря. Иногда женщины сопровождают их плачем и стенаниями, делая вид, что сопротивляются (Spencer, Gillen 1968: 212–215; Берндт, Берндт, 1981: 217). А иногда сами призывают мужчин прийти и забрать мальчиков, отталкивают их от себя, когда из-за деревьев выскакивают разукрашенные кровью и пухом похитители и начинают стаскивать их с материнских колен (Meggitt 1966: 293). В Юго-Восточной Австралии мальчиков, вступивших в пору инициаций, разрисовывали охрой, втирали им в кожу жир, укутывали в специальные накидки, а потом их «похищал» «главный дух» инициации (Мathews 1896а: 307–309).
Этот уход — сегрегация — разрыв прежних социальных связей, который представляется в виде особых обрядов.
Нагляднее и последовательнее, чем у австралийцев, идея разрыва неофита с прежним миром представлена у некоторых племён Новой Гвинеи. Так, киваи, перед тем, как допустить мальчика до тайных церемоний, тщательно его моют, «чтобы убить запах, принадлежащий женщинам». Из дома он выходит, переступив через лежащую в дверях мать, наступив при этом ей на живот, то есть на то место, откуда он появился при рождении (Landtman 1927: 344–345). В племени гурурумба мальчик, впервые введённый в мужской дом, должен полностью освободиться от «нажитого» вместе с женщинами, иначе он никогда не станет мужчиной. Он должен удалить из тела «утробную кровь», кровь матери (для этого в ноздри засовывают острую траву, которая режет их), удалить пищу, которую съел, когда жил с матерью (в пищевод вводят стебель сахарного тростника и двигают его вверх-вниз, вызывая рвоту), пропотеть и очиститься от грязи, появившейся на его теле из-за жизни с женщинами (Newman 1964: 265–267).
Фаза сегрегации может продолжаться от нескольких дней до нескольких месяцев. Чаще всего инициируемые ведут уединённый образ жизни, соблюдают ряд пищевых ограничений, самостоятельно охотятся, отдавая большую часть добытого своим наставникам, которые готовят их к главным обрядам посвящения.
Разрыв с прежним социальным окружением и вступление на путь посвящения всегда представляется как выход из мира обыденного в мир сакрального, а такое путешествие в «мир иной» в сознании первобытного человека, сознании, подчинённом циклической концепции времени, отождествляется со смертью и возрождением. Причём суть не в смерти как таковой, а в том, что она является понятным способом перемещения из одного мира в другой.
Таким образом, в обрядах инициации переход от прежней социальной позиции к новой, у каждой из которых свои нормы поведения и своя система ценностей, осуществляется через символическую смерть. Представления о символической смерти и последующем возрождении, а также церемонии, в которых они воплощаются, образуют переходную лиминальную фазу инициаций.
Символическая смерть — центральный момент инициаций вообще, не только возрастных. В других обрядах перехода, если тема смерти и присутствует, то в более завуалированном, стёртом виде. Здесь же во всём, что происходит с неофитами, можно увидеть символику смерти.
Матерям внушают, что их сыновей глотает монстр, мифический питон или главный дух, а потом выплёвывает их уже взрослыми мужчинами. С этим сюжетом связано сооружение во время инициаций хижины в виде макета животного, у которого есть «утроба» и «хвост», и уединение неофита в этой хижине, окончательно покинуть которую он может, только разобрав заднюю стенку, а не через вход. Особые состояния, в которые ввергается посвящаемый, могут рассматриваться как знаки смерти: потеря сознания, невменяемость (это может достигаться при помощи токсических веществ), забвение прошлого, (когда после инициаций мальчик не узнаёт родных, утрачивает простейшие навыки — как есть, пить, умываться; ведёт себя, как ребёнок), также некоторые особенности поведения; посвящаемые должны ходить обнажёнными, должны быть максимально молчаливы и пассивны, наставники переносят их с места на место на плечах, им подолгу запрещается пить и есть; чтобы выразить какое-либо своё желание, они должны прибегнуть к специальному языку (Пропп 1986: 62–68; Элиаде 1956: 31–36).
Эквивалентом мистической смерти многие авторы считают обрезание и удаление пальца или фаланги. Более того, А. Элькин предполагает, что некоторые обряды, входящие в инициацию, произошли от погребальных обрядов, например, выщипывание волос, нанесение рубцов — они могут символизировать обряд сдирания кожи и волос, практикующийся при похоронах в племенах Восточной Австралии, а обряд выбивания зуба — ритуальное раскрывание рта покойнику для того, чтобы он мог продолжать пить и есть в загробной жизни (Elkin 1964:198–199).
Но смерть как путь посвящения — это всегда не окончательная, а временная смерть. Прошедший инициацию, приобретя новые знания, навыки, возвращается к жизни живых, инкорпорируется в свою социальную группу, но уже в новом качестве. В возрастных инициациях эта фаза представлена церемониями, которыми сопровождается возвращение новопосвящённых в главный лагерь и их первый контакт с женщинами.
Процесс инкорпорации может быть непродолжительным; у валбири (Центральная Австралия) разукрашенные, вымазанные жиром, с нарисованными на спинах тотемическими знаками мальчики под эскортом воинов входят в главный лагерь, их встречают матери, снимают с них волосяной пояс, дают им пищу. С этого момента подросток остаётся в лагере и участвует в общественной жизни как взрослый самостоятельный мужчина (Meggitt 1966: 313).
У мурринг (Юго-Восточная Австралия) инкорпорация происходит иначе. Перед вступлением в лагерь наставники (кабо) взваливают мальчиков на плечи и несут, а остальные мужчины идут рядом, держа в руках ветви и образуя вокруг них зелёный лес. В первой хижине их встречают матери (родные или классификационные), у каждой через лицо проведена белая полоса — знак скорби. Кабо кладут мальчиков на землю перед женщинами. Старшая внимательно рассматривает их, как бы стараясь понять, кто это такие, потом поворачивает одного из них к выходу и легонько подталкивает в спину бумерангом. Мужчины кричат: «Беги!» — и мальчики, преследуемые женщинами, убегают в буш, где одни живут ещё несколько месяцев, питаясь только тем, что сами добудут, контактируя только с кабо, которые время от времени навещают их. Лишь после этого уединения мальчики возвращаются к обычной жизни в лагере (Howitt 1904: 558–559).