Будучи адептами объективной морали, дети могут выступать обличителями отступления от любых прописных истин. Они просто приходят в ужас от того, как часто взрослые нарушают ими же придуманные правила. И бегут жаловаться, наивно и искренне. А уж состоится ли донос, или все обернётся смешной историей — это будет зависеть от «проступка»: папа курит — это пока что простительно, а если всплывает, что папа не уплатил налоги — последствия будут совсем иными[25]. «Объективная мораль» только что усвоенных норм может иметь прямое отношение к такому явлению, как дети-обвинители и детские доносы, которые внесли свою лепту в историю гонений и во времена охоты на ведьм, и во времена последователей Павлика Морозова (см. Очерк 5). Не это ли психологический механизм появления детей-обвинителей, которые просто вторят громогласно провозглашаемым нормам и предписаниям?
Этапы становления нравственности по Лоренцу Кольбергу
У Лоренца Кольберга так же, как и у Пиаже, методом исследования было интервью. Кольберг предлагал испытуемому короткую историю:
«Хайнц крадёт лекарство»
В Европе одна женщина очень тяжело заболела. Имелось только одно-единственное лекарство, которое могло её спасти. Это была разновидность радия, который недавно открыл аптекарь, живущий в том же городе. Это лекарство было очень дорогим, и производство его требовало много денег. Но мало того, что оно было дорогим. Ещё и аптекарь запрашивал за это лекарство в десять раз больше. Он просил какие-то тысячи …за дозу. И Хайнц, муж больной женщины, заходил ко всем своим знакомым, но вместо двух тысяч долларов насобирал только тысячу. Он просил этого аптекаря сбавить цену, он обещал позже принести недостающие деньги, но аптекарь сказал, что нет, я открыл это лекарство и хочу заработать на нём деньги и обеспечить свою семью. И тогда Хайнц пошёл на отчаянный шаг, он проник в эту аптеку и выкрал это лекарство. Правильно ли он поступил? (Цит. по Крейн 2002).
Дети разного возраста по-разному отвечали на этот вопрос. Для Кольберга важно было не то, как именно они решат, прав или не прав Хайнц, но главное, как они аргументируют свои ответы. По характеру аргументации Кольберг выделил три основных уровня развития нравственных суждений, каждый из которых состоит из двух подуровней. В основе этой классификации лежит то, как человек понимает нормы поведения (как непререкаемую данность или как конвенциональные[26] отношения), а также какая система ценностей стоит за принимаемыми решениями.
Первый уровень: Преконвенциональная нравственность
• Стадия 1. Послушание и ориентация на наказание.
• Стадия 2. Индивидуализм и обмен.
Второй уровень: Конвенциональная нравственность
• Стадия 3. Хорошие межличностные отношения.
• Стадия 4. Сохранение социального порядка.
Третий уровень: Постконвенциональная нравственность
• Стадия 5. Социальный договор и индивидуальные права.
• Стадия 6. Универсальные принципы.
Стадия послушание и ориентация на наказание. Как можно бы уже догадаться, на этой стадии дети отвечали Кольбергу, что красть лекарство очень плохо, потому что воровать нельзя. Обязательно накажут. Хайнц поступил неправильно. Здесь аргументация строится на запрете, он незыблем, безусловен, и не знает исключений. Ребёнок может даже попытаться оправдать Хайнца, но оставаясь в рамках той же логики: «ведь Хайнц просил же вначале аптекаря, а тот отказал» или «вещь-то была маленькая…» (Крейн 2002: 198). Даже слабая надежда — вдруг да обойдётся — никак не влияет на запрет, запрет по-прежнему незыблем.
На стадии индивидуализм и обмен — ребёнок уже пытается посмотреть на эти правила в контексте всей ситуации: наверно, у Хайнца есть дети, и ему, конечно, нужна жена, чтобы она за детьми ухаживала, а вдруг его теперь в тюрьму посадят, значит, наверное, всё-таки не стоило воровать. Или, напротив, Хайнц прав, что украл, ведь аптекарь не пошёл на честную сделку, если аптекарь такой нехороший — мол, поделом ему. Даже такой аргумент: если Хайнц хочет спасти жену, то он может взять лекарство, но если он хочет жениться на другой, молодой, то и не надо этого делать.
Наказание не вызывает сомнений, но появляется представление о разных точках зрения на ситуацию и уже идёт поиск лазейки, как бы поступить иначе. Правило по-прежнему незыблемо и существует вовне как принуждающая сила. Нравственность пока что нечто внешнее по отношению к ребёнку — делай как надо, а то накажут. Здесь ребёнок не рассматривает и не оценивает самого правила. Поэтому это всё ещё преконвенциональный уровень нравственных суждений.
Дети постарше, тинейджеры, рассуждают уже иначе: Хайнц — добрый, хороший, он же хотел спасти жену. А аптекарь — злой, жадный, и раз он плохой, надо не Хайнца наказывать, а аптекаря в тюрьму посадить. Или: раз Хайнц жену любил, то можно и своровать. Поступок оценивается с точки зрения личных мотивов: один хотел обогатиться, другой — вылечить (Крейн 2002: 200).
Вслед за Кольбергом подчеркнём, что здесь на первый план выдвигаются личные отношения, собственные оценки, кто хороший, кто плохой. Эту третью стадию Колберг так и назвал — хорошие межличностные отношения. Ребёнок или подросток здесь исходит из ситуации, сложившейся в какой-то своей, локальной группе. Есть «свои», хорошие, им надо помочь, и тогда все правила отменяются. Я бы условно назвала эту стадию стадией Робина Гуда — у чужих отобрать и отдать своим.
Любой школьный учитель, работник детской комнаты милиции, психолог не раз сталкивались с ситуацией, когда подросток совершает кражу или грабёж, а его друзья говорят, что он хороший, добрый, мол «с нами поделился, за своих заступался, мы так здорово повеселились». Вот случай, уникальный в своей банальности. Девочки-подружки из не особо благополучных семей ходили-бродили компанией. У одной из них оказалась абсолютно рваная обувь. И тут видят какую-то незнакомую девчонку в отличных кроссовках. Окружили её, сказали, разувайся. Та стала сопротивляться, и была избита. Одна особо усердствовала, и когда стали разбираться, за неё вся компания заступалась, оправдывала её, она же хорошая, она не для себя старалась, для подруги, у той ноги мёрзли! А другую-то почему избивали, она в чём виновата? А она не захотела отдавать… А почему она должна отдать?.. Внятных ответов не было…
Важно отметить, что это уже переход на конвенциональный уровень, — нормы и правила уже не непреложны, на третьей стадии о них судят, руководствуясь личными отношениями. Если хорошие отношения — Хайнц любит свою жену, она добрая, хорошая, — то стоит украсть лекарство, при этом подразумевается, что была бы жена Хайнца чуть хуже, то и красть ради неё незачем, и дилеммы бы не было. Добро и зло, хороший-плохой оценивается в масштабах и интересах малой группы, членом которой ощущает себя подросток. Все нравственные суждения и представления о справедливости идут с высоты непосредственного окружения — своей компании.
Период приучения к морали и превращения её в привычку прекратился, и страсть осуществлять свободу, действовать на основании личного опыта и руководиться собственной совестью вступает в свои права.
Проявлением таких приоритетов может быть подростковый конформизм, когда «у нас все так делают» превращается в весомый аргумент следовать общей колеёй: у нас все слушают такую музыку, значит она «правильная», все носят такую причёску, все так считают, все это любят, а это ненавидят… Такая позиция отдаёт подростка во власть стереотипов. Осознание конвенциональности социальных норм и запретов отнюдь не всегда обретает криминальные формы. Даже напротив, оно может обернуться гиперпослушанием.
Следующая стадия конвенционального уровня — сохранение социального порядка. Здесь подросток/молодой человек уже отстраняется от конкретных межличностных отношений и смотрит на них как бы с высоты новой позиции: мы, конечно, понимаем поступок Хайнца, его мотивы благородны, но что же будет, если все будут так поступать… Будет хаос, общество распадётся, должна быть правовая структура и правовое решение таких ситуаций…
Это уже не «воровать плохо», как было на первой стадии, не слепое подчинение, это уже понимание, для чего нужны законы в обществе, что в принципе без них нельзя. Это уже решение члена большого общества, а не только малой группы. Воплощением такого рассуждения может быть позиция законопослушного государственника, который безоговорочно ставит знак равенства между нравственным императивом и буквой закона.
Эгоцентричным я назвал бы и взгляд ребёнка на текущий момент — по отсутствию опыта ребёнок живёт одним настоящим. <…> Зима летом кажется небылицей. Оставляя пирожное на завтра, ребёнок отрекается от него. <…> А юношеский эгоцентризм: всё на свете начинается с нас? А партийный, классовый, рациональный эгоцентризм? Многие ли дорастают до сознания места человека в человечестве и Вселенной?
На уровне постконвенциональной нравственности, по Кольбергу, появляются автономные моральные принципы. Пятую стадию он называет: социальный договор и индивидуальные права. На этой стадии скорее уже не ребёнок, а молодой человек рассуждает примерно так: совершенно очевидно, что, украв это лекарство, Хайнц поступил правильно, причём совершенно неважно, любил ли он жену или не любил. Право человека на жизнь и жизнь человека в общей иерархии ценностей выше, чем право на собственность или стремление к обогащению.
Точкой отсчёта здесь становятся не личные отношения или интересы группы, а иерархия системы ценностей. Нравственное и правовое могут не совпадать: юридически Хайнц не прав, совершена кража, можно только надеяться, что судья, понимая ситуацию, вынесет возможно более мягкое наказание.