На постконвенциональном уровне на 5-ой стадии приходит понимание, что само общество — это договорённость людей, и нормы и законы должны защищать базовые права человека на жизнь и свободу. Исправно функционирующее общество, где любой ценой поддерживается социальный порядок — не значит хорошее общество. Законы принимают люди под давлением тех или иных обстоятельств, законы меняются во времени, ратифицируются и отменяются. Как часто в истории в рамках закона совершались какие-то нечеловеческие, негуманные деяния! Тоталитарное общество может хорошо функционировать, соблюдая законы, но будет ли это общество гуманным?
Ради спасения человеческой жизни можно нарушить правило и даже преступить закон. Не то чтобы «цель оправдывает средства», ни в коем случае, но мерилом конкретной ситуации становятся универсальные жизненные ценности.
Ясное и отчётливое представление о таких универсальных принципах, как справедливость, равные права, цена жизни — это уже то, что Кольберг связывает с 6-ой стадией, так и называя её — универсальные нравственные принципы.
При этом сразу же возникают вопросы о том, что такое высшая справедливость и возможна ли она. Возможно ли равенство, и всегда ли справедливо демократическое общество? Большинством голосов можно принять законы, ущемляющие права меньшинства. Наконец, большинство далеко не всегда право и уж вовсе не прозорливо, гениальные прорывы, меняющие знание человечества о мире, будь то «земля круглая» или теория относительности, совершались не большинством, а гениальными одиночками (Тендряков В. Ф. 2018)
Шестая стадия по Кольбергу — это нравственные искания поверх общепринятых норм и стереотипов «что такое хорошо, и что такое плохо», поверх личных и корпоративных или государственных интересов. Лучше всего, пожалуй, этот уровень обозначает цитата из С. Довлатова: «— Может ли быть что-то выше справедливости? — Может. Хотя бы милосердие» («Иностранка»).
Человек, поднявшийся до этой стадии, становится «один в поле воин» — он может пойти против общества и против общепринятых понятий. Глубоко верующий человек, великий религиозный мыслитель Л. Н. Толстой был публично осуждён Синодом «в прельщении гордого ума своего» и объявлен вне церкви. Толстой, чьи произведения составляют глубинную сущность русской культуры, не признавал патриотизма и даже видел в нём опасность (Толстой «Патриотизм и правительство» 1900 г.). Вслед за ним той же болью сквозит блоковское: «Блок сказал: „Сейчас Россию я люблю ненавидящей любовью — это, пожалуй, самое подходящее определение“. Да, это блоковское определение — ненавидящая любовь — самое подходящее и для той любви, которою болен Сологуб» (Е. Замятин «Белая любовь» 1924). Этой же любовью болен и сам Е. Замятин. Это высочайший уровень сложности понимания жизненных реалий, который не вмещается ни в какие прописные истины, и у Замятина, и у Блока он обретает форму даже не парадокса, а оксюморона.
Конечно, как можно догадаться, речь идёт уже не о развитии нравственных суждений у ребёнка, не об онтогенезе, а о нравственных исканиях в масштабах всего человечества.
Кольберг то выделял шестую стадию, то говорил, что это никак не общая стадия, потому что мало кто до неё доходит. Огромное количество людей, взрослые и дети, живут, ладят с миром, с соседями, с обществом, находясь на третьей стадии межличностных отношений, или на четвёртой, опираясь в своих рассуждениях на букву закона или расхожие понятия. Мало кто дорастает до уровня общечеловеческих ценностей (Крейн 2002).
И конечно же для исследования универсальных нравственных принципов метод Кольберга, интервью на тему предлагаемых дилемм, — очевидно не может быть исчерпывающим. Кольберг не раз подвергался критике за абстрактность суждений, их формальный анализ, за то, что их анализ вырван из религиозного контекста (Hanford 1982). При этом и сам Кольберг, и его последователи никак не пренебрегали ни философскими аспектами моральных суждений (Kohlberg 1981), ни вниманием к общекультурному контексту. Только в последнем случае они сосредотачивались на верификации, универсальны ли открытые ими закономерности. Экспериментальные исследования нравственных суждений в различных культурах, включая отдельные лонгитюдные исследования (на протяжении двадцати лет) пришли к заключению, что сами по себе эти стадии:
• не обусловлены генетически (в отличие от того, как представлял Пиаже выделенные им стадии мышления);
• не являются результатом деятельности социализаторов, то есть ни родители, ни учителя, ни другие люди не могут напрямую обучить новому пониманию и перевести на следующую стадию (разве что попытаться подтолкнуть), человек должен самостоятельно сделать эти открытия;
• и что очень важно, названные стадии универсальны. По крайней мере первые три стадии дети проходят по порядку, хотя могут быть и скачки через стадию, и случаи регресса на предыдущую стадию.
Точнее будет сказать, что универсальны не столько сами стадии в своей строгой последовательности, сколько модусы нравственного рассуждения, которые можно обнаружить в различных культурах и обществах. При этом важно не то, что считается хорошо, а что плохо, а как человек рассуждает по этому поводу. Если в культуре не принято открыто проявлять агрессию, то на 1-ой стадии будет говорится: «Драться плохо, за это накажут»; если в культуре будет стимулироваться противоборство и формы агрессии будут вполне узаконены, то скажут, например: «Драться можно, за это не наказывают». На 4-ой стадии аргументация соответственно будет иной: «Если все будут постоянно драться, настанет анархия». Или, напротив, «люди должны защищать свою честь, поскольку в противном случае каждый будет оскорблять каждого, и всё общество рухнет» (Крейн 2002: 206–212).
Последователи Кольберга обнаружили такого рода модусы рассуждений у детей и подростков Мексики, Тайваня, Израиля, Турции, Кении. Но в различных обществах люди проходят эти стадии/модусы различным темпом и достигают различных точек. Так, например, средний класс в больших городах преимущественно рассуждает в ключе 4-ой стадии, а в деревнях и традиционных сообществах — большинство суждений находится на 3-ей стадии.
Исследования и метод Кольберга неоднократно критиковали за то, что исследовалась не нравственность как таковая, а нравственные суждения. Как будут поступать в реальной жизни люди, которые так замечательно нравственно рассуждают? Может ли уровень суждений гарантировать соответствующее поведение?
Борьба мотивов и поступок как истоки нравственности
А. Н. Леонтьев, говоря о становлении личности и истоках нравственности, переносил акцент на поступок: как ребёнок/человек поступает в ситуации выбора, когда не очевидно, как быть. В ситуации выбора сталкиваются различные мотивы, и принципиально важно, какой мотив побеждает. А. Н. Леонтьев пояснял это на простом примере, получившим название феномен горькой конфеты:
«Экспериментатор… ставил перед ребёнком задачу — достать удалённый от него предмет, непременно выполняя правило — не вставать со своего места. Как только ребёнок принимался решать задачу, экспериментатор переходил в соседнюю комнату, из которой и продолжал наблюдение… Однажды после ряда безуспешных попыток малыш встал, подошёл к предмету, взял его и спокойно вернулся на место. Экспериментатор тотчас вошёл к ребёнку, похвалил его за успех и в виде награды предложил ему шоколадную конфету. Ребёнок, однако, отказался от неё, а когда экспериментатор стал настаивать, то малыш тихо заплакал» (Леонтьев 1977: 187).
Экспериментальная ситуация сконструирована так, чтобы произошла «сшибка» мотивов: желание получить игрушку VS выполнить условие экспериментатора (не вставать со стула), личное желание VS социальное ограничение. Когда экспериментатор «хвалит» ребёнка, тот осознаёт, что нарушил условие, схитрил, поступил нечестно — так «конфета оказалась горькой …по субъективному личностному смыслу» (Леонтьев 1977: 188). Не все дети так реагируют на незаслуженную похвалу, есть те, что благополучно съедают шоколадную конфету, не терзаясь противоречивыми чувствами. Самые маленькие вообще не воспринимают конфликта и «сшибки». Но в том-то и дело, что в определённый момент ребёнок начинает переживать подобную ситуацию как борьбу мотивов, как противоборство «хочу» и «можно ли». Решением становится осознанный выбор, то, как ребёнок поступает: если он остаётся сидеть на месте, то побеждает мотив послушания и социально одобряемого поведения; если встаёт, чтобы взять конфету — побеждает собственное желание. Но может произойти и переоценка значимости мотивов, и тогда конфета станет горькой.
По А. Н. Леонтьеву, это свидетельствует о полимотивированности поведения и о борьбе мотивов, когда выстраивается иерархия и соподчинённость мотивов и действий. В поступке и его осознании, в феномене «горькой конфеты» можно увидеть истоки нравственности: нравственный выбор реализуется в поведении. А. Н. Леонтьев называет это «первым» рождением личности у ребёнка. «Второй» раз она рождается, «когда возникает его сознательная личность» — когда вся эта система соотношений мотивов друг с другом, их иерархия и соподчинение осознаётся, и выстраивается система личностных смыслов и ценностей (Леонтьев 1977: 211–212).
В решении подобного рода задач, когда ребёнок оказывается перед выбором, как ему поступить, в задачах, которые требуют взвешивания тех или иных мотивов и выстраивания их (и стоящих за ними ценностей и смыслов) в иерархию, а также в отношении самого человека к этим его действиям — происходит процесс самостроения личности. Самостроение заключается в расширении связей с миром и осознании этой системы отношений, в переоценках прошлого опыта — и, по большому счёту, эта внутренняя работа, когда-то начавшись в детстве с «горькой конфеты», продолжается всю жизнь:
«…Прошлые впечатления, события и собственные действия субъекта отнюдь не выступают для него как покоящиеся пласты его опыта. Они становятся предметом его отношения, его действий и потому меняют свой вклад в личность. Одно в этом прошлом умирает, лишается своего смысла…; другое открывается ему в совсем новом свете и приобретает прежде не увиденное им значение; наконец, что-то из прошлого активно отвергается субъектом, психологически перестаёт существовать для него, хотя и остаётся на складах его памяти. Эти изменения происходят постоянно, но они могут и концентрироваться, создавая нравственные переломы» (Леонтьев 1977: 216).