но Временем Сновидений и является частью установленного миропорядка. И дубинка наставника, которой поучают нерадивых неофитов, оказывается не простым куском дерева, а воплощением палки-копалки, которую несла на плечах во время своего путешествия мифическая женщина Мамандабари (у валбири см. Meggitt 1966: 304).
Говоря об инициациях, нельзя игнорировать тему испытаний и боли. Именно они зачастую связываются с воспитанием выдержки, силы воли, самообладания и, таким образом, представляются как главное содержание обрядов инициации (Токарев, 1964: 213–218; Субботский 1981: 42–47). Но многое противоречит этой трактовке.
Во многих племенах требование стойко терпеть боль либо отсутствует совсем, либо соблюдается довольно формально. У аранда позором считается плакать во время обряда обрезания или подрезания (Spenсer, Gillen 1968: 246; 255). У мурнгин мальчиков, чтобы они не кричали в момент обрезания, специально заставляют зажать в зубах корзину, тем не менее они кричат изо всей мочи, но это не обесценивает ни самой операции, ни всего посвящения (Warner 1958: 287). В обряде выбивания зуба у мурринг в случае, свидетелем которого был Хауитт, один из посвящаемых абсолютно ничем не выдал боли, его похвалили, а другой, чей зуб поддался не сразу, кричал и сопротивлялся (старшие сказали, что всё это от того, что он слишком долго был с женщинами), но несмотря на диаметрально различное поведение, посчиталось, что оба мальчика прошли этот обряд и могут следовать дальше по пути посвящения (Howitt 1904: 542).
Есть все основания предполагать, что боль, причиняемая различными ритуальными действиями, не является самоцелью инициаций. По крайней мере, это свидетельствуют австралийские данные. У аранда мучительно болезненная операция субинцизии предваряется церемонией, в ходе которой мальчики должны в течение десяти минут обнимать нуртунью — священный шест, после чего им говорят, что они уже почти прошли этот этап посвящения и осталось совсем немного потерпеть (Spencer, Gillen 1968: 254–255). Здесь, как и во многих подобных эпизодах посвящения, акцент делается не на боли и превозмогании её, а на сопричастности таинству.
До и после проведения любых телесных испытаний, будь то обрезание, подрезание, выбивание зуба, нанесение надрезов весьма часто предпринимаются различные меры, магические и реальные, направленные на то, чтобы уменьшить причиняемую боль — исполняются песни, призывающие нож резать легче и быстрее, произносятся заклинания, чтобы боль ушла вместе с кровью, родственники неофитов хлещут себя ветками, чтобы взять боль на себя, раны обрабатываются дымом и паром, прикосновения к священным предметам считаются целебными и уменьшающими страдания (Kaberry 1939: 225; Warner 1958: 287; Spencer, Gillen 1968: 254–256). Кроме того, мальчиков обычно стараются успокоить, заверяют, что самое страшное уже позади. Так что боль здесь — никак не пытка.
А. Элькин пишет, что телесные испытания не являются главной и специфической чертой обрядов инициации. Если того потребуют обстоятельства, они могут быть опущены, и это не нарушит ни целей, ни эффективности самого посвящения. Так, например, иногда аборигенам приходилось отказываться от субинцизии из-за того, что она долго не позволяла вернуться к исполнению обязанностей на скотоводческой ферме, или просто из-за страшной боли, причиняемой ею. Старики же, вспоминая, что самим им пришлось пережить в своё время из-за этих же откровений, недовольны подобными отступлениями от правил, считая, что тайные знания не должны доставаться дёшево.
К тому же, как замечает Элькин, телесные испытания — выбивание зуба, нанесение надрезов, вскрывание вен на руках, субинцизии, не говоря уж о голоде и жажде — могут не иметь никакого отношения к инициации (Elkin 1964). Субинцизия в северных, центральных и южных районах Австралии входит в возрастные инициации юношей. Но участвующие в инициациях взрослые мужчины могут повторно подвергнуть себя этой операции, причём добровольцы сами настаивают на этом (Берндт, Берндт 1981: 126; Spencer, Gillen 1968: 257).
Накладывающаяся на руку на несколько дней тугая повязка и последующее кровопускание из вены в центральных областях западного побережья Австралии — единственное испытание, которому подвергаются посвящаемые. В то же время подобные манипуляции встречаются по всему материку. Это может быть просто способом добыть кровь, которая часто используется как клеящее средство для прикрепления пуха к телам танцующих. Право внести свою кровь представляется как привилегия, а через тела «доноров» предварительно «продувается» дух тотемического питона (Elkin 1964: 195; Warner 1958: 274). У диери в инициацию входит обряд, в котором старику вскрывается вена и кровь льётся на юношу, пока старик не ослабеет, тогда вскрывает вену следующий, и так до тех пор, пока посвящаемый не покроется коростой запёкшейся крови (Howitt 1904: 658). Кроме того, похожие действия производятся, когда в охотничьих походах, истощённые жаждой, бессонницей, жарой, мальчики падают от усталости. Тогда наставники вскрывают себе вены и заставляют неофитов пить кровь или дают течь ей им на голову (Meggitt 1966: 305).
Испытания огнём также часто связываются с воспитанием выносливости и выдержки, но это, скорее, магия. В одном из обрядов у мурнгин в огонь бросают мокрые пучки травы или листья лилии, идёт густой пар, который должен пройти сквозь тела мальчиков, сидящих на корточках на жердях, установленных над раскалёнными докрасна камнями, и сделать их «сильными мужчинами», выносливыми к жажде и голоду, обеспечить им успешную охоту на кенгуру и т. д. (Warner 1958: 288).
Огненные церемонии и взаимодействие с огнём могут сами по себе выступать как откровение или быть этапом подготовки неофита к очередной порции тайных знаний (Spencer, Gillen 1968: 350, 372).
Кроме того, во многих случаях испытания огнём по сути своей являются очистительными обрядами.
Боль сопутствует всем этим церемониям, но не является их смыслообразующей основой. Испытания и боль могут:
• воплощать символическую временную смерть и последующее возрождение;
• переход на новую ступень посвящения;
• они могут быть даже обычным очистительным обрядом/действием (искусственно вызванная рвота, кровопускание, окуривание дымом);
• наконец, в каких-то случаях само по себе переживание боли, сильные, даже экстремальные ощущения могут обретать значение откровения и воплощать в себе сопричастность общему опыту со-переживания, то есть становиться тем таинством, которое отделяет посвящённых от профанов.
Таким образом, телесные операции и истязания не имеют самостоятельного смысла и не являются чем-то исключительным, присущим только инициациям.
В таком традиционном обществе, как, например, у аборигенов, боль не является чем-то, что заслуживало бы особого внимания — это часть повседневной реальности. Отношение к ней культивируется такое, что боль не может препятствовать достижению каких-нибудь жизненно важных реальных или магических целей. Более того, у взрослых популярны декоративные шрамы и насечки. Женщины и девочки часто выжигают или вырезают у себя на коже различные рисунки и втирают в них белую глину, чтобы узор не мог бесследно исчезнуть.
И главное — инициации во многих случаях обходятся без каких-либо истязаний. Но в более или менее подробном описании обрядов инициации всегда присутствует упоминание об открывающихся тайнах, рассказы о магической силе священных предметов, о главных духах, о тотемических предках. У ряда племён, обитавших на юго-востоке Виктории и в районе Мельбурна, в роли возрастных инициаций выступает показ тотемических символов и объяснение их смысла и смысла танцев, включённых в священные церемонии (Warner 1958: 340–355; 580–583; 607–631).
Разрушение этой структуры посвящения чревато вырождением самого обряда.
Если дело не в эффективности суровых приёмов воспитания, то в чём же сила инициаций?
Каким образом ритуал становится одним из механизмов социализации?
Инициация как искусственно организованный кризис на жизненном пути личности
Проблема взаимосвязи ритуального процесса со сменой статуса и с преобразованием личности в соответствии с новой позицией поднимается В. Тернером в его исследованиях, посвящённых структуре ритуала, его символике и его месту в жизни общества. Тернер связывает трансформацию личности неофита с лиминальным этапом обрядов посвящения.
Символика лиминальности — пассивность, отсутствие каких-либо знаков отличия вплоть до полного единообразия, покорность и молчание… — отражает не только отсутствие социального статуса, но и даёт возможность судить о тех изменениях, которые должен претерпеть неофит при переходе с одной социальной ступени на другую (Тернер 1988: 6–11).
В этот период неофит должен быть «tabula rasa», на которой записываются знания и мудрость группы, касающиеся нового статуса (Тернер 1983: 177). Этому же служат испытания и унижения, их социальный смысл — низведение неофитов до уровня человеческой «prima materia»: «… им должно быть показано, что сами по себе они — глина, прах… материал, форму которому придаёт общество» (Тернер 1983: 231, 177; Тurner 1988: 14–19).
Таким образом, по Тернеру, путь становления новой личности в ходе посвящения пролегает через некий вакуум лиминальности, через тотальное нивелирование прежнего индивидуума, которое обеспечивается символами и нормами поведения существа «бесстатусного» статуса. По этой логике для того, чтобы быть заново сформированным, надо вначале побывать никем.
Тернер подробно прорабатывает ситуацию смены статуса и высвобождения из пут старых норм, обязательств, стереотипов поведения, знаков отличия — через «tabula rasa» и «prima materia», через «прах и глину» — к созиданию новой личности.
Но почему это становится возможным, и каковы психологические механизмы «преобразования личности»?
Инициация кардинально меняет социальную ситуацию существования личности — меняет систему отношений и деятельностей, в которые человек был включён, а это и есть основание для преобразования глубинных структур личности. В психологии это получило название