Архаика в детской игре — это то, что остаётся от ушедших из жизни отмирающих обрядов. По мере наступления христианства на язычество, традиционные персонажи, гонимые обряды и архаичные игрища — находит себе новые ниши для существования, где социальный контроль не столь строг. Гонимая и отвергаемая новой исторической эпохой старина вначале вытесняется в сферу смеховой культуры, превращаясь в развлечения, забавы, игрища (Лихачёв, Панченко, Понырко 1984). Следующей ступенью профанирования архаики (и следующим её прибежищем) становится детская субкультура. Магические некогда действия и практики превращаются в игры детей (Тендрякова 2015). Современные детские игры во множестве несут в себе отголоски архаичных ритуалов.
Считалки — от тайного счёта к социальному контролю
Фрагменты древних представлений о мире хранят в себе считалки. В качестве считалок фигурируют до сих пор порою весьма старые тексты, которые, вероятно, некогда бытовали как взрослые потешки или прибаутки:
— Заяц белый,
Куда бегал?
— В лес дубовый.
— Чего делал?
— Лыки драл.
— Куда клал?
— Под колоду.
— Кто украл?
Шла кукушка мимо сети,
А за нею — злые дети,
Кук — мак, Кук — мак,
Убирай один кулак.
В считалках отражается древнее представление о том, что прямой счёт опасен, он может как-то повредить тем, кого сосчитали. Прямой счёт табуирован и заменён ритмическим сочетанием слов или звуков. В последнем случае особым вариантом считалок выступают зауми.
Эгэдэ, пэгэдэ
Цугэдэ мэ
Абэн фабэн
Домэнэ
Икэ пикэ
Грамэникэ
Дон зон
Заяц вон
Вполне возможно, что тайный счёт в виде считалок-заумей относится к тому же кругу архаичных тайных «языков», на которых должен был вестись разговор с потусторонними силами — вроде ритуальных форм причитаний и песнопений или заклинаний, которые у многих народов мира ассоциируются с не читающейся абракадаброй.
По мере забвения магической подоплёки считалки, заумь стала заменяться словами и даже числами (Аникин, цит. по Чередникова 2002: 34–50). Такая разновидность считалок, как числовки, где числа открыто называются, — явление более позднее.
Раз, два — поехали по дрова,
Три, четыре — прицепили,
Пять, шесть — бьём шерсть,
Семь, восемь — сено косим,
Девять, десять — деньги весить,
Одиннадцать, двенадцать —
Кафтан по рубль двадцать.
На глубинное генетическое родство считалок и тайного счёта проливает свет описанная Г. С. Виноградовым игра в «сечки» или «секуши». Один из играющих мальчиков (а играли преимущественно мальчики) обращался к другому с вопросом: «Можешь сделать мне пятнадцать зарубок (сечек), только чтоб не считать?» Приём, при помощи которого эта задача решалась, должен был быть известен заранее, иначе с задачей не справиться. Это знание особых стишков-секуш и особого ритма, в котором они должны произноситься.
Секу, секу, сеч-ку
Высе-ку до-щеч-ку
Честь, пере-честь
Все пят-над-цать здесь.
Здесь слова и их части являются счётными единицами, которые обозначают определённое число. Если правильно ритмично читать стишок, одновременно в такт острым предметом нанося зарубки на дереве или делая отметки карандашом на бумаге, получится ровно пятнадцать. Сечки очень устойчивы и передаются из поколения в поколение. Г. С. Виноградов также замечает, что обнаружил похожую забаву у плотников во время отдыха, они так же играли в сечки, но «употребляя непригодный для печати текст» (Виноградов 1930(б)).
В считалках используется весьма архаичный приём, когда за элементом открыто произносимого текста, его буквой, словом, слогом подразумевается некий скрытый смысл. То есть налицо два текста — явный «внешний», произносимый вслух, и неявный, «внутренний», который подразумевается и который надо «расшифровать», согласно заранее известному коду.
Тайный счёт и хранение архаики в детских считалках — это, условно говоря, культурная миссия. В рамках же детской субкультуры они играют иную роль, становясь игровыми механизмами социальной регуляции поведения ребёнка.
Считалки, жеребьёвки, дразнилки, поддёвки, отговорки и другие фольклорно-игровые приёмы и тексты, изустно передающиеся из поколения в поколение в детской среде, М. В. Осорина, детский психолог и исследователь фольклора, квалифицировала как игровые регулятивные механизмы — они снимают конфликты, отслеживают соблюдение правил, регулируют отношения между участниками действия.
Играют дети в прятки, в пятнашки, кто будет водить, кто с кем в какую группу попадёт, как распределить игровые роли, чтобы избежать конфликта? На это есть готовые, веками детства отработанные приёмы.
Вошь на аркане или блоха на цепи?
или
Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана,
Буду резать, буду бить,
Всё равно тебе водить!
Выбор, сделанный при помощи жеребьёвки или считалки, не подлежит сомнению. Считалки и жеребьёвки «тщательно следят за соблюдением правила случайности», они воплощают в себе справедливость игрового действия (Осорина 2001). Они всех рассудят и расставят на свои места.
Есть острастка и для нарушителя игрового правила. Например, играют дети в прятки, нельзя оставаться стоять прямо за тем, кто водит, и вот как только водящий перестаёт считать, дав время всем спрятаться, он произносит специальную присказку: «Кто за мной стоит, тот в огне горит», — и всё, возможность схитрить и обойти игровое правило блокирована (Осорина 2001).
Детям на каждом шагу приходится принимать решение, решать, что такое «правильно» в той или иной ситуации. Причём решать самим, без взрослых, своими способами. Выстраивая отношения в своей среде, дети то и дело обращаются к игровым приёмам разрешения возникших вопросов. Сидят в кружке, беседуют, решают рассказывать истории. Кто первый начнёт, и чтоб это было по справедливости? Тут опять без считалки не обойтись. Или возникнет дискуссия, кто выносливее, у кого силы воли больше. На этот случай в детском фольклоре есть целый арсенал молчанок. Произнёс, например, ведущий:
Тише, мыши:
Кот на крыше.
Кошку за уши ведёт.
Кошка драна,
Хвост облез,
Кто промолвит,
Тот и съест —
…и терпи, тебя смешат, поддевают, а ты молчок. Выдержал, — никто уже не усомнится в твоём праве на первое слово, или в наличии у тебя силы воли, что соответственно отразится на социальном статусе выдержавшего испытание.
В детской субкультуре действуют свои, не навязанные взрослыми, пусть игровые, но очень эффективные механизмы разрешения конфликта и урегулирования социальных отношений. Во многом благодаря им усваивается представление о важности следовать правилам поведения, выстраиваются и осознаются детские нормы нравственности, — обретается игровой опыт, который выходит за пределы игры (Тендрякова 2015).
Дразнилки как коммуникативный вызов
Дразнение ведёт своё начало от древней традиции словесного боя, включавшего посрамление противника, и языческого обычая давать людям прозвища (Шангина 2000: 123). Но со временем оно уходит в детскую субкультуру и превращается в многочисленные дразнилки. Дразнение — это институализированное, введённое в рамки нормативной культуры выражение агрессии: проявление агрессии здесь не совсем всерьёз, оно выражается в виде смехового действия и сродни озорству, подшучиванию; тексты дразнилок комичны и строятся на абсурдности эпитетов, ситуаций или сравнений. Всё это не снимает ни остроты, ни обидности дразнилок, но наделяет их куда более сложными качествами, чем просто агрессивность.
Это только на первый взгляд дразнилка — безотказный механизм раздувания конфликта. Сказал, например,
Тили-тили тесто, жених и невеста…
или
Бабка-ёжка, костяная ножка,
Вышла на улицу, раздавила курицу…
— и всё, враги расставлены по боевым позициям, атмосфера нагнетается. Но дразнилка не только задирает, она также осуществляет социальный контроль, когда даёт отповедь нарушителям неписаных законов: «Ябеда корябеда…», «Жадина говядина…», «Плакса вакса гуталин, На носу горячий блин». Не жадничай, не ной, не ябедничай, дразнилка стоит на страже соблюдения норм поведения в детской среде. Причём на тему ябед детский фольклор особенно традиционен и строг. Оно и понятно, ведь ябеда бежит жаловаться взрослым, тем самым ставя под удар суверенность детского мира, а это серьёзнейший проступок (Осорина 2001).
Но не будем преувеличивать миссию восстановления справедливости, возложенную на дразнилки. Дразнилки чрезвычайно пристрастны, ситуативны, и вовсе не всегда их острие направлено на порицание «общественных язв». Дразнить могут за что угодно и кого угодно: тощих и толстых, очкариков и «зрячих», лохматых и лысых, отличников и двоечников, красивых и не очень.
По части задирания очень близки к дразнилкам поддёвки, короткие прибаутки, тексты-ловушки, цель которых поставить незадачливого собеседника в неловкое положение:
— Повторяй за мной: «как».
«Пошла баба в кабак».
— Как.
— «Нализалась пьяная».
— Как.
— «Мужик стал её бить».
— Как.
— «А вот так».
Следует удар по спине.