Этническая антропология
Расоведение или этническая антропология знакомит с проблемами происхождения рас, классификации расовых типов, распространением их по территории Земли, основными факторами и этапами расообразования, а также современными взглядами на популяционную структуру человечества и его рас. Завершается этот раздел антропологии критикой расистских взглядов.
Этническая антропология и её основные задачи
«Этническая антропология (расоведение) изучает антропологический состав народов земного шара в настоящем и прошлом. Полученные в результате этого изучения материалы дают возможность выяснить родственные отношения между расами и историю их возникновения, т. е. древность, место и причины происхождения расовых типов.
Этническая антропология обслуживает также интересы и смежных с ней дисциплин, разрешая при этом ряд различных задач.
Сравнительное изучение человеческих рас весьма важно для разрешения проблемы происхождения человека современного вида и в первую очередь для разрешения вопроса о том, в одном или в нескольких местах возник человеческий род. В истории науки этот вопрос всегда рассматривался и решался в неразрывной связи с вопросом о степе ни взаимного сходства и различия между человеческими расами, а также об изменчивости расовых типов под влиянием географической среды.
Этническая антропология представляет существенный материал для изучения закономерностей роста, изменчивости и корреляций, весьма важных для биолога.
Антропологический (расовый) материал имеет большое значение и для разрешения некоторых вопросов истории, в особенности вопросов этногенеза. Наличие на территории типа, резко отличного от основной массы населения, позволяет с уверенностью говорить о приходе на данную территорию либо предков основной массы населения, либо предков типа, составляющего меньшинство. Более того, в этнографических и археологических данных в подобных случаях всегда обнаруживаются различия в культуре в настоящем или в прошлом между группами, отличающимися друг от друга по антропологическому типу. Совокупными усилиями антрополога, этнографа, археолога, а иногда и лингвиста можно определить область, из которой шло переселение, и время этого переселения.
Приведем некоторые примеры использования антропологического материала как исторического источника.
Появление азиатских тюркских кочевников на территории южной Украины сопровождалось отчетливым изменением физического типа, о чем свидетельствуют, например, скелетные останки, добытые на татарском кладбище XV в. в Тягинке близ Херсона.
Исследование черепов из Луговского могильника ананьинской культуры показало преобладание у ананьинцев монголоидных черт и явилось свидетельством того, что древнее население этой культуры было связано с лесными областями Зауралья (Трофимова). Это положение нашло свое подтверждение и в археологических материалах.
С другой стороны, антропологический анализ заставляет в некоторых случаях отвергнуть гипотезу о массовом переселении. Так, почти полное отсутствие монголоидных черт в тюркском по языку населении Азербайджана вынуждает отказаться от предположения, что тюркский язык распространился в восточном Закавказье в результате вторжения в эту область больших групп завоевателей монгольского расового типа.
Таким образом, изучение человеческих рас может оказать некоторую помощь истории. […] (с. 339–340).
Изучение рас представляет интерес для историка и помимо проблемы переселений. По степени расчлененности на типы можно до известной степени заключить как о давности пребывания на территории тех или иных групп, так и о степени их изоляции. Так, сравнение коренного населения Америки с населением Старого Света с точки зрения разнообразия их расового состава заставляет сделать вывод, что разделение на расовые типы в Америке далеко не достигло той степени резкости, какую мы находим в Старом Свете. Этот антропологический факт представляет собой существенное подтверждение вывода, основанного на данных археологии и палеоантропологии, что Америка была заселена сравнительно поздно.
Очевидно, что вопросы о переселении и изоляции народов имеют близкое отношение к проблеме их образования и расчленения, т. е. к проблеме этногенеза. Примером использования антропологических данных для разрешения этой проблемы могут послужить исследования о происхождении народов угрофинской языковой группы.
По этнографическим материалам прослеживаются три основных направления связей угрофинских народов: первое направление ведет к историко-этнографической области 06скоЕнисейского бассейна с ее культурой лесных охотников и рыболовов; второе — связывает угрофинские народы с Волго-Балтийской историко-этнографической областью, с ее культурой земледельцев, первоначально мотыжных, а с середины I тысячелетия н. э. плужных, наконец, у многих различных финоязычных народов Волго-Камья прослеживаются связи со скотоводческими культурами причерноморских и аралокаспийских степей. Данные расоведения позволяют выделить у современных угрофинских народов как раз три группы антропологических типов, одна из которых — уральская (смешанная монголоидноевропеоидная) связана с Западной Сибирью, вторая — светлая европеоидная тяготеет к Прибалтике, третья — темноволосая европеоидная свидетельствует о былой их близости к странам Причерноморья. Таким образом, народы угрофинской языковой группы складывались на основе населения различных историко-этнографических областей, причем каждая из них характеризовалась и характеризуется определенной группой антропологических типов (Чебоксаров, 1951)» (с. 340).
Общее понятие о расе
«…В антропологии разные исследователи в разные периоды под «расой» имели в виду достаточно отличные понятия. Приведем несколько определений для примера.
«…Раса есть совокупность людей, обладающих общностью физического типа, происхождение которого связано с определенным ареалом» (Рогинский, Левин, 1978).
«Раса — это комбинация наследственных характеристик с определенной наследственностью… с помощью которой члены одной расы отличают себя от другой» (Залер, 1931).
«Раса — это группа людей, имеющая общие физические черты» (Кун, 1939).
При таком разнообразии определений неудивительно, что и расовые классификации сильно отличаются у разных авторов» (с. 220).
«Все ныне живущее человечество представляет собой с биологической точки зрения один вид Homo sapiens L., распадающийся на целый ряд более мелких делений, называемых расами. Таким образом, человеческие расы являются подразделениями вида Homo sapiens.
Происхождение термина «раса» объясняли различно, производя его из арабского ras, что значит «голова», «начало», «происхождение», из итальянского razza (раса, племя). Слово La race приблизительно в том смысле, как оно употребляется теперь, мы находим уже у Франсуа Бернье, одного из первых авторов классификации человеческих рас, опубликованной в 1684 г. […] Немцы заимствовали это слово у французов и даже долгое время сохраняли французскую транскрипцию race, и лишь во второй половине XIX в. заменили ее немецкой Rasse.
Расы отличаются друг от друга физическими признаками — цветом кожи, волос, глаз, формой волос, чертами лица, ростом, формой черепа и др. Эти признаки не имеют сколько-нибудь существенного значения для жизнедеятельности человека.
Физические особенности, по которым одна раса отличается от другой, наследственны и сравнительно мало изменяются в результате непосредственного влияния среды.
Расовые варианты, в отличие от всех других внутривидовых вариантов, приурочены каждый к определенной территории или ареалу данной расы; в настоящее время связь с ареалом иногда не обнаруживается с полной отчетливостью, однако она всегда имела место в более или менее далеком прошлом.
Таким образом, не все физические признаки могут считаться расовыми. Так, различия в телосложении, развитии жироотложения, мускулатуры, различия в осанке др. не являются расовыми как вследствие весьма сильной непосредственной зависимости их от внешних условий, так и вследствие того, что ни один из них не приурочен к какомулибо географическому ареалу» (с. 341–342).
Происхождение рас: теории моногенизма и полигенизма
«В животном мире типичные «хорошие виды» (bonae species) отличаются от подвидов (рас) следующей совокупностью особенностей: 1) морфологические различия между видами обычно более велики, чем подвидовые, и число их больше, чем у подвидов; 2) потомки от скрещивания двух подвидов (рас) неограниченно плодовиты, в отличие от скрещивания межвидовых гибридов, потомство которых часто бесплодно, хотя известны примеры плодовитости межвидовых гибридов; 3) естественным следствием плодовитости подвидов является наличие переходных форм в зоне соприкосновения их ареалов (переходные формы в зоне соприкосновения ареалов различных видов отсутствуют); 4) два различных вида часто сосуществуют (конечно, без скрещивания) на одном ареале, в отличие от разных подвидов, у которых ареалы чрезвычайно редко заходят один на другой, что принято в зоогеографии обозначать термином «викариат»; в этих случаях говорят, что две расы викариируют географически, т. е. каждая раса как бы «замещает» другую на соседнем ареале» (с. 342).
Вопрос о том, соответствуют ли человеческие расы подвидам или видам животных, имеет очень большую давность. В настоящее время подавляющее большинство антропологов с полным основанием считает, что все современное человечество представляет собой в биологическом смысле один единый вид, подразделяющийся на более дробные единицы — расы.
Сторонники видового единства человечества — моногенисты уже в XVIII и XIX вв. вели борьбу с полигенистами, которые считали, что негры, белые, монголы, готтентоты и др. представляют собой особые, независимо друг от друга возникшие виды.
В XVI–XVIII вв. моногенизм был тесно связан с церковной традицией, и общественное мнение видело в нем учение, укреплявшее догматы церкви о происхождении людей от Адама и Евы. Поэтому на позицию полигенизма становились все те, кто не хотел мириться с оковами, которые церковь накладывала на свободную мысль. Начиная с XVIII в., диспуты велись по преимуществу о том, чем отличается вид от разновидности и как, с этой точки зрения, следует характеризовать различия между человеческими расами.
Чтобы должным образом оценить всю остроту этих разногласий, следует вспомнить, что различие между видом и разновидностью оценивалось в XVIII в. и в течение первой половины XIX в. как различие принципиальное. До утверждения в науке учения об историческом развитии органического мира, натуралисты смотрели на вид как на нечто неизменное. Полагали, что один вид не может превратиться в другой. Царило линнеевское убеждение, что в природе существует столько видов, сколько их было создано творцом. Совершенно иначе смотрели на разновидность.
Все натуралисты соглашались с тем, что разновидности растений и животных могли под влиянием разных факторов внешней среды (питания, климата и др.) переходить одна в другую. Таким образом, при оценке расовых различий следовало прежде всего решить вопрос, считать ли человеческие расы видами или разновидностями. Спор по поводу этого вопроса разделял исследователей на два лагеря, так как его значение далеко выходило за пределы систематики. В самом деле, те, кто утверждал, что расы людей соответствуют видам, тем самым приписывая им независимое возникновение в разных областях земли, высказывали убеждение в невозможности превращения одного расового типа в другой. […] Таковы были воззрения полигенистов. Понятно, что по всем перечисленным пунктам моногенисты стояли на противоположной точке зрения.
Подавляющее большинство натуралистов XVIII в. придерживалось моногенизма. Эта позиция, как отмечалось выше, расценивалась как «благонамеренная», т. е. согласная с библией. Однако уже в то время появляются признаки, правда еще неопределенные, отхода моногенизма от церковной традиции. Так, убеждение Бюффона в том, что расовые различия людей возникли под влиянием разных условий географической среды, было связано с тем, что он весьма близко подошел к эволюционной точке зрения на природу.
В начале XIX в. во Франции полигенизм переживает пору своеобразного «расцвета». Вирей (1801) делит человеческий род на два вида (или рода). Демулен (1825) выделяет 16, Бори де сен Венсан (1827) — 15[8] видов. Французские полигенисты все же не представляли собой единую группу. Вирей, например, пытался обосновать «теорию» неравенства рас библейской легендой о сыновьях Ноя — Симе, Яфете и Хаме. Родоначальниками первого рода Вирей считал Яфета (прародителя белого племени) и Сима (прародителя смугловатого, т. е. монгольского племени, а также «племени медного цвета», т. е. индейцев); родоначальником второго рода (т. е. черного племени и ему подобных) Вирей считал «отверженного богом» Хама.
Бори де сен Венсан был непримиримым противником церковной традиции и теократии; его полигенетические воззрения представляли собой вызов католической церкви и правящей верхушке Франции эпохи Реставрации. […]
Английские полигенисты середины прошлого столетия (Нокс, Гент) и американские полигенисты (Мортон, Нотт, Глиддон) открыто поддерживали торговлю неграми — основой их мировоззрения был расизм.
Последующее развитие антропологии все более укрепляло позицию моногенизма. Очень большую роль в этом отношении сыграли работы замечательного русского путешественника и друга угнетенных рас Н. Н. Миклухо-Маклая, опровергнувшего представления о папуасской расе как об особом виде.
После победы эволюционной теории спор между моногенизмом и полигенизмом перешел в плоскость обсуждения проблемы родословной человека. Сторонники происхождения рас от одного вида животных предков получили название монофилистов, сторонники противоположной точки зрения — полифилистов (с. 342–344).
Видовое единство человечества
Несмотря на неоднократные попытки доказать, что человеческие расы представляют собой разные виды и даже разные роды, все же подавляющее большинство исследователей определяет человечество как единый вид.
Видовое единство человечества может быть обосновано множеством убедительных доказательств» (с. 344).
«…Сравнительно-анатомическое изучение человеческих рас позволяет сделать следующие выводы.
В отношении признаков строения тела, связанных с общественной, трудовой деятельностью, все человеческие расы чрезвычайно сходны друг с другом.
Это сходство во многих случаях охватывает мельчайшие детали строения органов.
По строению органов тела ни одна раса ни в какой степени не приближается в целом к какой-либо антропоморфной обезьяне; все расы в равной степени обладают специфическими для человека чертами строения.
Человеческие расы весьма сходны также по многим признакам, не имеющим сколько-нибудь важного жизненного значения, причем наблюдающиеся различия в частоте разных вариантов между расами не нарушают их сходства в общем плане строения.
Факты сравнительной анатомии свидетельствуют в пользу теории монофилетического происхождения человека и его рас» (с. 482–483).
«Все расы при смешении дают вполне плодовитое потомство. Предположения о том, что существуют расы, которые при скрещивании с другими расами якобы дают бесплодных или мало плодовитых метисов, оказались ошибочными. […]
Если бы плодовитость метисов понижалась вследствие биологических причин, то были бы совершенно необъяснимы высокие цифры рождаемости населения Южной Азии, Малайского архипелага, Южной Америки и других областей очень смешанных по своему расовому составу. Можно считать вполне доказанным, что все самодийское, угорское и тюркоязычное население Западной Сибири является издавна смешанным по своему расовому происхождению, причем смешение европеоидной расы с монголоидной в степях Минусинского края восходит к III–II тысячелетию до нашей эры.
Были сделаны попытки подсчитать для отдельных областей процентные отношения между смешанным и «чистым» населением. Так, имеются данные о числе метисов на островах Зеленого мыса, где на 150 тыс. населения приблизительно 100 тыс. составляют метисы. В Бразилии по примерным подсчетам число «чистых» индейцев, живущих в лесах, составляет 2 % от общего количества населения, а число метисов (от белых и индейцев, а также от белых и негров) — 33 %.
Против суммарных данных такого рода уже в прошлом столетии полигенисты нередко возражали, заявляя, что большие массы метисного населения будто бы возникали только вследствие постоянного притока «чистой» крови той или другой смешивающейся расы, так как метисы сами по себе не могли дать плодовитого потомства. Это возражение легко опровергается многими исследованиями. Изучение так называемых реоботийских бастардов в Южной Африке показало, что этот народ, возникший в результате смешения буров (потомков голландцев) с готтентотами, обладает весьма высокой рождаемостью: в среднем 7,7 ребенка на семью. Между тем эта народность изолирована как от европейцев, так и от готтентотов. Аналогичный пример представляет история колонии, образовавшейся в конце XVIII в. на острове Питкэрн, где весьма плодовитое население возникло от браков между потомками нескольких английских матросов и таитянками […].
Все области соприкосновения разных расовых типов всегда являлись и являются одновременно и поясами смешения; даже искусственно воздвигавшиеся социальные преграды и террористические меры, направленные к сохранению «чистоты» расы, никогда не могли полностью остановить стихийного процесса расового смешения и возникновения промежуточных типов. Хотя некоторые человеческие расы заметно отличаются по комплексу внешних признаков друг от друга (пигмеи Африки от североамериканских индейцев, северные европейцы от южных китайцев и т. п.), однако все человеческие расы связаны между собой целым рядом промежуточных типов, незаметно переходящих один в другой (с. 344–345).
Нация и раса
Необходимо строго различать два весьма разных понятия — нация и раса.
Людей объединяет в нации общность языка, территории, экономической жизни, психического склада. В отличие от нации, раса есть совокупность людей, обладающих общностью физического типа, происхождение которого связано с определенным ареалом. Такие обозначения, как «английская раса», «французская раса», «итальянская раса», «германская раса», «японская раса», «китайская раса» и т. п. являются ошибочными» (с. 345).
«Отсутствие внутренней необходимой связи между расой и языком вытекает с полной очевидностью из многих фактов.
У человека любой расы, воспитанного с первых лет жизни в какой-либо стране, родным языком будет язык народа этой страны.
Можно привести множество примеров полного несовпадения границ распространения языка, с одной стороны, и расового типа — с другой. Так, среди тюркоязычных народов Советского Союза мы находим, например, азербайджанцев, относящихся к одному из южных вариантов европеоидной расы, якутов, ярких представителей монголоидной расы, чувашей, обладающих чертами уральской расы.
Меланезийцы, малайцы и полинезийцы, резко различаясь по своему антропологическому типу, все говорят на языках малайско-полинезийской группы. К индоевропейской семье языков относятся, с одной стороны, языки северо-западных народов Европы, очень светловолосых и светлоглазых, с другой — весьма смуглых, темноволосых индийцев. […]
Все эти факты свидетельствуют об отсутствии какой-либо причинной зависимости языка от расы, и этому нисколько не противоречат весьма частые случаи, когда между расовой и языковой принадлежностью какой-либо группы устанавливалась историческая связь. Если, например, буряты и по форме культуры, и по языку, и по антропологическому типу отличаются от русских, то это, разумеется, ни в какой степени не означает, что бурятский язык есть порождение монголоидной расы. Изучение различных форм этой исторической связи позволило сделать ряд обобщений.
Язык и культура могут распространяться и без перемещения антропологических типов, но антропологические типы никогда не распространяются, не принося с собой определенной культуры и языка.
Антропологические данные могут играть важную роль для определения тех этнических «слоев», из которых сложился данный народ.
Когда масса населения, почти однородная по антропологическому составу, разделена на группы, говорящие на разных языках, следует искать в прошлом тех или иных форм историческую общность этих групп. […]
Границы антропологических типов больше совпадают с границами историко-этнографических областей, чем с границами распространения хозяйственно-культурных типов или групп языковой классификации (с. 346–347).
Хотя человеческие расы коренным образом отличаются от наций и от линвистических групп и принципы выделения рас у человека и животных представляют некоторую аналогию (в наличии ареала, в наборе таксономических признаков, в том, что эти признаки наследственны), однако значение рас у человека принципиально иное, чем у животных.
Отличия между расами человека и расами животных основываются на общественной природе человека, на качественном своеобразии отношения человека к окружающей среде, в конечном итоге на материальном производстве, представляющем ту деятельность, благодаря которой человечество выделилось из животного мира.
Расовые признаки у человека потеряли значительную часть своего приспособительного значения. Если некоторые из них и могли быть действительно полезны для их обладателей в определенных условиях в период формирования рас, то ныне они неизмеримо менее важны для человека, чем его культура. Так, например, по сравнению с огнем, жилищем, одеждой и обувью, любые расовые свойства, связанные с теплорегуляцией в холодном климате совершенно несущественны.
Люди объединяются в исторически сформировавшиеся коллективы, внутри которых соприкасаются и смешиваются самые различные расы. […] Эти смешения происходили не только в зонах соприкосновения рас (как это имеет место и у животных), но в той или иной степени и в глубине ареалов, т. е. на всей территории данной социальной группы.
Ареалы человеческих рас на исходе палеолита утрачивают свое сходство с ареалами подвидов животных и в особенности в тех областях, которые оказались доступными для заселения и освоения лишь на известном уровне развития производительных сил. Таковы, например, те громадные пространства современной ойкумены, которые оставались безлюдными до эпохи мезолита.
Начиная с колониальной экспансии, значительные массы европейских рас переместились на континенты Америки, Австралии, Южной Африки. Работорговля привела к насильственному расселению негров на территории Америки. Большие группы китайского населения распространились в Индонезию и другие области земного шара, индийцы проникли в Южную Африку и т. д.
В результате этих перемещений не только возникли разнообразные метисы между удаленными некогда друг от друга расовыми типами, но, конечно, оказались резко нарушенными и расовые ареалы.
Численная «насыщенность ареалов» той или иной расой определяется не биологическими взаимоотношениями с окружающей средой, которые возникали у этих рас (как это имеет место у подвидов животных), а условиями социально-исторического порядка. Если географическая среда имела и у человека большое влияние на численность его популяций, то опять-таки не сама по себе, но через посредство производственной деятельности человеческих обществ. […]
Утрата приспособительного значения расовых признаков, все возрастающий процесс метисации и на границах и в глубине ареалов, разрывы и перемены ареалов, различные темпы возрастания численности одних типов по сравнению с другими в результате исторических условий и без всякой причинной связи с расовыми свойствами этих типов — все эти проявления социальной сущности человеческого бытия вели и ведут в общем к постепенному стиранию расовых различий ив конечном итоге к полному их устранению.
Однако было бы неправильно думать, что социальные факторы, ведя к «разрушению» расовых комплексов, не накладывали особого отпечатка и на их формирование в прошлом.
Возникновение рас у человека никогда не было процессом, свободным от влияний со стороны его производственной деятельности» (с. 347–348).
Типологическая концепция расы
«На протяжении многих лет изучение человеческих рас было тихой заводью биологической науки. Различие в цвете кожи между населением Африки и Европы, Европы и Азии так демонстративно бросалось в глаза, что его не могли не оценить уже первые классификаторы человеческих рас, а оценив, не могли не положить в основу расового деления человечества. Поэтому подразделение человечества на три большие расы — негрскую, или негроидную, именуемую в просторечии часто черной, монгольскую, или монголоидную, называемую также желтой, и европейскую, или европеоидную, которую еще зовут белой, кочует вот уже два с половиной столетия из работы в работу. Правда, за это время заметили, что у монголоидов цвет кожи, в общем-то, не желтый, что негры бывают не только черные, но и коричневые, даже светлокоричневые, а многие европеоиды, проживающие в Аравии, Северной Африке, северных и центральных районах Индии, не намного светлее некоторых групп негров. Но это детали, не меняющие общей картины или изменившие ее лишь в частностях.
В рамках этой картины накапливались данные о многочисленных народах земли, отдельных популяциях и их группах. Исследования позволили вскрыть в пределах трех больших (как их называют советские антропологи), или географических (как их называют американцы). […] (с. 3).
Гипотеза тройного деления человечества на основные расовые стволы всегда была преобладающей, но не единственной. От азиатских монголоидов иногда отделяли коренное население Америки — разные племена индейцев. Среди населения Африки привлекало внимание весьма большое морфологическое своеобразие бушменов и готтентотов. Часто океанических и африканских негроидов рассматривали как самостоятельные большие расы. В связи с малой информацией о древних расовых типах человечества разнообразные дискуссии возникали о генезисе антропологического состава человечества, взаимоотношениях рас и их сравнительной древности, расовых миграциях, основных направлениях расовой динамики. Но все эти дискуссии не выходили за рамки спокойной уверенности в реальном существовании сложной иерархии расовых общностей, каждая из которых состоит из суммы индивидуумов именно данной, а не иной какой-нибудь расовой общности. Индивидуум рассматривали при этом как идеальное воплощение расовых особенностей той или иной совокупности, как идеальный носитель расовых свойств. Изменению их, естественно, уделяли второстепенное внимание (с. 4–5).
[…] Существовавшее ранее до 50-х годов представление, согласно которому каждый индивидуум несет признаки определенной расы, получило название типологической концепции расы. Возможно, это название связано с вполне четкой и практически лишь единственной задачей расового анализа — определением расового типа индивидуума. Затем подсчитали процентное соотношение представителей разных расовых типов, на основе которого составляли расовую характеристику любой группы, любого народа. С помощью этой характеристики разные народы сравнивали между собой.
В основе типологической концепции расы лежала гипотеза наследования расовых признаков, согласно которой они передаются от поколения к поколению целым комплексом. Это означает, что расовые свойства наследственно сцеплены, гены расовых признаков локализованы в одной или нескольких близких хромосомах и любой расовый признак физиологически неразрывно связан со всеми остальными. Правда, такое представление о передаче расовых признаков по наследству не было основано на каких-либо точных наблюдениях. Оно сложилось больше как умозрительная гипотеза, но вера в него сохраняется у некоторых исследователей и сейчас и иногда до сих пор проскальзывает в антропологической литературе.
Со временем стало ясно, что та физиологическая зависимость между расовыми признаками, которую постулировали сторонники типологической концепции расы, на самом деле либо совсем отсутствует, либо очень слаба. Коэффициенты корреляции между расовыми признаками, как правило, невелики, даже если признаки топографически близки или гомологичны. Если же сравним признаки, относящиеся к разным топографическим районам на лице или к разным морфологическим системам (например, пигментация и развитие носа, развитие эпикантуса — складки во внутреннем углу глаза, прикрывающей слезный бугорок, и рост бороды и т. п.), то связь между ними практически равна нулю. […]
Изучение наследования расовых признаков — трудоемкий процесс. Пока накоплен очень небольшой запас точных наблюдений. Ведь расовые признаки полностью формируются лишь тогда, когда человеческий организм достигает физиологической зрелости и заканчивает свой рост, т. е. к 25 годам. Но они продолжают изменяться и на протяжении дальнейшей жизни. Эти изменения особенно ускоряются при переходе от среднего возраста (45–55 лет) к старости. Таким образом, при самой благоприятной ситуации посемейные данные о вариациях расовых признаков фиксируют момент, когда у детей они еще находятся в стадии развития, а у родителей началась старческая инволюция. Все же имеющийся небольшой материал однозначен: он свидетельствует скорее в пользу независимого наследования. Бесконечное разнообразие индивидуальных сочетаний расовых признаков также не могло бы образоваться при их слитном наследовании.
Какой вывод можно сделать из утверждения о независимом наследовании расовых признаков? Индивидуум не может быть носителем расовых свойств. Они складываются у индивидуума случайно. Индивидуальная комбинация признаков, как правило, не повторяет групповую. […]
Следовательно, подсчет процентного соотношения индивидуумов с разными расовыми свойствами внутри групп и сравнение групп по этому процентному соотношению не правомерны» (с. 7–9).
Популяционная концепция расы
«В антропологию и антропогенетику проникло и «свило в них прочное гнездо» понятие популяции как элементарной единицы биологической структуры человечества. Популяции как отделенные друг от друга группы людей, связанных между собой родством, привлекли к себе прочное внимание. […]
Новая концепция понимания биологического состава человечества получила наименование популяционной. Она отчетливо выразила претензию на единственное разумное объяснение групповой дифференциации человеческого вида […] (с. 5).
…Популяционная концепция биологического развития человечества, а вернее, Популяционная концепция человеческих рас составляет передовой фронт современного расоведения. Ее обсуждают, разрабатывают и углубляют. Естественно, что все старые антропологические темы: «Число рас», «Их иерархия», «Генетические взаимоотношения и динамика во времени» — приходится переоценивать. Значительно обогатился список этих тем. Здесь и значение популяционно-генетического анализа в расоведении, и роль природных и социальных факторов в расовой динамике (с. 6–7).
[…] Первый и основной постулат популяционной концепции расы — индивидуум не есть носитель расовых свойств. Второй постулат — популяция и раса (как группа популяций) представляет собой не сумму, а совокупность индивидуумов; внутри популяции и расы действуют определенные закономерности изменчивости. Эти закономерности подробно изучены внутри большого числа популяций и с генетической, и с математической стороны. Они довольно сложны, поэтому мы не будем их здесь рассматривать. Только подчеркнем, что имеет смысл говорить о расовой изменчивости, начиная лишь с популяционного уровня, что расовая изменчивость — групповая, а не индивидуальная.
Мы уже говорили, что раса — не сумма индивидуумов, а совокупность популяций. Это означает, что сходные морфологически и генетически популяции, образующие ту или иную расовую общность, связаны между собой не случайно, а в силу происхождения или каких-то иных исторических причин. Раса, любая расовая общность состоит из отдельных исторически организованных элементов, но это, однако, не индивидуумы (как думали раньше), а популяции. Мозаика расовой изменчивости складывается из мозаики популяционной изменчивости. Обе они в совокупности и создают все богатство изменчивости человеческого вида. […]
Такова популяционная концепция расы. Как мы убедились, и в своих исходных посылках, и в основных положениях она принципиально отличается от типологической. Теоретические разногласия приводят к различным методам изучения расовой изменчивости, локальных расовых комплексов, выбора основных их характеристик и сравнения рас между собой и т. д. Каждую популяцию стали изучать не как сумму индивидуумов, а как неповторимое по своей специфике сочетание групповых свойств. Отсюда огромное внимание к групповой изменчивости, разработке методов их анализа и способов суммарной характеристики по совокупностям признаков» (с. 9—10).
Классификация человеческих рас
«Отличия рас человека от рас животных всегда были источником специфических трудностей их классификации. В конечном итоге классификация человеческих рас должна отразить родственные связи между ними. Степень родства устанавливается главным образом на основании изучения морфологических особенностей ныне живущих рас и расположения географических ареалов, на которых они формировались.
Однако в ходе расообразования наряду с процессами расхождения признаков и их схождения под влиянием внешней среды огромную роль играли процессы смешения, которые нередко сопровождались миграциями вновь возникших смешанных расовых типов. Впоследствии эти смешанные типы могли оказаться в изоляции и подвергнуться воздействию новой среды. Для того чтобы отразить родственные отношения между расами, очевидно, необходимо отчетливо представлять себе конкретную историю этих рас. […]
Первая попытка выделить и описать основные человеческие расы принадлежит Франсуа Бернье (1684), который различал четыре расы: первую — обитающую в Европе, в Северной Африке, в Передней Азии, в Индии; вторую — в остальной части Африки; третью — в Восточной и Юго-Восточной Азии; четвертую — в Лапландии. Коренных жителей Америки Бернье, несмотря на некоторые отличия в строении лица и оливковый цвет кожи, считал близкими к европейцам […] (с. 336).
В результате накопления к началу XVIII в. большого фактического материала, собранного главным образом путешественниками и врачами в предшествующие периоды, явилась потребность его систематизировать. Особое место, занимаемое человеком в природе, было одной из причин того, что систематикой рас человека занимались не только биологи (Линней, Бюффон) и анатомы (Джон Гентер, Блюменбах), но и представители других отраслей знания, как философы Лейбниц, Кант, астроном Брадлей и другие.
Линней различал в пределах Homo sapiens diurnus (человек разумный дневной) следующие четыре формы (если не считать выделенных им фантастических форм «дикого» и «уродливого» человека): американский (americanus), европейский (europaeus), азиатский (asiaticus), африканский (afer)(c. 366–367).
Достоинства линнеевской классификации в том, что в ней выделены основные расовые типы человечества, известные в то время, что они связаны с определенным ареалом и что географическое распространение каждой расы отражено в ее наименовании; правильно также представление Линнея о человеческих расах как подразделениях одного вида Homo sapiens. […]
Бюффон, склонявшийся к идее эволюции, проявлял больше интереса к вопросам происхождения рас, чем к их систематике в линнеевском смысле. Он выделил шесть рас — европейскую, татарскую, или монгольскую, эфиопскую, американскую, лапландскую или полярную, и южноазиатскую. Первые четыре соответствуют расам Линнея; лапландская и южноазиатская были включены, по-видимому, не случайно: будучи убежденным сторонником взгляда, что расы произошли в результате влияния климата разных областей на расселившихся потомков единого вида, Бюффон, естественно, не мог не уделить внимания переходным типам (южноазиатская и лапландская расы) и типам, на которых резко сказалось влияние полярного климата (та же лапландская раса). […]
В общем можно сказать, что основные расовые типы были выделены уже в XVIII в. Заложенные таким образом основы систематики могли послужить для непосредственного продолжения работы в этой области. […]
Накапливавшийся фактический материал не позволял ограничиваться небольшим числом основных рас, доставшимся от классиков систематики XVIII в. Неизбежно должны были наступить дальнейшее дробление и увеличение числа выделяемых расовых типов, что приносило с собой новые трудности» (с. 367–368).
«…XVIII–XIX века потратили свои усилия не только на большую детализацию классификации рас, но и на поиск методических принципов, которые могли бы быть положены в основу такой классификации. На первых порах, как это не кажется сейчас странным, понадобилось больше 150 лет, чтобы осознать своеобразие физического строения народов сравнительно, например, с языками, на которых они говорили. Поэтому и в XVIII, и в XIX вв. большинство ученых составляли классификации, в которых одновременно клались в основу выделения рас и физическое строение, и язык или группа родственных языков, на которых говорили народы. Поэтому же выделялись индоевропейская, тюркская, финская расы и т. д. Внутри индоевропейской расы выделялись кельтская, славянская и другие расы, опять соответствовавшие единицам лингвистической классификации» (с. 15–16).
«Последующий ход развития систематики рас до известной степени определялся необходимостью разобраться, во-первых, в границах и признаках этих более дробных делений, а во-вторых, в том месте, которое малые единицы расовой классификации занимали относительно более крупных. […]
Учение Дарвина оказало сильное влияние и на расовые классификации. Это влияние имело как положительные, так и отрицательные стороны.
Вместе с торжеством эволюционного принципа для авторов классификаций рас пришла возможность опираться на более глубокое и продуманное знание закономерностей развития и превращения форм. […] Аргументация Дарвина в пользу монофилетического происхождения рас, покоившаяся на анализе сходства между ними, в то же время позволяла приблизиться к пониманию того, как могли возникнуть их различия, несмотря на общность происхождения» (с. 368–369).
Однако в отличие от других областей, где влияние учения Дарвина было весьма плодотворным, здесь оно оказалось скорее отрицательным, стерев окончательно в сознании и без того нечеткую грань, отделявшую человеческие расы от рас животных, и потопив их специфику в эволюционном подходе. Этот подход приводил к рассмотрению рас как различных этапов эволюционного развития человека. Те или иные расовые типы объявлялись ближе или дальше стоящими по отношению к ископаемым вымершим формам предков человека, а отсюда часто невольно, без специального желания авторов таких классификационных схем возникла идея о высших и низших в эволюционном аспекте расах» (с. 16).
«К числу важнейших вопросов классификации рас, по-разному разрешавшихся и разрешаемых в антропологии, относятся следующие: 1) каково число основных рас, 2) какие признаки должны быть положены в основу при построении классификации, 3) следует ли ограничиться только морфологическими признаками или принимать во внимание также и положение географического ареала каждой расы, 4) при установлении степени родства между расами, опираться ли на мнение о преобладании дивергенции в процессе происхождения человеческих рас или, наоборот, придавать важнейшую роль конвергенции и, наконец, 5) рассматривать ли промежуточные расовые типы у человека как продукты смешения или как переходные, нейтральные типы, близкие по своим признакам к исходным формам. Большое число авторов разделяло человечество на три основные (большие) расы или ствола» (с. 371).
«К концу XIX в. относится разработка И. Е. Деникером расовой классификации, которую если не по форме, то по существу можно считать фундаментом всего последующего развития в этой области. Впервые опубликованная еще в прошлом веке, […] эта классификация получила полноценную и окончательную аргументацию в книге, вышедшей как раз на стыке прошлого и нашего столетия (Deniker, 1900). Новизна подхода и принципов, положенных в основу этой классификации, состояла в том, что, во-первых, она опиралась только на физические признаки без всякого учета лингвистических и этнокультурных, во-вторых, признаки рассматривались не обобщенно, а сообразно со своей классификационной ценностью. Иными словами, была выделена группа основных признаков, служивших для разграничения главных расовых типов, и группа признаков менее важных, с помощью которых были выделены и охарактеризованы второстепенные расовые варианты главных типов […] (с. 17).
Пожалуй, единственное, в чем сказалась дань И. Е. Деникера традиции — это терминология: в его классификации многие расы носили названия по группам языков, на которых говорили соответствующие народы. Но сами расы числом около 30 почти все получили подтверждение, как реальные единицы расовой систематики, в ходе дальнейших исследований.
Попытки построить все более и более полную и объективную классификацию человеческих рас завяли значительное место в антропологической литературе в последеникеровское время, вплоть до современности. В основном они базировались на морфологии (с. 17).
Трудности усугубляются еще и тем, что отдельные попытки классификации рас по физиологическим признакам пока противоречат морфологическим классификациям.
Общее для всех классификаций XX в. проведение принципа иерархического соподчинения в группировке расовых типов. Нет ни одной схемы классификации, в которой выделенные типы, даже если их число невелико, выстраивались бы в ряд один подле другого. Любой исследователь непременно объединяет их в более крупные генетически связанные группы, исходя из имеющихся данных об их родстве и своих представлений в области расовой генеалогии. Таким образом, оба основных достоинства классификационной системы И. Е. Деникера были безоговорочно приняты исследователями позднейшего времени.
До сих пор активно дебатируется проблема числа основных рас. […]
Существующие точки зрения варьируют от гипотезы двух основных расовых стволов, начиная с автора этой гипотезы Т. Гексли (Huxley, 1870), причем гипотеза сама выступает то в форме противопоставления европеоидов и монголоидов расам тропического пояса (Keith, 1949; Siasutti, 1959), то в форме противопоставления европеоидов и негроидов монголоидам (Рогинский, 1941; Алексеев, 1969), и до гипотезы 15 самостоятельных рас (Бунак, 1934).
В. В. Бунак в более поздней работе (1956) группирует расы, правда, в четыре ствола, но не отвергает свои прежние представления. Между этими крайними точками зрения лежит широкий спектр гипотез, постулирующих и три, и четыре, и пять основных расовых стволов» (с. 18).
«В нашей стране наиболее известны три классификации. Одна приведена в учебнике «Антропология» Я. Я. Рогинского и М. Г. Левина, вторая предложена Г. Ф. Дебецем, третья разработана В. В. Бунаком.
Первая имеет довольно строгую структуру: три большие расы подразделяются на малые расы, промежутки между большими заполнены шестью промежуточными расами. В названиях соблюден географический принцип Символ схемы — круг».
В качестве примера приведем классификацию Я. Я. Рогинского и М. Г. Левина как одну из наиболее известных.
«При построении классификации учитывались: степень морфологического сходства рас, их географическое распространение и по возможности древность их формирования, причем последняя в ряде случаев за отсутствием материала устанавливалась и использовалась лишь предположительно.
| Большие расы | Расы |
|---|---|
| Экваториальная, или австралонегроидная | Австралийская |
| Экваториальная, или австралонегроидная | Веддоидная |
| Экваториальная, или австралонегроидная | Меланезийская |
| Экваториальная, или австралонегроидная | Негрская |
| Экваториальная, или австралонегроидная | Негрилльская (центральноафриканская) |
| Экваториальная, или австралонегроидная | Бушменская (южноафриканская) |
| Евразийская, или европеоидная | Эфиопская (восточноафриканская) |
| Евразийская, или европеоидная | Южноиндийская (дравидийская) |
| Евразийская, или европеоидная | Атлантобалтийская |
| Евразийская, или европеоидная | Среднеевропейская |
| Евразийская, или европеоидная | Индосредиземноморская |
| Евразийская, или европеоидная | Беломорскобалтийская |
| Евразийская, или европеоидная | Балканокавказская |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Южносибирская (туранская) |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Уральская |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Североазиатская |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Арктическая (эскимосская) |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Дальневосточная |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Южноазиатская |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Американская |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Полинезийская |
| Азиатско-американская, или монголоидная | Курильская (айнская) |
На схеме видно, что промежуточное место между экваториальной и евразийской большими расами занимают две расы: эфиопская и южноиндийская; между евразийской и азиатско-американской размещаются также две расы — южносибирская и уральская; наконец, особое место по значительной части признаков промежуточное между американской и австралийской занимают полинезийская и курильская расы (рис. 183).
Вопрос о происхождениях этих промежуточных форм разрешается различно для каждой из них» (с. 374).
«Классификация Г. Ф. Дебеца в логике построения имеет тройную иерархию, а переплетения и слияния ветвей отражают процессы смешения при образовании антропологических типов. Символ схемы — дерево.
Классификация В. В. Бунака также имеет тройную иерархию, для нее характерен отказ от принципа дихотомии при ветвлении. Символ схемы — куст.
В свою классификацию В. В. Бунак ввел меру различий между иерархическими уровнями, которую он описывает следующим образом. «Для характеристики различий между формами современных гоминид английский морфолог Кизс (Keith, 1923) предложил термин, указывающий степень различимости («диакритичности») типов. Типы, различимые с «первого взгляда», т. е. состоящие из индивидуумов, несущих полный набор отличий группы, Кизс назвал «пандиакритическими». Если различимы не менее 80 % индивидуумов, то тип называется макродиакритическим, при 50 % различимости тип определяется как мезодиакритический. Древние типы и типы, характерные для континентов, виды и стволы принадлежат к разряду пандиакритических, вести соответствуют макродиакритическим формам, подветви — мезодиакритическим, конечные разветвления — микродиакритическим» (с. 228–229).
«…При большом количестве разных классификаций у исследователей существует некое «молчаливое» согласие по многим отдельным антропологическим типам и их группировке в более крупные подразделения. Практически во всех классификациях упоминаются следующие антропологические типы независимо от их ранга: европеоиды (евразийская, кавказоидная раса), среди которых обязательно выделяют светло и темнопигментированные, а также лопарский варианты; монголоиды (азиатскоамериканская) с американоидным, эскимоидным и дальневосточным типами; негроиды (экваториальная) с австралоидным, меланезийским, негритосским, собственно негрским, бушменским (южноафриканским, койсанским, капоидным) и пигмейским (негрильским, центральноафриканским) типами. В самостоятельные варианты со спорным происхождением выделяются: полинезийская, айнская (курильская), эфиопская (восточноафриканская), веддоидная, дравидийская (южноиндийская). В заведомо смешанные причисляются: южносибирская (туранская) и уральская (угорская). Очень часто в категорию самостоятельных или смешанных рас попадают: австралийская, бушменская, лопарская, негритосская и негрильская, американоидная» (с. 231).
«В пользу того или иного понимания первичной дифференциации человечества на расы приводятся разнообразные морфофизиологические и историко-этнологические аргументы, но пока ни одна из упомянутых точек зрения не получила полной поддержки, и проблема, следовательно, не решается однозначно […] (с. 18).
В числе и характеристике второстепенных локальных рас не меньше разнобоя, чем в понимании крупных делений расовой классификации. Разные авторы различно понимают объем этих локальных рас и их географию. Они тоже имеют сложный состав и распадаются на многочисленные локальные комплексы, представленные отдельными популяциями и совокупностями популяций […] (с. 20).
Из предыдущего краткого обзора совершенно ясно, что проблема классификации человеческих рас далека от Полного решения и перед расовой систематикой стоят сложные задачи […](с. 20).
…Новые задачи классификации связаны с осознанием факта популяционной структуры человечества и выяснением роли этой структуры на разных этапах его истории. Популяционная концепция расы (согласно этой концепции, раса есть совокупность популяций) в отличие от традиционной типологической (раса есть сумма индивидуумов) учитывает это обстоятельство теоретически, но практическая систематика огромного числа человеческих популяций требует еще грандиозной работы» (с. 20).
Морфологическое описание «больших» рас
«Европеоидная раса
Цвет кожи варьирует от очень светлых до смугловатых оттенков. Популяции на север от широтной горной системы Пиренеи — Альпы — Балканы — Кавказ — Тянь-Шань имеют значительную частоту светлых радужных и светлых оттенков волос. Наиболее депигментирована северо-западная и северо-восточная части Европы. Уже давно замечено, что карта распределения пигментации по Европе напоминает карту оледенения. Надо также иметь в виду, что большая часть европеоидов имеет темные волосы и глаза. С этой точки зрения цвет кожи считается более важным признаком при объединении европеоидов в единую группу. Волосы чаще либо мягкие и прямые, либо волнистые. Курчавоволосость и узковолнистость чаще наблюдаются в южных районах, но спорадически встречаются повсеместно. Нос обычно со средним или высоким переносьем, узкий, прямой или с выпуклой спинкой. В северных популяциях частота вогнутых спинок носа может достигать 30–40 %. Складка верхнего века развита значительно в северных группах и практически отсутствует в большинстве южных популяций. Разрез глаз горизонтальный (точнее, со слегка заметным поднятием наружного угла глаза). Горизонтальная профилировка от сильной (т. е. лицо очень клиногнатно) до умеренной. Последняя характеристика часто встречается в северо-восточных группах. Вертикальная профилировка лица ортомезогнатная. Третичный волосяной покров развит от сильного до умеренного. Иногда встречаются группы, где обволошенность (особенно тела) в среднем ослаблена. Они локализованы на севере и на юге, в промежуточной зоне третичный волосяной покров, как правило, сильный.
Групповые значения длины тела колеблются от высоких значений до нижесредних. Как уже говорилось, для пропорций тела характерна мезоморфия.
Австралонегроидная раса
Цвет кожи от очень темных до желтобурых (у бушменской расы) оттенков. Темные явно преобладают, но очень темных немного. Цвет волос и глаз темный. Описаны единичные случаи светлоглазых негров в Африке. Видимо, частота их близка к частоте мутаций. Есть популяции австралийских аборигенов, у которых с небольшой частотой встречаются светловолосые индивиды; в первую очередь дети (10–15 %) и немногие молодые женщины. Небольшая тенденция к рыжеволосости описана у папуасов. Форма волос — от очень курчавых до широковолнистых (в австралоидной ветви). Нос со средневысоким или низким переносьем, часто очень широкий, маловыступающий (у папуасов бывает также сильное выступание с выпуклой спинкой). Губы часто с очень большой слизистой частью. Альвеолярная часть лица выступает вперед (прогнатна). Горизонтальная профилировка лица средняя или сильная […] (с. 231–232).
Вариация в средних величинах длины тела очень значительна. В данной большой расе есть по крайней мере два пигмоидных типа (негрилли и негритосы). Есть и просто малорослые варианты (бушмены, папуасы и т. д.).
Монголоидная раса
Цвет кожи — от смуглого до светлого (в основном у североазиатских групп). Цвет волос темный, у некоторых вариантов очень темный (иссиня черный). Волосы, как правило, жесткие и прямые, но в Южной Азии есть группы со значительной частотой волнистых волос, в Северной Азии нередки мягкие волосы. Нос обычно довольно узкий, с малой или средней высотой переносья, выступает незначительно, но есть варианты с сильно выступающим носом. В целом нос по величине и форме значительно варьирует, в противоположность устоявшемуся стереотипу о «малоносности» монголоидов как характерной черте. Складка верхнего века развита значительно. Эпикантус может достигать частоты 90–95 %, но во многих группах (Америка, Южная Азия) он редок. Наружный угол глаза приподнят. Третичный волосяной покров развит слабо на лице и практически полностью отсутствует на теле.
Длина тела варьирует меньше, чем у негроидов, но по-настоящему высокорослых групп немного, как нет и очень малорослых» (с. 234).
Раса как морфофизиологическое понятие
Алексеев В. П. «Новые споры о старых проблемах», 1991:
Структура расы
«Исследования последних лет принесли большую информацию о вариациях генетических маркеров и изменили взгляд на само существо расовой проблематики. Они впервые снабдили нас конкретными сведениями о человеческих популяциях, их размерах, внутренней структуре, т. е. родственных связях, входящих в популяции индивидуумов, их динамике во времени.
Что же собой представляет человеческая популяция и что для нее характерно? Прежде всего скажем несколько слов о генетических барьерах, нарушающих связи между популяциями. Природа генетических барьеров в человеческом обществе чрезвычайно своеобразна. Именно в них проявляется специфика популяционной структуры человечества по сравнению с популяционной структурой других видов. Здесь, как и в биологии вообще, огромное значение имеют географические факторы — труднопреодолимые геоморфологические и гидрологические рубежи, труднопроходимые лесные или болотные участки. Роль генетических барьеров географического характера особенно велика на Кавказе и в Передней Азии, где в качестве барьеров выступают горные массивы. В Центральной Азии, кроме гор, велика роль пустынных территорий в прилегающих к огромному Андскому поднятию в районах Южной Америки. Даже связанные между собой каким-то родством популяции и этнические группы, проживающие в этих областях, различаются довольно значительно по концентрации генетических маркеров. Это как раз и свидетельствует о географической изоляции, вызывающей генетико-автоматические процессы.
Роль социальной изоляции менее очевидна, но ее влияние на популяционную структуру едва ли не больше, чем географической. Генетические барьеры социального происхождения могут быть самые разнообразные — политические границы, брачные отношения или преобладающие формы хозяйства, культурная дифференциация, этническое или языковое своеобразие, наконец, психологические различия. Стабильность кастовой системы в Индии на протяжении огромного периода сохранила, по-видимому, изначальные антропологические различия между представителями высших и низших каст. Дело в том, что происхождение высших каст больше связано с ариями, они более европеоидны, тогда как низшие, восходящие преимущественно к местному населению, имеют больше негроидных особенностей.
В Дагестане и на Памире исключительную роль в генетическом разобщении местных этнических групп сыграла эндогамия (заключение браков внутри определенных групп), строго соблюдающаяся и, очевидно, достаточно древняя. Может быть, возникновению эндогамии как социального института способствовала трудность общения в высокогорных местностях между отдельными популяциями? А вот генетическое и антропологическое единство коренного населения Австралии, ареал которого до прихода европейцев был очень велик и охватывал практически всю территорию Австралии, в какой-то степени объясняется господством родовой экзогамии (запрет браков в пределах рода). К сожалению, конкретные формы генетических барьеров социального характера пока еще мало исследованы. Именно здесь можно ожидать новых открытий.
Возникновение популяций зависит не только от мощности генетического барьера, но и от продолжительности его действия. Мощность генетического барьера зависит от его проницаемости: чем меньше проницаемость барьера, тем больше его мощность, и наоборот. Опыт популяционно-генетических исследований и история свидетельствуют о том, что абсолютно непроницаемых барьеров в человеческом обществе вообще не существует. Они всегда пробиваются внебрачными отношениями. Однако барьеры, близкие к абсолютным, есть. Таковы рубежи между кастами в Индии, эндогамные и экзогамные нормы и т. д. Сейчас, в условиях распространяющихся влияний европейской цивилизации, все эти рубежи менее стойки, но в первобытном обществе они имели силу законов.
Действие генетических барьеров может продолжаться от нескольких столетий до нескольких тысячелетий. Совершенно очевидно, что популяции образуются только в том случае, когда их действие достаточно продолжительно. В противном случае специфические сочетания признаков на популяционном уровне не закрепляются. Тогда предпочтительнее говорить о популяционной непрерывности подобно тому, как некоторые лингвисты и этнографы говорят о лингвистической непрерывности (В. Шмидт, С. П. Толстов, С. А. Арутюнов) и некоторые антропологи — об антропологической непрерывности (Н. Н. Чебоксаров).
Каждый генетический барьер очерчивает круг определенной величины, т. е. ту территорию, в пределах которой преимущественно заключаются браки. Если брачные круги перекрываются, мы сталкиваемся с ситуацией популяционной непрерывности. Если же они не перекрываются длительное время, образуются популяции. Естественно, нет информации о хронологии возникновения брачных кругов, так как их никогда не фиксировали никакие исторические источники. Однако длительность действия генетических барьеров свыше тысячелетия, их стабильность может быть документально подтверждена. Свидетельство тому — постоянство этнических и языковых границ, существование языков в более или менее неизменных формах на протяжении многих столетий, исключительное постоянство географической среды (кстати сказать, стабильность действия генетических барьеров географического происхождения, кажется, больше, чем социальных факторов дифференциации).
Таким образом, признавая популяционную структуру человечества, следует помнить, что оно состоит не из отчетливо выраженных и четко отделенных одна от другой популяций. Таких популяций немного, и они уникальны. Внутри современного человечества широко представлены области, характеризующиеся популяционной непрерывностью.
Размеры популяций, реально исследованных в разных районах мира, могут насчитывать от нескольких сот и даже десятков человек (отдельные высокогорные эндогамные селения в Боливии, Мексике, Дагестане, на Памире, в предгорьях Гималаев) до нескольких тысяч человек в районах с развитой земледельческой культурой и высокой плотностью населения. Репродуктивный объем таких популяций, т. е. число людей, относящихся к репродуктивному возрасту, различен. Он определяется историей и конкретными социальными условиями их жизни. Как правило, рождаемость, зависящая от внешних факторов, понижена в малочисленных изолятах, живущих обычно в очень трудных условиях. Напомним, репродуктивный объем и другие демографические характеристики популяции — рождаемость, смертность, уровень детской смертности — связаны между собой довольно сложными соотношениями. В зависимости от численности популяции и ее исторической судьбы различна и популяционпая плотность (коэффициент инбридинга), т. е. теснота родства внутри популяции.
На предыдущих страницах мы несколько раз говорили о расах как о группах популяций. Может создаться мнение, что популяция представляет собой низшую структурную единицу расы, что любая раса структурно организована из популяций. Такое утверждение нужно принимать с известными ограничениями. То, что раса структурирована, не вызывает сомнения. Однако структура расы состоит не только из популяций, но и из демографических совокупностей, связанных популяционной непрерывностью. Структура расы сложна и неоднолинейна. Есть расы, представляющие собой группы популяций, и есть расы, внутри которых люди связаны брачной и популяционной непрерывностью» (с. 15–18).
Основные факторы расообразования
«Теория происхождения современного человечества от единого корня тесно связана с признанием важной роли географической среды в процессе формирования человеческих рас.
Сторонники моногенизма еще в XVIII в. видели в различиях природных условий единственную или главную причину возникновения расовых особенностей у расселившихся по земле потомков одного общего предка. Полигенисты же резко критиковали и даже высмеивали идею о том, что «белый» человек может превратиться в негра, а негр в «белого» в результате перемены климата. Ошибка полигенистов заключалась в том, что они стремились, разрешить вопрос о происхождении рас в пределах одного или нескольких поколений, между тем как в действительности речь, очевидно, должна была идти только о весьма длительном влиянии внешних условий. Кроме того, полигенисты не предусматривали возможности существования в прошлом промежуточного, исходного типа, который менее резко отличался от своих потомков — негров и «белых», чем эти последние друг от друга.
Изменения под непосредственным влиянием среды в одном поколении, пока еще мало изучены. Расовые признаки в целом значительно менее пластичны, чем, например, физическое развитие, обилие жироотложения, упругость мускулатуры и другие нерасовые признаки. Известно, что европеец, негр, монгол полностью сохраняют свой расовый тип в течение всей своей жизни, даже если они родились в иной географической среде, вдали от ареала происхождения своей расы.
Большая стойкость расового типа была показана и для ряда поколений. В 1935 г. были изучены обитавшие в Закавказье, в Дилижанском районе Армянской ССР, русские крестьяне — потомки представителей религиозной секты так называемых молокан, переселенных царским правительством в Закавказье в XIX в. В течение 4–5 поколений пребывания в новой географической среде эти переселенцы сохранили свои отличительные особенности и не стали сходными по типу с окружающим их армянским населением (П. И. Зенкевич).
С другой стороны, легкие изменения типа при перемене места обитания все же были констатированы многими исследователями. Так, было намечено, что негры приобрели в Бразилии более светлую кожу. Наблюдавший их Н. Н. Миклухо-Маклай писал: «Оказалось, что все второе поколение, рожденное уже в Бразилии, гораздо светлее, чем, первое. […] Обнаружилось также, что японцы на Гавайских о-вах отличаются от своих сородичей в Японии многими антропологическими признаками. (Шапиро). […] (с. 497).
В ряде стран Европы отмечено значительное возрастание величины головного указателя, констатируемое еще начиная с эпохи мезолита, а возможно, и с еще более раннего времени; дальнейшее увеличение головного указателя было крайне неравномерно, шло с различной скоростью в разных странах и нарушалось иногда миграциями. Представление о масштабе этих изменений различных антропологических типов по эпохам в Южной Баварии дают следующие данные (в процентах; по Биркнеру):
| Типы головы | Эпоха переселения народов | Начало средних веков | Конец средних веков | Современность |
|---|---|---|---|---|
| Долихокефалы | 42 | 32 | 50 | 1 |
| Мезокефалы | 44 | 36 | 16 | |
| Брахикефалы | 14 | 32 | 50 | 83 |
Исследования Г. Ф. Дебеца показали, что на всем пространстве Евразии от Атлантического океана до Минусинских степей в Южной Сибири обнаруживаются следующие эпохальные изменения черепа: 1) повышение головного указателя, 2) сужение лица, т. е. уменьшение скулового диаметра, 3) уменьшение рельефа на костях черепа, а именно ослабление надбровных дуг, а также выступов, гребней и шероховатостей, 4) уменьшение покатости лба.
Аналогичные изменения констатируются в Северной Африке и других районах земного шара. В процессе эпохальных изменений связи между этими признаками не обнаруживается […] (с. 498).
В общем эти процессы являются разновременными. Брахикефализация была особенно интенсивной во II тысячелетии до н. э., между тем как уменьшение рельефа черепа наиболее резко проявлялось в энеолите и в эпоху бронзы до начала II тысячелетия до н. э., а в Передней Азии и в Западной Европе, по-видимому, еще раньше […] (с. 498).
Причины всех отмеченных изменений антропологического типа еще не ясны. Однако самый факт их установления имеет большое теоретическое значение, так как доказывает изменчивость рас и служит сильным аргументом против теории миграционизма.
С тех пор как в науке стали приписывать происхождение человеческих рас влиянию внешней среды, естественно, стали также пытаться доказать, что каждая раса лучше всего приспособлена к тем географическим условиям, в которых она образовалась […] (с. 498).
Человек связан с природной средой не прямо, а через посредство общества и материального производства […] (с. 498).
Человек приспосабливает среду к своим потребностям, чем и избавляется, в отличие от всех живых существ, от необходимости перестраивать себя, т. е. приспосабливать свои органы к среде.
В настоящее время поэтому не приходится говорить о приспособительном значении большинства систематических расовых признаков человека: формы волос, эпикантуса, толщины губ, ширины носа, строения черепа и т. д. Сама картина распространения указанных признаков на земном шаре не позволяет считать их полезными для существования в какой-то определенной среде в настоящее время […] (с. 499).
Однако если обратиться к весьма древней эпохе начала диффренциации больших рас, то было бы неправильно отрицать на этом раннем этапе возможность некоторой селективной роли географической среды. Так, имеются серьезные основания предполагать, что приспособительное значение могли иметь в начале позднего палеолита особенности кожи, в частности, вследствие полезности в тропической области темной окраски кожного покрова.
Прежде всего следует обратить внимание на закономерности географического распространения вариантов цвета кожи: у негров кожа темная в отличие от белых, у эфиопов она темнее, чем у южных европейцев […] (с. 499).
Доказано далее, что пигмент сильно поглощает ультрафиолетовые лучи (Мишер). Обнаружилось, что при облучении ультрафиолетовым светом негра, уроженца Того, в течение многих лет жившего в Германии, эритема (воспаление) появилась только в результате применения дозы, в 10 раз большей, чем та, которая считается достаточной для «белых» (Гаузер и Фале) […] (с. 499).
Возражая против того, что темная окраска кожи могла иметь приспособительное значение, указывают, что цвет кожи индейцев Америки более или менее одинаков на всем протяжении от Аляски до Огненной Земли. […]
Эти возражения, однако, не убедительны. Относительно пигментации кожи индейцев следует напомнить, что у индейцев, живущих на открытых пространствах, пигментация более интенсивна, чем у жителей густых зарослей тропических лесов. Далее, предки индейцев относительно недавно переселились в Америку с азиатского материка, и времени на выработку региональных различий у них было во много раз меньше, чем у рас Старого Света. Для защиты от солнца индейцы Бразилии принуждены смазывать все тело краской, изготовляемой из семян «уруку» и жира различных животных или растительных смол.
Что же касается более сильного нагрева темной кожи, то в этом вопросе следует учитывать различные результаты, полученные на трупах и на живых. Поверхность кожи на трупах негров действительно нагревалась солнцем сильнее, чем на трупах «белых» (Шмидт и Эйкманн). Однако у живых негров обнаружили более низкую температуру кожи, чем у живых «белых» (Арон). Было высказано мнение (обоснованное наблюдениями над негритосами Филиппин), что кожа этих рас лучше охлаждается вследствие более, совершенного потоотделения по сравнению с «белыми». […] Микроскопические пробы кожи, взятые в 39 участках тела у негра банту, показали, что характер распределения потовых желез одинаков у него и у «белых», но число их гораздо больше у негра. (А. Глезер). […]
Имеются данные, о том, что тепловая регуляция у негра в условиях перегревания более совершенна, чем у «белого», в том смысле, что негр быстрее возвращается к нормальной температуре, чем «белый» (Штиглер) и что потовые железы у африканских негров крупнее, чем у европейцев (Дейблер).
Таким образом, кожа негрской расы в большей степени приспособлена к жаркому климату, чем кожа европейской, причем пигментация играет здесь большую, хотя и далеко не единственную, а может быть, и не главную роль. Подлежит исследованию, какое значение имеют в этой адаптации общие особенности обмена веществ в организме.
Было показано, что в крови у негров содержится больший процент меди по сравнению с европейцами; это связано с участием меди в процессах образования меланина путем каталитического воздействия на оксидазу диоксифенилаланина. […]
Курчавые волосы, возможно, были полезны в том отношении, что они образуют вокруг головы весьма пористую оболочку; при сильном нагревании солнечными лучами наружной поверхности волосяной шапки тепло вследствие малой теплопроводности воздуха плохо передается к коже и к сосудам головы; курчавая шапка волос негра, следовательно, может быть играла роль войлочной шляпы, т. е. изолирующей воздушной прокладки. […]
Приведем некоторые соображения о других особенностях негрской расы. […]
Большая ширина ротовой щели по отношению к размерам лица и головы) и большая протяженность слизистых поверхностей губ негров могли быть полезны в тропиках, усиливая потерю влаги и тем самым охлаждая вдыхаемый воздух. (Толстов). […]
Ортогнатность европейцев и северных монголов могла быть полезной, так как делала более крутым изгиб пути вдыхаемого воздуха и тем предохраняла носоглотку от охлаждения.
Кратко упомянем о приспособительном значении некоторых черт монголоидной расы. Узкая глазная щель монгола предохраняет его органы зрения от различных травм. Связывая происхождение монгольской расы с континентальными областями Центральной Азии, указывают, что особые признаки монгольского глаза (узость щели, складка века, эпикантус) возникли как защитный аппарат, охраняющий орган зрения от ветров, пыли и вредоносного действия отраженной радиации на заснеженных пространствах.
Возникновение эпикантуса могло быть связано с другими причинами. […]
Эпикантус до известной степени является «жировой» складкой кожи. При изучении 72 туркмен Ашхабада (юношей 16–18 лет) обнаружилось, что у индивидов с очень сильным жироотложением на лице эпихактус был отмечен чаще, чем у лиц со слабой степенью жироотложения (Рогинский). Известно, что усиленное жироотложение на лице характерно для детей монголоидной расы, обладающих, как известно, особенно сильным развитием эпикантуса.
Локальное отложение жировой клетчатки у детей монголоидной расы могло в прошлом иметь разное значение: как средство против обмерзания лица в условиях холодных зим и, что менее вероятно, как местный запас питательного вещества с высоким калорийным содержанием» (с. 499–502).
Адаптация и человек
«Примеры адаптивной изменчивости человека очень многочисленны. В первую очередь возникает вопрос о возможности распространения на человека «экологических правил», установленных для животных. После длительной дискуссии на эту тему его можно считать решенным положительно. Более того, помимо экологических правил Аллена, Бергмана и Глогера, для человека было установлено новое правило Томсона и Бакстона, выражающее зависимость ширины носа от климатических показателей.
Согласно правилу Бергмана, наблюдается зависимость между температурой среды и размерами тела гомотермных животных: в районах сурового арктического и антарктического климата размеры тела больше, чем в тропической зоне.
Применительно к популяциям человека аналогичное соотношение продемонстрировано сразу для нескольких признаков: длины, веса и поверхности тела. Каждый из этих признаков в отдельности может служить показателем общих размеров тела.
Межгрупповые корреляции этих показателей со среднегодовыми температурами обнаруживают закономерный характер и высокую степень связи между ними: и длина тела, и его вес связаны со средней годовой температурой отрицательной корреляцией. Из этого следует, что в среднем малорослые группы людей встречаются чаще в центральном поясе ойкумены, чем на ее северных и южных окраинах. А это как раз и есть явление, которое постулируется правилом Бергмана.
Правило Аллена трактует связь с климатом не размеров, а пропорций тела гомотермных животных. В холодном климате они имеют укороченные конечности и отличаются более плотным сложением.
У человека сопоставление измерений, характеризующих пропорции тела с климатическими характеристиками обнаруживает довольно тесную связь между ними наподобие той, которая существует у животных. А именно: группы людей, которые проживают в тропическом климате, отличаются в среднем удлиненными пропорциями и менее плотным сложением, проживающие в умеренном и холодном поясах — более плотным сложением и укороченными пропорциями тела.
Правилом Глогера устанавливается интенсивность окраски животных в зависимости от широты местности: чем ближе к тропикам, тем окраска интенсивнее.
То же соотношение характерно и для человека. Цвет кожи, волос и глаз закономерно светлее по мере перехода от тропического пояса к умеренной зоне в обоих полушариях и затем еще более светлеет при переходе к арктической зоне. Отклонения от этого правила — а оно, так же как и предыдущие, имеет статистический характер и может быть установлено не при попарном сопоставлении групп людей из тропического и, скажем, умеренного пояса, а лишь на большом материале, отражающем изменчивость пигментации в десятках популяций, — легко объяснить поздними переселениями людей из другой климатической и ландшафтной зоны (эскимосы в Гренландии и на Аляске, лопари в Скандинавии и т. д.).
Любопытно отметить, что наиболее тесная связь пигментации с климатическими факторами в зависимости от широтной зональности наблюдается в Европе и Америке, где эта зональность имеет наиболее закономерный характер и где расселение народов в наибольшей мере отражало этапы первоначального (в палеолите) заселения территории человеком современного вида.
Правило Томсона — Бакстона привлекает особое внимание потому, что оно устанавливает зависимость от климата такой особенности, которая практически слабо развита у животных и составляет отличительную принадлежность человеческого лица.
Зависимость вариаций ширины носа от интенсивности среднегодовой температуры и солнечной радиации, от широты местности также статистическая, как и во всех предыдущих случаях. Максимальная ширина носа в среднем характеризует те группы человечества, которые расселены в тропической зоне, минимальные величины зафиксированы у населения Скандинавии, северо-восточной оконечности Азии, Аляски, Гренландии и Огненной Земли. Наиболее четко эта зависимость представлена, как и в случае с пигментацией, на Американском континенте.
Наконец, неоднократно указывалось и на приспособительное значение некоторых других признаков: курчавоволосости негров и характерной для населения тропической зоны удлиненной высокой черепной коробки, уплощенности лица и строения глазной области монголоидов, необычайно узкого носа эскимосов. Физиологическим признакам в этой связи уделялось мало внимания, хотя некоторые факты его заслуживают. К их числу относится разная скорость кровотока при охлаждении у эскимосов и лиц европейского происхождения, проживающих в Арктике. Скорость кровотока у эскимосов при понижении температуры примерно вдвое больше, чем у европейцев, что помогает эскимосам значительно легче, чем европейцам, сохранить тепловой баланс организма на определенном уровне и оберегает от переохлаждения. Установлены приспособительные изменения в величине легких и интенсивности кислородного обмена у народов северных районов Анд, проживающих на больших высотах.
Не менее важны в связи с проблемой физиологической адаптации наблюдения, иллюстрирующие приспособительный характер вариаций групповых факторов крови. Таких наблюдений, концентрирующихся, правда, вокруг системы АВО, накопилось к настоящему времени довольно много. Они говорят об избирательном характере разных заболеваний в зависимости от той или иной группы крови, о разном предрасположении носителей разных групп крови системы АВО к болезням, обусловленным групповой принадлежностью. Это свидетельствует о том, что избирательная реакция на воздействия среды, в том числе и на заболевания, вероятна и для других эритроцитарных систем крови и вообще для многих биохимических свойств, что сразу же намного расширяет сферу адаптивной изменчивости человека.
По мнению Л. А. Зильбера, собравшего много данных об иммунитете представителей разных рас к различным заболеваниям, он примерно одинаков, но приводимые им сведения противоречат этому заключению. Они скорее указывают на разную иммунологическую реактивность организма представителей различных рас. Например, негроиды резистентны ко многим инфекционным заболеваниям, распространенным в тропической зоне, и, наоборот, весьма восприимчивы к новым инфекциям, принесенным европейцами или встречающим негров при переселении за пределы Африканского материка. Общеизвестны опустошения, произведенные среди различных народностей, не соприкасавшихся с цивилизацией, болезнями, которые принесли европейцы.
Перечисленные факты свидетельствуют, что адаптивный фактор играл и играет большую роль в формообразовании у человека и что адаптационные процессы у представителей разных расовых и конституциональных типов имеют определенную специфику. Возникает закономерный вопрос: наследственны ли все перечисленные выше морфологические признаки и физиологические реакции, могут ли они действительно служить для анализа процесса адаптации человека?
Для ответа можно использовать факты, почерпнутые непосредственно из генетических исследований, и косвенные соображения, основанные на рассмотрении времени и этапов формирования всех перечисленных особенностей человеческого организма.
Особенно показательны, а главное, точно изучены факты, относящиеся к наследуемости групп крови и генетических маркеров кровяной сыворотки. Подавляющая часть до сих пор изученных групповых антигенов у человека управляется в своей наследственной передаче двумя или тремя аллеломорфными генами. Никаких данных, свидетельствующих о значительном темпе мутирования этих генов или возникновении их в недавнее время, нет, наоборот, есть все основания считать их древними образованиями, тем более что аналогичные гены открыты и у человекообразных обезьян.
В каком порядке и последовательности они возникли — все сразу или по отдельности, представляют ли они собой действительно аллели одного гена или систему разных генов — все это совершенно неясно и высказываемые предположения не выходят за рамки рабочих гипотез. Но для нас важна строгая наследственная обусловленность групп крови и белковых фракций сыворотки, в том числе и тех, для которых отмечена связь с наклонностью к определенным заболеваниям.
Генетическое отличие морфологических признаков от физиологических заключается, согласно наиболее распространенной гипотезе, в гораздо большем числе управляющих их наследованием генов. Такие морфологические признаки с непрерывной трансгрессивной изменчивостью наследуются количественно, т. е. зависят в своей наследственной обусловленности от многих наследственных факторов. Это справедливо, по-видимому, и для размеров головы и тела и их соотношений, и для пигментации.
Все перечисленные признаки менее автономны, более обусловлены в своем развитии влияниями среды, чем физиологические особенности, но их генетический характер не вызывает сомнений и доказывается многими экспериментальными работами. Сводка данных, правда уже несколько устаревшая, приведена Р. Гейтсом и В. П. Эфроимсоном. Однако о передаче по наследству особенностей морфологического типа и пигментации если и не в отдельных индивидуальных случаях, то от поколения к поколению в целом можно судить не только по прямым генетическим наблюдениям, но и на основании косвенных данных.
Первое из них — исключительное постоянство физического типа человека во времени, зафиксированное многими палеоантропологическими исследованиями. Эта стабильность типа характерна не для веков или тысячелетия, а для нескольких тысячелетий. Такая стабильность основных особенностей строения лица и тела охватывает приблизительно 7 тысячелетий на территории Египта и Нубии, 5–6 тысячелетий в Северном Китае, 3–4 тысячелетия на территории Армении. В Египте можно проследить и преемственность типичной интенсивности пигментации, начиная с эпохи Древнего царства, поскольку на цветных фресках изображено не только население Древнего Египта, но и народы, платившие Египту дань, во всей конкретности их антропологических черт.
Второе свидетельство наследственной обусловленности морфологического типа — промежуточное положение антропологических особенностей народов смешанного происхождения между исходными группами. Это народы Западной Сибири и Казахстана, частично Средней Азии, Северной Африки, Эфиопии и Пиренейского полуострова. Аналогичные данные собраны и для народов, образовавшихся уже в историческое время как результат позднего смешения европейцев с населением других материков.
Итак, все перечисленные особенности человеческого организма, в которых выявлено приспособление к условиям среды в широком смысле оказываются в той или иной мере наследственными. Следовательно, речь идет о действительно адаптивных свойствах человеческого организма, претерпевших под влиянием и в процессе приспособления к среде глубокую внутреннюю перестройку, затрагивающую и гены, а не о кратковременных фенотипических сдвигах акклиматизационного характера» (с. 63–67).
Природные факторы расообразования
«Какова роль природных факторов расообразования? Специалисты сопоставляли географические вариации тех или иных признаков с климатическими характеристиками. В результате получены убедительные положительные корреляции между шириной носа и среднегодовой температурой, высокие отрицательные — между среднегодовой температурой и признаками, характеризующими развитие тела в ширину. Все эти корреляции связаны с физиологией человека. Ширина носа явно определяет в числе других признаков уровень дыхания, и поэтому широкий нос способствует теплоотдаче. Очень трудно сравнивать толщину губ у разных рас в зависимости от географических вариаций температуры и влажности. Но все же следует помнить, что у представителей негроидной расы наиболее толстые губы, и они также способствуют терморегуляции. Удлиненные пропорции тела при малом весе аналогичным образом благоприятны в жарком влажном климате» (с. 18–19).
«Для целей исследования и показа адаптивности расообразования целесообразно рассматривать три самостоятельные группы расообразующих факторов — космические, физико-географические и биотические. Их удельный вес, разумеется, неодинаков, но все они представляли собой в расообразовании самостоятельные области влияний и определяли на разных этапах эволюции семейства гоминид магистральную линию и характер расообразовательного процесса […] (с. 27).
Представляется целесообразным специальное выделение совокупности космических факторов. Прозорливые прогнозы В. И. Вернадского (1926) о том, что вся биосфера буквально пронизана излучениями космического происхождения, получили многообразное подтверждение в последние десятилетия. Собрана огромная информация о влиянии этих излучений и на человека. В расообразовании их роль, как мы убедимся дальше, проблематична, хотя и вероятна. Их взаимодействие на наследственную изменчивость человека, если оно будет строго доказано, носит, очевидно, мутагенный характер и относительно свободно, во всяком случае на первом этапе, от влияния селективных механизмов. Все это наряду с локализацией самих источников космических излучений и оправдывает выделение космических факторов расообразования в особую группу […] (с. 26).
Физические агенты — свет, температура, гравитация, электромагнитные явления в околоземном пространстве, радиоактивные вещества. Каждый из этих агентов воздействует на важнейшие жизненные функции, вызывая в избыточном количестве их угнетение и приводя к патологии. Теоретически говоря, можно полагать, что их колебания в нормальных пределах также небезразличны для организма, стимулируя одни системы органов, угнетая другие, вызывая развитие дополнительных адаптации. А это и есть географическая изменчивость — основа расообразования.
Свет и тепло, получаемые поверхностью Земли от Солнца, не могут быть четко дифференцированы в своем влиянии на расообразование. Поэтому в комплексах признаков, характерных для населения тропических районов и арктических широт, трудно назвать специальные приспособления отдельно к интенсивной инсоляции и активному или замедленному теплообмену. Такие приспособления составляют неделимое сочетание, и их нужно оценивать как целое (общие вопросы влияния тепла и света на человеческий организм рассмотрены: Чубинский, 1959, 1965). Они изучены полнее, чем приспособления к другим физическим агентам» (с. 28–29).
«Помимо температуры и влажности, в список важных природных факторов расообразования можно включить интенсивность солнечного облучения, содержание кислорода в воздухе, некоторые почвенные агенты.
Солнечное облучение исключительно интенсивно в тропиках, и высокое содержание меланина в покровных слоях кожи предохраняет ее от ожогов. Недостаточность кислорода на больших высотах приводит к комплексу приспособлений к высокогорной гипоксии, обнаруженной у живущих на большой высоте над уровнем моря народов в Андах, на Тянь-Шане, в предгорьях Гималаев. Это большая экскурсия грудной клетки, разреженный пульс, значительный объем легких, пониженный обмен и т. д. Есть небезоговорочное утверждение, что проживание на базальтовых почвах способствует брахикефализации. По-видимому, минеральный состав гранитов и базальтов сильно влияет на состав вод соответствующего района. И видимо, содержащиеся в воде минералы влияют на соотношение продольного и поперечного диаметров головы в процессе роста, что и служит непосредственной морфогенетической причиной брахикефализации» (с. 20).
«Человек зависим физиологически от электромагнитных явлений в атмосфере и приземном слое пространства. Замечательные исследования А. Л. Чижевского (библиографию его работ см.: Чижевский, 1964) открыли новую главу в биофизике, и в частности в антропофизике, показав целый комплекс связей между физиологическими реакциями человека и электромагнитным состоянием окружающей его среды. Особое значение он придавал ионизации воздуха, чему посвятил специальную монографию (Чижевский, 1960). А. Л. Чижевский продемонстрировал возникновение разнообразных патологий в зависимости от состояния атмосферы. Но атмосфера подчиняется закону географической зональности, меняется в результате изменений солнечной активности и неодинаковой интенсивности солнечного облучения, следовательно, ее влияние на организм человека не может не носить дифференцированного локального характера. Отсюда можно ожидать возникновения специфических физиологических приспособлений, наверное, можно истолковать и какие-то детали формы под этим углом зрения. В этой области предстоит еще непочатый край исследований.
Мутагенный эффект радиоактивных веществ общеизвестен. В высокой концентрации они приносят непоправимый вред всему живому. Но в то же время естественный фон радиоактивности есть постоянный фон жизни, в том числе и эволюции человека. Концентрация радиоактивных веществ заведомо непостоянна в разных районах, выделяются очаги малой и большой радиоактивности. Пока не замечено каких-либо правильностей в формообразовании, приуроченных к этим очагам, но наличие таких правильностей вероятно. Тогда в расообразование вводится мощный формообразующий фактор, значение которого, однако, нельзя сейчас учесть сколько-нибудь точным образом» (с. 33).
«Биотические факторы, в свою очередь, подразделяются на прямые воздействия биоты и то, что можно назвать трансмиссивной, т. е. передаточной функцией биосферы. Классический пример прямого воздействия биоты на географическую изменчивость человека — география аномальных гемоглобинов. Вызываемые ими гемоглобинопатии приурочены к областям с широким распространением малярийных паразитов и тропической малярии. Это и послужило поводом к формулировке сейчас все более подтверждаемой гипотезы об аномальных гемоглобинах, в которых не может нормально развиваться малярийный паразит. Эта аномалия сформировалась как адаптивный признак в условиях сильного распространения малярии» (с. 19).
«Формообразующая роль пищевого рациона сводится к его количеству и составу. Эмпирические наблюдения давно выявили эту роль для отдельных групп, находящихся в экстремальных условиях существования. Исключительное развитие нижней челюсти у ительменов (мировой максимум нижнечелюстной ширины) ставят в связь с преимущественным употреблением в пищу сырой рыбы (Дебец, 1951). Пища в данном случае выступает в качестве механической причины появления признака, возникшего, разумеется, не вследствие прямого приспособления, а в результате селекции. Аналогичным образом объясняется происхождение отличительных физических особенностей пигмеев тропических лесов Африки и Юго-Восточной Азии — малый рост и миниатюрное сложение образовались как приспособительная реакция и селективное преимущество при многовековом недостатке пищи. Именно поэтому все большее число специалистов высказывается сейчас против старой теории о генетическом родстве всех народов карликового роста, тем более что в морфологии и физиологии между ними много различий — малые размеры тела и миниатюрное сложение легко могли возникнуть конвергентно. Многократные подтверждения этого мы видим в понижении роста вслед за многолетним голодом или длительной войной. Дополнительным фактором грацилизации, т. е. уменьшения массивности скелета по мере приближения к современной эпохе, послужило, очевидно, приспособление к характерному для тропического леса недостатку кальция и фосфора (Marrett, 1936) […] (с. 38–39).
Многовековое воздействие стандартных пищевых рационов сыграло не последнюю роль в расообразовании, обусловив разницу между группами популяций не только в размерах тела и уровне жирового обмена, непосредственно реагирующих на избыток и недостаток пищи, но частично и в других признаках. Забегая вперед, укажу в качестве доказательства на совпадение очагов расообразования у человека с центрами происхождения культурных растений […].
Совпадение их могло образоваться за счет того, что оба процесса — расообразование и введение растений в культуру — протекали на совпадающих географических территориях и поэтому отражали географическую дифференциацию исторического процесса. Не исключено, однако, что некоторые морфологические признаки, свойственные перечисленным расам, образовались вследствие приспособления к условиям местного пищевого режима, в свою очередь отражающего конкретные результаты культурного преобразования данного участка биосферы.
Прямое доказательство непосредственной реакции интенсивности роста и размеров тела на полноценность питания, особенно в отношении содержания белка, получено неоднократно (уменьшение роста у средневековых предков исландцев под влиянием векового голода)» (с. 41–42).
«В чем заключается трансмиссивная функция биосферы? В передаче влияний косной природы на организм человека. Чаще всего она проявляется в опосредованном биосферой влиянии геохимической ситуации на расообразование. Наличие тех или иных микроэлементов способствует развитию отдельных признаков, отсутствие их угнетает эти признаки. Правда, тот или иной состав микроэлементов передается человеку и через воду, но больше всего все же за это ответственна пища растительного и животного происхождения, которая чаще всего непосредственно связана с местной биотой. Поэтому существует положительная корреляция размеров головы и лица с содержанием кальция. Кальций способствует развитию скелета, а на кальциевых почвах, как правило, мы застаем население с большими размерами лица и головы. […]
Я должен подчеркнуть, что ни в коем случае нельзя оценивать сказанное как утверждение о прямом влиянии среды на признак и адекватной реакции организма на среду. Антропология, как и другие области биологии, не располагает однозначными данными о прямом влиянии среды на признак и передаче приобретенных особенностей по наследству. Что подразумевается, когда я говорю о прямом пути влияния природных условий на расообразование? То, что географические условия влияют не через биоту и биотические условия выступают не в роли трансмиссивной функции, а в роли непосредственных расообразующих агентов. В то же время во всех рассмотренных случаях адекватность географических вариаций тех или иных признаков и географических условий можно истолковать сколько-нибудь разумным образом, только допустив селекцию благоприятных вариаций признаков, т. е. действие отбора. Он сильнее проявляется на ранних этапах расообразования и в экстремальных условиях и слабее — на поздних его этапах.
Конечно, отбор признаков и их комбинаций, благоприятных в определенных условиях географической среды, не был единственной движущей силой расообразования. Ведь тогда расообразование у человека свелось бы к географической адаптации. Между тем за многими признаками расового комплекса трудно увидеть географическое приспособление. Таковы подавляющая часть генетических признаков, обильное развитие волосяного покрова у некоторых рас, сильный прогнатизм негров и т. д. Поэтому как ни велика роль адаптации к географической среде в расообразовании, они не единственные.
В расообразовательном процессе огромное значение имеют социальные адаптации, а также популяционно-генетические механизмы. Иногда они усиливали приспособление к среде, но чаще всего действовали самостоятельно, затушевывая роль непосредственных географических адаптации. Поэтому все отмеченные выше приспособления к географической среде довольно четко выявляются при рассмотрении накопленной информации в пределах всего земного шара. И лишь иногда с большим трудом прослеживаются при исследовании отдельных популяций, а порой они и вовсе не прослеживаются» (с. 19–21).
Изоляция
«Изоляция должна быть рассмотрена в числе прочих факторов образования рас у человека на основании следующих соображений. Прежде всего, можно считать установленным, что развитие первобытного общества прошло через очень продолжительную стадию существования изолированных производственных коллективов или совокупностей коллективов, внутри которых совершались браки. Экзогамная форма брака, практически говоря, почти не нарушала этой брачной изоляции. Между двумя экзогамными родами очень скоро устанавливалась общность «крови», которая поддерживалась и усиливалась в течение тысячелетий замкнутой совместной жизнью обоих родов.
Данные зоологии свидетельствуют о том, что величина различий между подвидами, в первую очередь определяющаяся различиями среды, в то же время зависит от степени и длительности их изолированного существования и отсутствия смешения между ними (М. Вагнер). Легко себе представить, что в малом замкнутом коллективе какой-либо природной особенностью обладают лишь единичные индивиды и исчезновение носителей редкого признака может легко привести к полной элиминации этого признака в данном коллективе.
Роль изоляции в малых коллективах должна была приобрести особое значение именно у человека вследствие специфических условий человеческого существования. Роль отбора у человека в ходе его истории быстро сходила на нет, и вследствие этого все более возрастала роль случайности по отношению к тому, какой именно расовый признак получал преобладание. Очевидно, что процесс уменьшения пестроты и установления большего однообразия внутри каждой группы должен был идти в соседних малых замкнутых коллективах в различных направлениях и в некоторых, хотя и очень немногих случаях, приводить к преобладанию признака, вначале более редкого. Так, в одних случаях могло возрастать число темных глаз, в других — светлых. Чаще всего должны были элиминироваться самые редкие признаки. […]
Многие особенности узколокальных и локальных типов, выделенных в пределах арктической, байкальской, центрально-азиатской и уральской групп Сибири, вероятно, возникли в процессе относительной изоляции. Таково же, вероятно, происхождение краниологических различий между эскимосами Лабрадора и Западной Гренландии.
В результате исследований реакций изогемоагглютинации у горных таджиков оказалось, что в различных частях одного района соотношение количеств групп крови нередко совершенно разное. Обнаружилось, что это различие совпадает со степенью изолированности местности от главных перевальных путей сообщения (Гинзбург). Аналогичные локальные различия были отмечены при исследовании групп крови у саамов. […]
Таким образом, можно предположить, что некоторые малые народности, долго жившие в относительной культурной и географической изоляции и обладающие своеобразным антропологическим типом, обязаны до известной степени именно изоляции некоторыми своими своеобразными чертами. Особый рисунок рельефа ушной раковины бушменов, необычный характер токов волос на теле у австралийцев (Вуд Джонс), вероятно, возникли в какой-то мере вследствие изоляции. […]
Каково же общее значение этих фактов для антропологии? Они важны в том отношении, что помогают опровергнуть нередкие утверждения о якобы глубочайшей и исконной древности тех морфологических признаков, которыми характеризуется физический тип некоторых «окраинных» народностей. Ошибочность подобных утверждений доказывается тем, что эти своеобразные признаки обычно отсутствуют у соседних, близко родственных народов.
Распределение по земному шару некоторых наследственно устойчивых признаков может бросить свет на древнее расселение человечества. Так, на карте распространения дельтового индекса можно видеть, что средние величины этого индекса типичны для населения Передней и Южной Азии […] (с. 503–504).
Законно предположить, что область средних значений дельтового индекса примерно совпадает с той зоной Старого Света, где формировался современный тип человека.
При суждении о роли изоляции в каждом отдельном конкретном случае следует соблюдать большую осторожность, так как иногда могут оказаться незамеченными те или иные влияния на антропологический тип окружающей природной среды и условий существования.
Следует иметь в виду, что величина различий между изолированными группами зависит не только от длительности изоляции, но и от степени смешанности, т. е. от пестроты того исходного типа, который разделился на изолированные коллективы. Чем более разнообразной по своему составу была первоначальная, материнская группа, тем обычно более резкими оказывались различия между выделившимися и оказавшимися в изоляции дочерними группами» (с. 504–505).
«Как естественный отбор в истории рас постепенно терял значение, так и роль изоляции в этом процессе непрерывно падала; да и сама изоляция людских популяций никогда не была полной, всегда сочеталась с той или иной степенью метисации с соседними группами населения. В силу этого процесс расообразования не доходил до конца, и человеческие расы в отличие от разновидностей растений и животных не превращались в отдельные виды. Переходные формы, у растений и животных постепенно исчезавшие, у людей продолжали существовать на протяжении всей их истории. В зонах соприкосновения ареалов формирования рас сохранялись древние промежуточные формы, к которым относятся, например, упомянутые восточноафриканская (эфиопская) и южноазиатская группы» (с. 157).
Социальные факторы расообразования
Алексеев В. П. «Новые споры о старых проблемах», 1991:
«Исключительная роль социальных факторов в биологической истории человека общеизвестна и не нуждается в доказательствах. Трудовая теория антропогенеза поставила само формирование семейства гоминид в тесную зависимость от развития трудовой деятельности в древнейших коллективах предков человека. Однако значение социальных факторов в расообразовании, соотношение их с природными, их преобразующая роль в изменении каналов действия отбора конкретно мало исследованы и теоретически не очень глубоко осмыслены. Поэтому этот раздел содержит лишь самые предварительные соображения общего порядка, никак не претендуя на сколько-нибудь полное освещение темы.
Первый из социальных факторов, который непосредственно влияет на расообразование, — система брачных отношений. Этнографами накоплены сведения о многообразных системах брачных отношений у разных народов. Среди них не преобладает современная форма брака, характерная для европейских народов и народов с культурой европейского происхождения. Это наиболее простая форма брачных отношений, при которой и мужчины и женщины могут с вероятностью передать свои гены потомству. Такими образом, при парном браке генетическая структура поколения в наиболее полном и неизменном виде воспроизводится при переходе к следующему поколению. Следовательно, можно утверждать, что парный брак способствует на определенное время консервации антропологического состава или, во всяком случае, обусловливает при прочих равных условиях его медленную микроэволюцию.
И широко распространенное многоженство, и менее распространенное многомужество приводят к обратной ситуации — к изменению генетического состава популяций от поколения к поколению. Ведь мужская или женская половина популяции в этих случаях получает преобладающую возможность к вопроизводству своей генетической структуры. С изменением генетического состава популяций, естественно, изменяется и антропологический состав населения всей области, в пределах которой господствует соответствующая система брачных отношений. В какой-то мере стабильность антропологических типов в Европе, Японии, у населения Древнего Египта объясняется преобладанием парного брака. И наоборот, сравнительно быстрые изменения антропологических особенностей в Передней Азии, скажем, хотя бы частично можно связать с широким распространением мусульманства и как следствие этого многоженства.
Уже упоминалось, что при эндогамии (при заключении браков только внутри популяции) закрепляется генетический состав популяции, усиливается популяционная дифференциация вследствие направленного дрейфа генов, который в малочисленных популяциях происходит очень быстро. Эндогамия была широко распространена в первобытном обществе, на ранних этапах расообразования. Поэтому именно она во многих случаях ответственна за географическое распространение антропологических признаков, являющихся наследием предшествующей стадии расообразования. По-видимому, еще шире в первобытном обществе была распространена экзогамия, заключение браков за пределами первобытных общин.
Чаще всего экзогамия пространственно организована, т. е. каждый первобытный коллектив объединен с другим коллективом в пару или с несколькими коллективами в совокупность, внутри которых и регламентируется заключение браков. Таким образом, при экзогамии, с одной стороны, происходит передача популяционного генофонда на расстояние, его распространение, а с другой — осуществляется обмен генами между иногда территориально далекими группами. В популяционной генетике есть понятие генного потока, очень полезное при анализе случаев обмена генами в результате господства экзогамии или далекой миграции населения.
Как видим, брачная структура в отличие от природных факторов влияет на расообразование прямо без посредства естественного отбора. Благодаря брачному союзу генетический состав популяций изменяется от поколения к поколению, он обуславливает интенсивность контактов между ними, ускоряя или замедляя динамику микроэволюционных перестроек. Социальные обычаи — настолько сильный фактор расообразования, что они не нуждаются в помощи естественного отбора для своего воздействия на популяционную и расовую структуру человечества. Естественный отбор уступает им свое место, действуя уже как дополнительный, а не основной агент по сравнению с брачной структурой. Ведь даже распространение и популяционная концентрация селективных признаков определяются в конечном счете господствующей системой брачных отношений.
А теперь рассмотрим, что входит в понятие генетического барьера социального происхождения, какие культурные и социальные институты выступают в качестве генетических барьеров? Прежде всего это языковые различия. Иногда они только затрудняют взаимопонимание, но чаще ведут к полному непониманию. На базе языковых различий формируются и этнические. Вырабатываются определенные комплексы культуры и самосознание, сначала противопоставляющее свое чужим, а потом включающее в категорию своих не только членов данного социального коллектива или популяции, но и людей, говорящих на том же языке. Так появляется этническое самосознание, закрепляющее генетические разрывы и окончательно приводящее к обособлению» (с. 21–24).
«В человеческом обществе с древнейших времен существовала и продолжает, к сожалению, во многих странах существовать изоляция социальная и культурно-бытовая: племенная, этноязыковая, сословно-классовая, религиозная и др. Изоляция эта, часто закрепляемая обычным правом, различными юридическими нормами, расистской и националистической пропагандой и другими искусственными барьерами, консервирует, а иногда и усиливает исторически сложившиеся расовые различия между разными этническими и социальными группами населения.
Классическим примером подобных расовых различий является история антропологического состава разных каст Индии. Касты эти начали складываться еще в I тысячелетии до н. э., после того как большая часть Северной и Центральной Индии была завоевана индоарийскими народами, которые антропологически принадлежали к южным темным европеоидам. Коренное дравидское и мундаское население, относившееся в массе к экваториальным расам или к переходной южно-индийской группе, в районах, покоренных арийцами, вошло большей частью в состав «низких», экономически эксплуатируемых и юридически бесправных каст, в то время как социальная верхушка завоевателей составила ядро «высоких» каст, занявших в хозяйственной и общественно-политической жизни страны господствующее положение.
Таким образом, между кастовым и расовым делением многих народов Индии сложилось определенное соответствие: доля европеоидных компонентов в антропологической структуре высоких каст оказалась выше по сравнению с кастами низкими; доля австралоидных компонентов обнаруживала, естественно, обратные межгрупповые вариации. Соответствие это, однако, никогда не было полным, так как между различными этническими и кастовыми группами населения Индии все же постоянно имели место законные и незаконные брачные связи; кроме того, социальная верхушка неарийских народов частично также вошла в состав высоких каст, а сами завоеватели — арийцы не оставались социально однородными: среди них также выделялись высокие и низкие касты. Все же освященная индусской религией кастовая эндогамия на протяжении многих столетий закрепляла описанные расовые различия. […]
Сходные процессы имели место и во многих других странах. Так, например, на юго-западе Китая в провинциях Сычуань и Юнь-нань у тибето-бирманского народа «и» социальная верхушка рабовладельцев-крепостников, называвших себя «черными и», принадлежала к своеобразному восточно-гималайскому расовому типу с американоидными чертами, в то время как эксплуатируемые бесправные «белые и» — крепостные и рабы — в массе относились к переходной южно-азиатской группе. Различия эти, в настоящее время постепенно исчезающие, сложились исторически, так как большинство «белых и» являлись потомками военнопленных из числа китайцев, мяо и других народов Южного Китая» (с. 162–164).
«Не только культурные и языковые, но и психологические различия (которые можно привязать к этническим) выступают как генетические барьеры. Кастовая система, как уже упоминалось, приводит к стабилизации и закреплению генетических различий. Даже в развитых обществах многие социальные институты, например, классовое расслоение, создают предпосылки для возникновения эндогамных групп внутри больших этнических образований. Правда, классовая структура общества очень подвижна. Она постоянно менялась в ходе экономического развития общества, многочисленных исторических событий — войн, социальных революций и т. д. Поэтому затруднительно привести какой-либо яркий пример сочетания антропологических признаков, присущего какому-нибудь общественному классу.
Однако примеры приуроченности отдельных морфологических признаков к тем или иным семьям в силу аристократических предрассудков сохранявших замкнутость есть. Уже много писали об оттопыренной нижней губе специфической формы династии Габсбургов, которая передавалась по наследству в течение нескольких веков. Напомним в этой связи и генетическую замкнутость дворянских семей в России. Анализ родословных русских писателей дворянского происхождения, живших в конце XVIII и XIX вв., показал, что почти все они состояли друг с другом в отдаленном родстве. Наконец, не последнюю роль в качестве генетических барьеров, особенно в последние столетия, играли государственные границы. И в данном случае социальные институты, образуя барьеры, воздействуют на расообразование прямо, без промежуточного участия естественного отбора.
Правда, и природные генетические барьеры корректируют и в какой-то мере направляют действие отбора, образуют как бы дополнительный фильтр, через который передается действие отбора на генетический состав популяций. Поэтому в общей форме оценивая значение природных и социальных факторов расообразования, нельзя привязать действие первых к отбору. Если природные факторы расообразования выступают в качестве генетических барьеров, они также независимы от отбора и их действие на популяционный и антропологический состав человечества прямое и непосредственное. Что же касается социальных факторов, то они образуют как бы дополнительный верхний этаж над отбором и их действие всегда независимо от него.
Генетические механизмы расообразования
Между средой, природной или социальной, и организмом лежит еще один уровень явлений, который относится к сфере наследственности и отражает характер наследования признаков у того или иного вида. Это обширная сфера генетических механизмов эволюции, применительно к нашей теме — генетических механизмов расообразования. Среди генетических механизмов расообразования выделяют три процесса — мутирование, смешение и отбор.
Спонтанный мутагенез у человека интенсивно изучают уже в течение нескольких десятилетий в связи с нерезким изменением среды нашего обитания. Интенсивные исследования ознаменовались интересными результатами. Так, можно утверждать, что процесс мутирования у человека в обычных условиях неактивен и что возникновение новых мутаций в целом явление редкое. Это хорошо согласуется с наблюдениями над высшими животными и, по-видимому, соответствует каким-то фундаментальным свойствам высших организмов, отличающихся огромной сложностью морфологической структуры и физиологических процессов.
Мутагенез, как и у других организмов, ускоряется у человека под влиянием радиации. Однако от этих общих, хотя, по-видимому, справедливых заключений пока далеко до полного понимания характера мутирования. Мы пока еще очень плохо знаем не только то, почему мутируют те или иные гены, но и как они мутируют. Последнее очень важно, если мы собираемся понять роль спонтанного и вызванного внешними причинами, или, как говорят генетики, индуцированного мутагенеза.
Вероятно, это полузнание привело к тому, что в антропологии и популяционной генетике человека сложилось парадоксальное положение. Решительно никто в общей форме не отрицает исключительного значения процессов мутирования, но при конкретном рассмотрении микроэволюции отдельных человеческих популяций их роль практически не учитывают. Более того, чаще всего исключают даже возможность повторного мутирования одного и того же локуса через определенный период или в новых условиях. Сошлюсь, например, на открытие гена Диего (определяющего специфическую реакцию кровяных эритроцитов) в США, в семье польского происхождения.
Интерес к открытию определяется тем, что этот ген был известен до того только в монголоидных группах, где он, кстати сказать, обычен. В связи с тем, что его обнаружили у поляка, появилась гипотеза, согласно которой этот ген был занесен в центральные районы Европы монголами в эпоху монгольского нашествия. Но тогда возник вопрос: почему этот ген так редок, ведь население Польши изучено достаточно полно в серологическом отношении? Если же этот ген был занесен в единственном числе, что само по себе невероятно, как он сохранился до наших дней! Приходится признать, что гипотеза принесения этого гена в Центральную Европу монгольским нашествием довольно умозрительна. Она никак не исключает гипотезы повторного и независимого мутирования соответствующего локуса, что и вызвало появление гена Диего у европеоидов.
Приведем еще пример пренебрежения к возможности дифференцированного мутирования, при котором процесс мутагенеза протекает специфично в зависимости от условий места и времени. Это множество исследований, посвященных попыткам определения интенсивности селекции по отношению к отдельным признакам, например, группам крови АВО с помощью формальных математических методов. В таких работах подсчитывали обычно коэффициент селекции, отражающий силу действия отбора в образовании наблюдаемых фенотипов. Возможность влияния на концентрацию этих фенотипов дифференцированного мутирования чаще всего вообще не принимали во внимание или автор отделывался ничего не значащими общими замечаниями.
Иногда концентрации генов по одной какой-нибудь системе признаков (группы крови, белковые фракции сыворотки и многие другие признаки с простым типом наследования) оказываются на удивление тождественными в группах, разделенных тысячами километров, и образуют ряды изменчивости в смысле Н. И. Вавилова. По-видимому, и в данном случае не все такие совпадения можно объяснить разумным образом, полностью игнорируя гипотезу дифференцированного мутирования.
Какой вывод из предшествующего изложения можно сделать? Мутагенез имеет большое значение в формообразовании. Теоретически его роль может быть продемонстрирована многими убедительными соображениями. Но конкретное его исследование пока мало дало для понимания процессов популяционной дифференциации и расообразования. И в том и в другом случае весьма вероятно большое значение дифференцированного мутирования, причинами которого могут быть одинаково как внутренние факторы, так и внешние обстоятельства» (с. 24–27).
«Несомненно, что большую роль в расогенезе на всем протяжении истории человечества играла изоляция отдельных, особенно небольших популяций. Нам уже приходилось упоминать о том, что в таких популяциях (демах), где на протяжении многих поколений браки заключаются преимущественно внутри своей группы, с течением времени могут происходить заметные изменения расовых особенностей, которые в конце концов приводят к тому, что первоначально сходные популяции оказываются очень различными. Возникновение таких различий, не носящих, как правило, адаптивного характера, является результатом постепенных сдвигов в частоте появления отдельных признаков, приводящих в конечном счете к тому, что одни особенности могут совершенно исчезнуть, а другие, напротив, получить очень широкое распространение. Процессы эти, названные Н. П. Дубининым и Д. Д. Ромашовым «генетико-автоматическими», в современной научной литературе известны также под именем «генетического дрейфа» (англ, drift — снос, дрейф).
Сущность генетического дрейфа состоит в том, что в изолированных популяциях, где почти все браки эндогамны, значительно повышаются шансы встречи в аллельных парах рецессивных генов, непрерывно снижается уровень гетерозиготности и вследствие этого повышается концентрация рецессивов в гомозиготном состоянии. Существуют точные математические приемы вычисления скорости протекания генетико-автоматических процессов. В небольших демах или тем более в изолятах заметные сдвиги в распределении отдельных признаков происходят на протяжении жизни примерно 50 поколений. Если считать для человека промежутки между поколениями равными 25 годам, то необходимо около 1250 лет для того, чтобы в результате генетического дрейфа произошли существенные изменения в частоте расовых признаков и их сочетаний, а, следовательно, и в общем расовом облике изолированных групп населения. Несомненно, что длительная географическая изоляция и стимулируемые ею генетико-автоматические процессы играли существенную роль в формировании многих рас и более мелких групп расовых типов, в особенности локализованных на окраинах первобытной ойкумены, на островах, в труднодоступных горных районах, в пустынных и приполярных странах с редким населением. Для понимания этих процессов огромное значение имеют работы Н. И. Вавилова, доказавшего, что рецессивные мутации постепенно оттесняются на окраины видовых и расовых ареалов. […]
Генетико-автоматическими процессами легче всего объяснить возникновение одонтологических, серологических, дерматоглифических и других нейтральных различий между западной и восточной половинами человечества. Та популяция, которая первоначально оторвалась от древнейшего западного очага расообразования и двинулась на восток, была крайне немногочисленной, состоявшей, вероятно, из нескольких десятков или максимум сотен человек. В этой популяции случайно оказалась сравнительно высокой концентрация некоторых генов. Позднее, в условиях длительной изоляции малых демов отличия восточных групп людей от западных должны были вследствие дрейфа генов значительно усилиться. Важно подчеркнуть, что генетико-автоматические процессы должны были с наибольшей силой сказаться на распределении признаков, зависящих от одной или немногих пар аллелей. Именно к таким признакам относятся, как мы знаем, группы крови, ареальные особенности зубной системы, некоторые кожные узоры, цветовая слепота. Другие классические расовые признаки волосяного покрова, пигментации, длины и пропорций тела, головы и лица, большей частью полигенные, т. е. определяемые многими парами генов, были подвержены влиянию дрейфа в гораздо меньшей степени. […] (с. 152–154).
Нет сомнения, что генетико-автоматические процессы, стимулируемые изоляцией, также играли значительную роль не только в разделении древнейших людей на восточную и западную половины, но и в выработке своеобразных расовых особенностей таких групп, как тасманийцы (по общему физическому облику близкие к австралийцам, но отличающиеся от них более курчавыми волосами), огнеземельцы и патагонцы Южной Америки, бушмены, готтентоты, а отчасти и пигмеи Африки, тибетцы высокогорных плато Центральной Азии, айны, полинезийцы различных островов Океании, алеуты и эскимосы Полярной Америки и Северо-Восточной Азии. Генетический дрейф, вызвавший повышенную концентрацию рецессивных мутаций депигментации кожи, волос и радужины глаз, на окраине ойкумены наряду с отрицательным отбором играл значительную роль в формировании различных расовых типов светлых европеоидов (блондинов) Северной Европы (с. 152–156). […]
Особенно большой была роль дрейфа генов и вызванных им направленных изменений концентрации различных признаков с простой генетической структурой. Так, например, генный дрейф вызвал, вероятно, резкое падение частоты группы В у народов северо-востока Сибири и почти полное ее исчезновение у индейцев Америки. Интересно, что в этих популяциях снизилась концентрация гена А и резко повысилась гена О. В популяциях, заселивших Австралию, напротив, генетико-автоматические процессы привели к увеличению частоты гена А за счет других генов системы АВО» (с. 156–157).
«…Ясна исключительная роль в геногеографии закона оттеснения рецессивных генов на окраины видового или подвидового ареала. Последняя закономерность с полной отчетливостью проявила себя, как мы убедимся, в формировании человеческих рас […].
В чем суть этого закона? Он прост и понятен, как просты и понятны все обобщения Н. И. Вавилова. Центр видового или подвидового ареала является ареной наиболее интенсивного формообразовательного процесса. Это было установлено еще Ч. Дарвином. В центре ареала постоянно возникают новые мутации, нарушающие генное равновесие и создающие предпосылки для вечного изменения генотипов. Мутации эти доминантны, т. е. передаются по наследству первому же поколению потомков. Постоянное возникновение новых мутаций усиливает действие естественного отбора и ускоряет процесс видо и расообразования. В этих условиях рецессивные мутации не могут выдержать конкуренции с доминантными. Они переходят в скрытое состояние и начинают вытесняться из центра видового или подвидового ареала более устойчивыми и приспособленными доминантными формами. Рецессивные же отодвигаются от центральных районов, от центрального очага формообразования все дальше и дальше и в конце концов занимают периферию ареала. Здесь, в условиях изоляции, вероятность встречи рецессивных форм в процессе скрещивания значительно увеличивается, и они переходят из скрытого гетерозиготного состояния в гомозиготное, т. е. проявляются во внешности организмов, в фенотипе.
Таким образом, структура географического ареала любой формы имеет, согласно Н. И. Вавилову, следующий вид: в центре ареала процветают доминантные формы, их окружают рецессивные гетерозиготы, наконец, крайнюю периферию ареала занимают рецессивные гомозиготы […] (с. 58–59).
Окраина ареала — это не только район, географически наиболее удаленный от центра расо или видообразования. Любое высокогорное плато может быть приравнено по своему действию на процесс формообразования к окраине ареала, так как оно всегда представляет собой «закоулок» и создает предпосылки для изоляции. Светлые глаза у человека — рецессивный признак, уступающий в первом поколении черноглазости. Совершенно естественно, что группы нуристанцев, оттесненные в горы на высоту 3000–4000 м попали там в такие же условия, как если бы они оказались в изоляции на окраине ареала европеоидной расы. Отсюда родственные браки, накопление рецессивных генов в каждом последующем поколении, повышенная вероятность их встречи при каждом очередном случае заключения брака, а, следовательно, и повышенная вероятность их перехода из скрытого состояния в явное, из гетерозиготного в гомозиготное с последующим проявлением в фенотипе. К объяснению своеобразия антропологического типа и его формирования была применена генетическая идея, и опыт ее применения оказался очень удачным и убедительным. […]
Шведы, норвежцы, финны, датчане, ирландцы, фарерцы, исландцы, шотландцы, русские северных районов — все представители северной ветви европеоидов или северной расы отличаются светлыми глазами и волосами. У одних народов индивидуумы со светлыми глазами и волосами составляют две трети — это классические представители северной расы, такие, как шведы или норвежцы. В составе других их число понижается до одной трети, но все равно население прилегающих к Скандинавии областей значительно светлее, чем народы остальных районов Европы. Н. Н. Чебоксаров предложил то же объяснение причин этого явления, что и Н. И. Вавилов для посветления глаз у населения западных отрогов Гиндукуша. Скандинавия не только окраинный район Европы, это один из участков северной окраины ойкумены — всей обитаемой части планеты. Если говорить о вытеснении рецессивных генов у человека из центральных областей расообразования, то о Скандинавском полуострове нужно говорить в первую очередь. Судя по археологическим данным, он был заселен не ранее мезолита и потому не входил в первоначальный ареал формирования европеоидной расы, лежавший, несомненно, южнее. Географически он выдвинут далеко на север, отличается суровыми климатическими условиями да еще отделен от Центральной Европы на большом протяжении Балтийским морем. Понятно и очевидно, что медленное и постепенное заселение полуострова уносило из центральных областей Европы мутации светлоглазости и светловолосости (тоже, по всей вероятности, рецессивного признака), и они постепенно накапливались все в больших и больших концентрациях на севере. А накопившись, стали проявлять себя в антропологическом типе населения в подавляющем большинстве случаев. […]
Цвет кожи также, по-видимому, рецессивный признак, как и остальные особенности, связанные с депигментацией. Вся депигментация выступает, таким образом, единым комплексом, хотя к полной депигментации и приводит накопление в генотипе нескольких рецессивных генов. Оттеснение их в окраинные области полностью объясняет, почему в Европе цвет волос, глаз и кожи светлеет с юга на север (постепенное оттеснение от центра расообразования), почему наибольшая депигментация характерна для населения Скандинавии (наибольшее удаление от центра расообразования), почему этот процесс проявился именно при формировании европеоидной расы, а не какой-либо иной (своеобразное географическое положение Европы как полуострова материка Евразия и, следовательно, географическая предпосылка для изоляции)» (с. 60–67).
«Роль смешения в формообразовании и конкретно в расообразовании продемонстрирована в отличие от мутагенеза большим количеством примеров. Смешение популяций и рас было таким мощным историческим процессом, что его всегда рассматривали как один из самых фундаментальных факторов расообразования. То, что на Земле нет чистых рас, давно стало общим местом в любом учебнике антропологии. К этому можно добавить, что на Земле нет и чистых популяций. Но помимо этого, если можно так выразиться, микросмешения или смешения между популяциями и отдельными соседними местными расами, существуют на земной поверхности огромные участки суши, население которых сложилось в процессе контактов и смешения больших расовых ветвей человечества — монголоидов, негроидов и европеоидов.
Контакты эти проходили еще в древности и привели к образованию переходных, чаще всего по происхождению смешанных, но иногда и недифференцированных типов, распространенных в районах, пограничных между ареалами больших рас. Это население Западной и Южной Сибири, Приуралья, Казахстана и Средней Азии, пограничное между европеоидами и монголоидами. Население Юго-Восточной и — пограничное между монголоидами и австралоидами, а Северной Африки, Центральной и Южной Индии, — пограничное между европеоидами и негроидами. Пожалуй, расселение смешанных типов в контактных зонах между большими расами является основным свидетельством именно древнего смешения» (с. 27–28).
«…Часто трудно решить, является ли какая-либо конкретная популяция, промежуточная между большими расами, продуктом их смешения, или же она представляет собой древнюю недифференцированную форму, сочетающую признаки разных рас. Так, например, многие советские антропологи, включая Г. Ф. Дебеца и авторов этой книги, считают, что южно-сибирская и уральская группы сложились в процессе смешения различных европеоидных и монголоидных популяций, заселявших в разные периоды истории (от неолита до средних веков) Среднюю Азию, Южную и Западную Сибирь, Приуралье и север Восточной Европы. Другие ученые, например В. В. Бунак и В. П. Якимов, предполагают, что характерные черты этих групп (особенно уральской) возникли самостоятельно в глубокой древности, независимо от смешения европеоидов и монголоидов, в районах, расположенных между основными ареалами образования этих больших рас» (с. 157–158).
«Однако многочисленные смешанные типы, сложившиеся в процессе метисации основных расовых ветвей имеют и сравнительно недавнее происхождение. Они образовались буквально на глазах истории, в ходе европейского расселения после эпохи великих географических открытий и насильственных переселений больших масс людей уже в период капитализма. Подробнее связанные с этим процессы будут рассмотрены дальше, в последнем разделе, посвященном расообразованию в современную эпоху, здесь же ограничусь лишь перечислением смешанных типов позднего смешения. Это население Латинской Америки, многочисленные группы русских старожилов в Сибири, японско-гавайские метисы, европеоидно-негроидные метисы Карибского бассейна и т. д. В отличие от древних смешанных типов их расселение не приурочено закономерным образом к ареалам больших рас и целиком определяется не географическими причинами, а историческими событиями последних столетий.
В дополнение к сказанному об отборе и его роли в расообразовании хочется обратить внимание на противоречие широко распространенной в философской, исторической и даже генетической литературе точки зрения. Речь идет о затухании действия отбора по многим наблюдаемым фактам, например, сильной селекции по системе резус или аномальным гемоглобинам.
Есть некоторые экспериментальные данные и теоретические разработки, на основании которых можно думать, что вообще весь генетический полиморфизм (т. е. существование нескольких наследственно закрепленных фенотипов по очень многим системам признаков если не целиком, то во многом обязан своим возникновением естественному отбору. Последний и поддерживает его на определенном уровне от поколения к поколению. Означает ли это, что правы те исследователи, в основном западноевропейские и американские, которые считают, что отбор является такой же могучей расообразующей силой в современном обществе, каким он был в древние эпохи, на заре расообразования? Многочисленные расчеты скорости изменения признаков противоречат этому и показывают, что важнейшие морфологические особенности современного вида человека остаются практически стабильными от верхнего палеолита до современности. Следовательно, правильнее говорить не о затухании действия отбора в современную эпоху, а о затухании его действия как формообразующей силы.
Как же в таком случае действует отбор, в какой форме он выступает и какова его расообразующая функция? При многообразии природной и общественной среды современных популяций и рас он выступает в рассеивающей форме, одновременно закрепляя в разных условиях противоположные фенотипы, усиливая популяционное и расовое разнообразие человечества. Правда, сейчас, как уже отмечалось, имеет место и противоположная тенденция, о которой свидетельствуют перечисленные смешанные типы позднего происхождения. Но эта тенденция нескольких последних веков, тогда как закрепление отбором популяционного и расового разнообразия человечества начало осуществляться сразу же после полного или почти полного освоения суши, т. е. минимум со среднего палеолита» (с. 28–29).
Зональное расообразование
«После рассмотрения общих принципов подхода к расе и факторов расообразования закономерно перейти к оценке результатов расообразовательного процесса, географии признаков и их сочетаний, реконструкции истории расовой дифференциации. Здесь сразу же возникает принципиально важный вопрос о географических закономерностях расообразования, в первую очередь о зональном расообразовании. Оно вскрыто многочисленными исследованиями у органических форм, и нет оснований думать, что человек составляет в этом отношении исключение.
Для ответа на этот вопрос рассмотрим две проблемы — зональное формирование отдельных признаков и зональность их сочетаний (т. е. зональность расовых типов). Положительный ответ на вопрос о зональности географических вариаций отдельных признаков предрешен многими наблюдениями. О зональных вариациях ширины носа и пропорций тела, легко объяснимых как климатические адаптации, уже говорилось выше. Аналогичным образом варьирует и носовой указатель (соотношение ширины носа к высоте, выраженное в процентах), показывающий вариации относительной, а не абсолютной ширины носа.
В тропических и субтропических районах носовой указатель высок, по мере движения на север он все более уменьшается. Наименьший носовой указатель имеют эскимосы Гренландии, живущие, пожалуй, в наиболее суровых условиях по сравнению со всеми другими арктическими группами. Любопытно отметить, что наиболее закономерны вариации ширины носа и носового указателя на территории обеих Америк. По-видимому, строго меридиональное расположение Америки и то, что она заходит и в арктический, и в антарктический поясы, особо благоприятствовало зональному расообразованию. Наибольшие величины обоих размеров сосредоточены в Центральной Америке и у индейцев Карибского бассейна (речь идет, естественно, о коренном населении, свободном от поздней негроидной примеси), наименьшие — у эскимосов и огнеземельцев.
Есть и другие признаки, в географии которых отразились зональные закономерности расообразования. К числу таких признаков относятся все особенности пигментации, из которых наиболее чутко реагировала на зональность пигментация кожи, но в целом зональные вариации фиксируются и в цвете глаз, и в цвете волос. Наиболее темнокожие люди сосредоточены в тропическом поясе, причем это справедливо не только для Старого Света, но и для Нового. В Карибском районе, Мексике, в северных областях Южной Америки индейцы как будто темнее, чем эскимосы и огнеземельцы. По отношению к коренным индейским популяциям Калифорнии это можно утверждать определенно. Наиболее темнокожие группы негров сосредоточены в центральных районах Африки, хотя, правда, есть данные, согласно которым пигмеи — жители тропических лесов Центральной Африки — более светлокожи, чем негры. Данные эти, впрочем, нуждаются в проверке.
У потомков древнего населения южных районов Африки — готтентотов и бушменов — кожа светлее, чем у негров. При оценке общих закономерностей распределения пигментации на территории Азии также отчетливо видно осветление пигментации, начиная с юга — Южной и Юго-Восточной Азии и кончая азиатской Арктикой. Пожалуй, исключение составляют лишь эскимосы, более темнопигментированные, чем другие народы азиатского Севера. Есть несомненные и антропологические, и историко-этнологические доказательства формирования их южнее по сравнению с их теперешним ареалом.
Итак, мы убеждаемся, что зональное формирование географических вариаций признаков — нередкий результат расообразовательного процесса. В какой мере зональный принцип отражается в формировании сочетаний признаков, ибо только в этом случае и можно говорить о зональном расообразовании в строгом смысле слова? Одним из частных случаев зонального расообразования является биполярное образование близких морфологически сочетаний признаков в арктических и антарктических широтах. Пример биполярного расообразования — огнеземельцы и эскимосы, населяющие противоположные и во многих отношениях сходные по своим физико-географическим и климатическим условиям оконечности Американского континента. Морфологически они очень сходны между собой, потому что принадлежат к монголоидной расе.
Однако не следует забывать, что огнеземельцы и эскимосы принадлежат, по общему мнению, к различным ветвям этой расы — американской и азиатской. Иными словами, если отвлечься от частностей, то огнеземельцы морфологически ближе всего к другим индейским племенам Америки, а эскимосы сближаются с народами Азии. Частностью же и является их глубокое физиономическое сходство между собой, а также почти тождественные вариации размеров головы и лица, обычно специфических для представителей определенных расовых комплексов. Уже упоминалось об очень узком носе эскимосов, по-видимому, адаптивной черте в условиях азиатской и американской Арктики. Почти такой же узкий нос имеют и огнеземельцы, а на Огненной Земле климатические и погодные условия немногим менее суровы, чем в Арктике. Можно думать, что формирование в сходных условиях морфологически сходных расовых типов произошло вследствие приспособления к суровому местному климату и близкой физико-географической ситуации.
Можно ли еще привести яркие примеры полярного расообразования? Я затрудняюсь это сделать. Нужно помнить постоянно при рассмотрении всех результатов расообразовательного процесса о периоде, необходимом для проявления адаптации и большой подвижности человеческих коллективов. Не следует забывать и о природной зональности, которая далеко не симметрична. Таким образом, во многих подходящих природных условиях биполярные расы не успели образоваться, а в некоторых они стерты позднейшими стадиями расообразовательного процесса. Наиболее перспективен, по-видимому, поиск таких биполярных рас в палеоантропологических материалах, так как на ранних этапах расообразование больше зависело от среды. Не исключено, например, что австралоидный комплекс признаков у коренного населения Австралии и так называемый кроманьонский комплекс признаков у древнего населения Европы аналогичны биполярному расообразованию. Полного морфологического тождества в этом случае нет, но и климат Австралии мало сравним с климатом палеолитической и неолитической Европы. Между тем отдаленное морфологическое сходство отрицать все же нельзя. Эта проблема, следовательно, нуждается в дальнейших исследованиях.
Каков генетический механизм и внешние причины зонального расообраэования? Сходные физико-географические и климатические условия в одинаковых поясах Северного и Южного полушарий вызывают и сходные приспособительные процессы у не связанных между собой общим происхождением популяций. Отбор действовал в данном случае таким образом, что на базе морфологического разнообразия сохранял наиболее приспособительные варианты. Благодаря похожим условиям существования формировалось и морфологическое сходство, а в некоторых случаях — почти тождество. Именно так формировалась изменчивость, которую в биологии называют аналогичной в отличие от гомологичной, образующейся на основе общих наследственных вариаций, т. е. в популяциях с общим генофондом.
Азональное расообразование
Итак, мы рассмотрели роль зональных закономерностей в расообразовании и показали, что их действие распространяется преимущественно на отдельные признаки. Однако в мировом расогенетическом процессе большее значение имеет азональное расообразование.
Такой вывод подводит, однако, к еще одной фундаментальной проблеме. Вообще в какой мере расообразование связано с географическими факторами? Их расообрузующее влияние ограничивается только зональным расообразованием или оно сохраняется и в многочисленных случаях азонального расообразования?
Уже давно в биогеографии отмечены случаи так называемых географических правильностей в распространении организмов не только по широте (биполярные и другие зональные ареалы), но и по долготе. Советский ученый В. Л. Комаров предложил специальный термин «меридиональное формообразование» для явления, которое он иллюстрировал несколькими геоботаническими примерами.
Один из частных случаев меридионального формообразования — амфибореальное, т. е. распространение сходных или тождественных форм в Атлантическом и Тихом океанах или вдоль Атлантического и Тихоокеанского побережий. Все случаи меридионального расообразования тщательно изучены и подтверждены убедительной научной документацией. Можно говорить об общем происхождении амфибореальных, или аналогичных, форм, разрыв ареала которых произошел под влиянием историко-географических причин.
Вскрыты ли такие или подобные им явления в расообразовании человека? Строго говоря, нет. Однородные вариации иногда располагаются по какой-то широте, но примеров их распространения по долготе нет. Пожалуй, единственное исключение — тихоокеанская ветвь азиатских монголоидов. Н. Н. Чебоксаров, произведя тщательную ревизию всех накопленных данных по азиатским монголоидам, выделил в их составе четыре очень крупные группы популяций вернее, четыре локальные расы — североазиатскую, арктическую, восточноазиатскую и южно-азиатскую. Последние три расы и были объединены в тихоокеанскую ветвь. Таким образом, тихоокеанские монголоиды действительно образуют как бы цепочку сходных морфологически форм, протянутую вдоль Тихоокеанского побережья от Больших Зондских островов на юге до ареала эскимосов на север.
В принципе нельзя исключить, что вдоль побережья какие-то общие физико-географические причины влияли через отбор на расообразование, но это предположение нуждается в специальном исследовании. Даже если это и происходило, что сомнительно, учитывая огромную разницу в температуре на севере и на юге, все равно общие причины воздействовали на уже родственные популяции. Выступающие вперед губы у эскимосов вместе с тенденцией к потемнению кожи свидетельствуют не только о родстве их с более южными типами монголоидной расы, но и о южном происхождении. Они формировались где-то в пределах Охотского побережья, а может быть, и еще южнее, т. е. в непосредственном соседстве с восточными монголоидами. Родство восточных монголоидов с южными подтверждают некоторые палеоантропологические материалы. Поэтому и ареал тихоокеанских монголоидов, целиком охватывающий Тихоокеанское побережье Азии, не может служить доказательством меридионального расообразования.
О чем это свидетельствует? О том, что, если отвлечься от зонального влияния, воздействие географической среды на расообразование происходит не глобально, а дисперсно, в соответствии с локально ограниченными местными условиями каждого ареала. В расообразовании человека трудно обнаружить какие-то географические закономерности, кроме зональных. И в этом также проявляется отличие человеческого вида от других органических форм. При всей общности этого процесса в живом мире в расообразовании человека огромна роль сугубо исторических причин, конкретной истории отдельных человеческих популяций. Конечно, географические факторы и биологические закономерности имели большое значение, но решающими были социальные, фундаментально влияющие на отдельные ступени многоэтажного расообразовательного процесса.
Антропоклиматические аналоги и адаптивные типы
Рассмотрим теперь некоторые явления, имеющие отношение и к зональному, и к азональному расообразованию. Что подразумевают под антропоклиматическими аналогами? Такие вариации антропологических признаков, которые образуют сходные или тождественные ряды изменчивости в одинаковых климатических условиях. В разделе о зональном расообразовании мы перечислили такие признаки — пигментация, ширина носа и другие.
Понятие адаптивного типа много сложнее и соотносится с понятием антропоклиматического аналога приблизительно так же, как соотносятся между собой признак и сочетание признаков (комплекс). Это понятие предложила Т. И. Алексеева для обозначения территориально приуроченных сочетаний бесспорно адаптивных признаков, т. е. таких сочетаний, которые возникли и сложились как приспособительные» (с. 29–35).
«Человеческие популяции проявляют определенную реактивную изменчивость в соответствии с влиянием окружающей их естественной среды. Судя по характеру морфофункциональных особенностей популяций, живущих в определенных географических условиях, эта реакция носит приспособительный характер, что и дает основание для введения в научные исследования понятия адаптивного типа, представляющего собой норму биологической реакции на комплекс условий окружающей среды, обеспечивающей состояние равновесия популяции с этой средой и находящей внешнее выражение в морфофункциональных особенностях популяции.
Адаптивный тип независим от расовой и этнической принадлежности. В одних и тех же геоклиматических условиях разные по происхождению группы имеют одно и то же направление приспособительных реакций, так же как в различных условиях обитания близкие в генетическом отношении группы демонстрируют различия в морфофункциональных чертах в соответствии с воздействием окружающей среды.
По сходству морфофункциональных характеристик могут быть выделены регионы-аналоги. Например, в адаптивном комплексе арктических аборигенов проявляются черты приспособления к гипоксии и низким температурам, так же как в высокогорье, хотя природа гипоксии в этих регионах разная. Может быть, и в таких географических зонах, как пустыня и континентальная часть Сибири, есть какие-то общие факторы, вызывающие одинаковую реакцию у их коренных обитателей (я имею в виду понижение уровня минерализации скелета в условиях континентальной Сибири и Каракумов).
Адаптивные типы, проявляясь в пределах вида Homo sapiens, не представляют собой экологически специализированных форм, они выражаются в виде тенденции к изменению физиологических и морфологических черт в направлении, наиболее благоприятном для существования в определенной среде и не препятствующем возможности существования в других экологических нишах.
Адаптивные реакции осуществляются в двух формах — общей и специфической. Общей особенностью адаптивных типов можно, по-видимому, считать повышение сопротивляемости организма неблагоприятным воздействиям среды. Это выражается в увеличении иммунных фракций сыворотки крови и, может быть, в увеличении костно-мускульной массы тела. Специфические же реакции очень разнообразны. В одном случае это повышение теплопродукции, в другом — относительной поверхности испарения, в третьем — и того и другого признака и т. п.
Именно эти специфические реакции и дают право называть выделенные морфофункциональные комплексы арктическим, высокогорным, континентальным, тропическим и т. п. Адаптивный тип — это лишь одна из форм приспособительной реакции у человека — биологическая. Как можно представить себе природу адаптивного типа? Он не равноценен расе, поскольку проявляется независимо от этноса и расы в сходных условиях существования человеческих популяций. Адаптивный тип — это норма реакции, конвергентно возникающая в сходных условиях обитания в популяциях, которые могут быть генетически не связаны между собой, в то время как расовая общность непременно предполагает общее происхождение всех входящих в нее групп, живущих на определенной территории.
Независимость адаптивного типа от расовой и этнической принадлежности неоднократно демонстрировалась в предшествующем изложении. Сходный комплекс приспособительных черт в тропической зоне находим у европеоидного населения Индии, австралийцев и аборигенов Африки; на Крайнем Севере саамы, ненцы, чукчи и эскимосы также обнаруживают единое направление приспособительных реакций; то же самое относится и к коренным жителям пустынь, различным в этническом и расовом отношениях» (с. 236239).
«Легко понять, что адаптивные типы не совпадают с расовыми, которые могут быть приспособительными, а могут и не быть. Они иногда перекрещиваются с ними, а чаще всего охватывают несколько локальных расовых комплексов. Поэтому адаптивные типы имеют, как правило, очень большие ареалы, вытянутые в широтном направлении из-за приспособления к однородным условиям географической среды. Эти ареалы приурочены, следовательно, к определенным природным зонам. Но есть и азональные адаптивные типы, например, адаптивный комплекс приспособлений к высокогорью. В отличие от других адаптивных типов он не имеет сплошного ареала и приурочен к районам горных поднятий.
Автору гипотезы адаптивных типов принадлежит и первичная их классификация, а также попытка их морфологической и физиологической характеристик. Наиболее нейтральный из адаптивных типов — тип умеренного пояса. Его ареал охватывает благоприятную для жизни среду. Она полноценна в геохимическом отношении, и тем самым создается благоприятная возможность для развития продуктивного хозяйства, а значит, и для обеспечения разнообразным питанием.
У адаптивного типа умеренного пояса более или менее гармонично развиты морфологические и физиологические адаптивные признаки, соответствующие среднемировым. У адаптивного типа арктического пояса лучше развиты скелет и мускулатура, выше уровень жироотложения у женщин. Высокое содержание белка в сыворотке крови обеспечивает жизнестойкость организма, повышение активности обменных процессов. Для адаптивного типа континентальной зоны характерны до какой-то степени противоположные свойства: тенденция к жироотложению и понижение уровня активности обменных процессов. Нельзя не отметить, что эти физиологические особенности находят какую-то грубую аналогию в физиологии млекопитающих, населяющих пустынные районы с нарушенным водоснабжением. У тех также наблюдается сезонное усиление упитанности, причем у некоторых видов в благоприятных условиях и при обильном кормлении образуются локальные очаги жироотложения. Наконец, адаптивный тип высокогорья образовался при адаптации к гипоксии — недостатку кислорода на больших высотах. Поэтому они устойчивы к гипоксии, выражающейся в минимальном жироотложении, сравнительно низком уровне газообмена и содержания гемоглобина.
Асимметрия расообразовательного процесса
Расовые классификации человечества, как и расовые классификации других видов, да и вообще взаимное расположение низших таксономических групп внутри высших, часто изображают в виде графических схем, которые называются в систематике родословными деревьями. Расовые классификации строятся в виде кустов или ветвящихся стволов. Таксономические расстояния между ветвями показывают удаленность одной популяции от другой по признакам, положенным в основу классификации. Уровни ветвления отражают время расхождения популяций между собой или отхождения их от общего ствола. Чаще всего родословное древо двухмерно, т. е. соответствующая схема располагается на плоскости и имеет лишь высоту и ширину.
Многие пытаются представить родословное древо симметричным. Его симметрия указывала бы на одинаковые или приблизительно одинаковые таксономические расстояния между популяциями, на объединение каждой расовой совокупностью примерно равного числа популяций, на совпадающую хронологию их расхождения между собой, т. е. на одинаковое время возникновения всех ныне живущих популяций. Теоретически это все маловероятно, так как подобная картина свидетельствует об исключительной простоте и монотонности расообразовательного процесса.
Практически же речь идет об арифметической правильности разделения материнских популяций и рас на дочерние, какой-то странной и необъяснимой независимости процесса расообразования от специфики внешней для него природной среды и исторических причин. Однако имеется немало прямых эмпирических наблюдений, свидетельствующих о том, что картина симметричного расообразования далека от действительности. Все варианты симметричных родословных деревьев человеческих рас и популяций могут передать их истинные генетические взаимоотношения лишь в очень обобщенной форме, они огрубляют и примитивизируют действительность.
На основании палеоантропологических материалов можно уверенно говорить лишь о разной древности современных расовых типов. Население территории советской Прибалтики и севера европейской части СССР в неолитическое время морфологически мало отличалось от современного. В то же время основные антропологические комплексы населения Сибири еще не сформировались в эпоху неолита. Неолитическое население Сибири заметно отличалось от современного, хотя преемственность в данном случае несомненна. Она прослеживается палеоантропологически и демонстрируется и археологическими, и этнографическими данными.
Антропологический облик многих народов земли сложился очень поздно, не раньше эпохи позднего средневековья. К их числу относятся некоторые народы Северного Кавказа, Алтае-Саянского нагорья и многие другие. Напротив, антропологический состав населения долины Нила не изменился существенным образом примерно за 7 или минимум 6 тыс. лет, с эпохи древнего царства, несмотря на многочисленные исторические события, нашествия варваров и неоднократные языковые смены. Также не изменился и антропологический состав населения бассейнов Хуанхэ и Янцзы, начиная с III тыс. до н. э. и до современности. Таким образом, даже беглый просмотр палеоантропологической информации в сравнении с результатами антропологического изучения современного населения убеждает в неодновременности возникновения современных рас и популяций, а с нею и в хронологической асимметрии расообразования.
Однако наряду с хронологической асимметрией существует еще пространственная асимметрия расообразования. Она выражается в огромном разнообразии размеров, очертаний и структуры расовых ареалов, а также демографических характеристик расовых групп, их разном демографическом объеме. Действительно, есть гомогенные в расовом отношении группы, состоящие из нескольких сот миллионов человек (восточноазиатские, монголоиды, например). Существуют также специфические расовые комплексы, представленные лишь у одного или двух малочисленных народов, занимающих к тому же весьма ограниченный ареал (антропологический тип пигмеев Африки, андаманцев, аэта Филиппинских островов, айнов Хоккайдо и т. д.). Среди всех млекопитающих ареалы различных рас человека наиболее разнообразны. Сравнительно однородное сочетание некоторых признаков свойственно почти всем народам Восточной Европы, а ареалы огнеземельской расы, скажем, или тасманийской ничтожны. В пространственной асимметрии расообразования отражается сложность демографической структуры человечества.
Наконец, вместе с хронологической и пространственной асимметрией нужно говорить и о таксономической асимметрии расообразования — высшем и аккумулирующем типе расообразовательской асимметрии. Под ней подразумевается неоднородность структуры высших расовых категорий, их неодинаковый таксономический объем. Так, центрально-южноамериканская раса распадается, как мы увидим дальше, на семь локальных рас, северно-американская, равная ей по таксономическому весу, — на две. Между ними можно обнаружить все переходы, т. е. расы, распадающиеся на три, четыре, пять пространственных группировок. Асимметрия проявляется на всех уровнях и во всех аспектах расообразования. Расообразовательный процесс у человека (а возможно, и у других видов) по самой сути своей асимметричен. Он отражает панэйкуменное расселение человеческого вида, сложность его истории и его социальную природу, неравномерность действия расообразующих причин.
Асимметрия расообразования — следствие многих причин. В свою очередь, она — причина формирования разных модусов расообразования, т. е. различных типов изменчивости. Что подразумевают под модусом расообразования на той или иной территории? Всю совокупность популяций на этой территории со связывающей их системой таксономических отношений. Это структура групповой, или, как чаще ее называют, межгрупповой, изменчивости в том или ином пространственно ограниченном модусе расообразования.
Пока сделана лишь первоначальная попытка систематизации модусов расообразования. Выделены три главных направления изменчивости и соответственно им три модуса расообразования. Первый — модус локальной изменчивости, когда изменчивость от случайных причин не затушевывается какими-то закономерными процессами формообразования и составляет основу популяционной специфики. Такой модус образуется при популяционной непрерывности. Он свидетельствует о слабоидущих процессах сложения географических расовых комплексов. Эти комплексы хорошо выражены на территории Восточной Европы — их специфичность слаба, а ареалы отличаются неопределенными границами и незаметно переходят один в другой.
Второй — модус типологической изменчивости. Он отражает интенсивно идущее образование локальных сочетаний признаков, присущих многим популяциям, расовым комплексам или типам. Поэтому он и называется модусом типологической изменчивости. Территориально его ареалы четко очерчены. Таково население Кавказа и Передней Азии, финно-угорские народы, народы Индии.
Третий — модус направленной изменчивости. О нем мы говорим тогда, когда одна популяция или группа популяций приобретают резкие отличия от окружающих популяций по нескольким признакам, направленно изменившимся в ходе времени. Пример таких изменений генетических маркеров — дрейф генов, морфологических признаков — брахикефализация, акселерация. Модус направленной изменчивости часто пересекается с другими и действует совместно с модусом типологической, или локальной изменчивости. Пример взаимодействия его с модусом типологической изменчивости — групповая изменчивость у коренного населения Северной Америки» (с. 35–39).
Очаги расообразования и их место в расогенетическом процессе. Антропологический покров
Понятие покрова, или оболочки, широко вошло в географические и естественные науки, используясь в самых различных смыслах. Коснулось оно и науки о человеке, где о совокупности человечества в целом и результатах его деятельности говорят как о ноосфере — сфере разума. (Вернадский, 1944) […]
Для обозначения человечества как целого, но выражающегося не в грандиозных социальных проявлениях, а в сумме биологических индивидуумов, больше подходит не использованное пока в антропологии понятие покрова. […]
…неравномерность расселения — одно из основных свойств размещения человечества по земной поверхности. […]
В результате даже сейчас большие области суши имеют исключительно малую плотность населения, в то время как в других районах сосредоточены огромные массы людей (рис. 12). Таким образом, антропологический покров не может считаться непрерывным в масштабе планеты, он непрерывен лишь на отдельных участках материков. Однако даже в пределах этих якобы непрерывных участков его непрерывность на самом деле имеет место лишь при отсутствии эндогамных и иных социальных генетических барьеров.
Большое число районов с малой плотностью населения, если она еще сопровождается малопроходимыми географическими барьерами или эндогамией, образуют области дискретного антропологического покрова. […]
Суммируя сказанное, я склоняюсь к тому, чтобы рассматривать антропологический покров как диалектическое единство дискретности и непрерывности. Исключение составляют, конечно, начальные стадии расообразования, когда оно было преимущественно дискретным, что отражало малочисленность человечества, невозможность для него преодоления многих географических барьеров и слабые социальные связи между популяциями.
Очаг расообразования как географическое понятие
Дискретность антропологического покрова, особенно на ранних этапах расообразования, не могла не привести к локальности действия расообразующих причин, к ограничению любой монотонной расогенетической ситуации пространственными рамками, […] и на участках дискретного антропологического покрова, и в областях его непрерывности возникали локусы расообразования, каждый из которых отличался от других определенной спецификой. На ранних этапах расовой истории человечества роль таких локусов была особенно велика из-за преимущественной дискретности самого антропологического покрова […] (с. 65–69).
Дополняя теперь данное выше предварительное определение очага расообразования, мы можем сказать, что это участок земной поверхности, в пределах которого расообразовательный процесс имеет определенную интенсивность, специфическое направление и отличается относительной стабильностью на протяжении более или менее длительного времени.
Подход, сформулированный в этом определении, предполагает, что границами очага расообразования могут быть не только географические рубежи, затруднявшие общение, но и какие-то социальные нормы, вызвавшие разрыв антропологического покрова и сыгравшие роль генетических барьеров при отсутствии видимых географических рубежей […]
Его географичность не в том, что он имеет определенные четко выраженные географические границы, чего […] может и не быть, а в том, что очаг всегда приурочен к определенной территории, географически локализован. […] Разработка проблемы очаговости расогенетического процесса опирается на богатые результаты ландшафтных исследований […].
… На уже существующую довольно подробную карту ландшафтов земной поверхности можно было бы накладывать карту расообразовательного процесса, совмещая его характеристики с ландшафтными единицами. Такой весьма перспективный путь исследования практически пока невозможен из-за того, что расообразование на разных территориях не изучено в таких деталях, как ландшафтная география. Поэтому сопоставление очагов расообразования и ландшафтов разного уровня можно осуществить лишь в весьма ограниченных пределах.
Как подойти к установлению очага расообразования и каковы вообще возможности восстановления географии очагов? […]
Прежде всего, конечно, учитывается ареал того или иного комплекса признаков и его характер, сплошное распространение или образование так называемого кружева ареала (о нем см.: Туликова, 1969). Второй фактор в установлении очага расообразования заключается в изменчивости признаков и их связи между собой внутри комплекса, т. е. в исторической корреляции, выявлении характерного модуса расообразования. Наконец, третий фактор — соответствие антропологической дифференциации в пределах исследуемого отрезка времени аналогичной дифференциации в предшествующие эпохи, устанавливаемое палеоантропологически или при отсутствии палеоантропологического материала историко-этнологически, иными словами, преемственность или прерывистость расогенеза в границах определенного участка земной поверхности.
Такой антропологический анализ составляет лишь первую часть задачи. Исходя из уже известной информации о приспособительном значении морфофизиологических особенностей, выделение связанных со средой признаков из любого расового комплекса не составляет труда. После того как произведено такое выделение, решается вторая и последняя часть задачи — открытие и анализ компонентов среды, направляющих расообразование в данном конкретном случае, и, наконец, установление по их географическим границам границ очага расообразования. Иногда, когда это возможно, эти границы корректируются с помощью историко-этнографических данных. Такова общая схема установления очага расообразования. […]
Время возникновения, границы очагов и их взаимное подчинение устанавливаются лишь предположительно. Однако уже сейчас можно сделать вывод о том, что очаг расообразавания представляет собой не только элементарную единицу расообразовательного процесса, но и элементарную единицу географической среды, рассматриваемой как арена расообразования. Для реконструкции географии и иерархии очагов одинаково пригодны географические, историко-этнологические и палеоантропологические данные, а также информация об адаптивных признаках и ареалах определяющих их природных факторов. При всем разнообразии таких данных учение о географии и иерархии очагов расообразования на современном этапе не может быть избавлено от элемента гипотетичности» (с. 81–90).
Первичные очаги расовой дифференциации
Алексеев В. П. Новые споры о старых проблемах», 1991:
«Итак, очаг расообразования представляет собой географическое понятие в расовой изменчивости и основное понятие в расовой географии. Это достаточно обширная территория или небольшой район, где интенсивно идет расообразовательный процесс по специфическим направлениям. Можно думать, что очаги расообразования всегда порождают популяции, группы, локальные расы или бесструктурные расовые типы, в границах которых проявляется популяционная непрерывность. Поэтому современные расовые комплексы населения земного шара — итог существования в прошлом очагов расообразования большей или меньшей древности. Реконструируя системы очагов расообразования, мы одновременно реконструируем историю современных рас и вообще основных этапов расообразования у человека.
Первый и основной вопрос реконструкции очагов — вопрос о первичной расовой дифференциации человечества и первичных очагов расообразования. При сравнительной ограниченности наших знаний об антропологическом составе древнейшего человечества и о прямых генетических связях верхнепалеолитических людей с ископаемыми гоминидами предшествующей стадии невозможно решить его однозначно. В современной антропологии фигурирует несколько более или менее равноправных гипотез о центрах возникновения Homo sapiens и первичных очагах расообразования.
Свои названия эти гипотезы получали в соответствии с исходными постулатами о единственности или множественности центров возникновения современного человека. Поэтому разные варианты их называют моноцентризмом (гипотеза одного центра возникновения современного человека) и полицентризмом (гипотеза многих центров). Полицентризм фигурирует в разных формах (постулируются три, четыре и пять центров формирования Homo sapiens и возникновения его рас). Но пожалуй, наиболее распространен дицентризм — такая форма полицентризма, которая признает наличие в прошлом двух центров появления современного человека и очагов расообразования» (с. 39–40).
Монофилетическое происхождение человечества; теории полицентризма и моноцентризма
В истории антропологии вопрос о том, происходят ли все человеческие расы от одного общего корня или от нескольких разных корней, ставился различным образом: в течение XVIII и до середины XIX в. — в плоскости систематики, начиная со второй половины XIX в. — в плоскости филогении и в течение последних десятилетий — в плане изучения истории древнейшего человечества.
На первом из этих этапов сторонники единства происхождения рас, моногенисты […] доказывали, что все человеческие расы образуют в совокупности один вид, полигенисты же утверждал и, что человеческие расы представляют собой независимо друг от друга возникшие виды или роды.
После того как Дарвин обосновал эволюционную теорию, т. е. после 1859 г., старый спор о единстве человечества перешел в плоскость филогении. Защитники монофилии производили все ныне живущие расы от одного вида антропоморфных предков; сторонники полифилии стремились доказать, что предки современных рас принадлежали к разным видам антропоидов.
Накопление обширных материалов в области палеоантропологии послужило одной из причин того, что спор о единстве происхождения современного человека перешел в плоскость истории древнейшего человечества.
В этом споре столкнулись моноцентристы и полицентристы, из которых первые отстаивают теорию происхождения всех ныне живущих рас от одного неандертальского предка, между тем как вторые, т. е. полицентристы, полагают, что каждая большая современная раса происходит от своего собственного особого предка — неандертальца или даже питекантропа, обитавшего на той территории, где ныне распространены его потомки.
Подавляющее большинство антропологов склонилось к монофилетической точке зрения. Однако временами появлялись попытки доказать, что двуногое вертикальное хождение и другие особенности человека развились независимо в различных группах высших приматов.
Видовое единство человечества уже само по себе является одним из доказательств монофилетического происхождения человеческих рас, так как очевидно, что в случае происхождения от разных видов животных (полифилия) человеческие расы представляли бы ныне по меньшей мере разные виды; при необходимом же допущении дивергенции, расы должны были бы в настоящее время даже перейти пределы видовых различий, тем более, что время с момента появления древнейших гоминид измеряется не одним миллионом лет. Если бы предки людей уже принадлежали к разным видам, то ныне существующие люди, вероятно, различались бы друг от друга примерно как подроды.
О монофилетическом происхождении рас свидетельствует весьма большое сходство рас между собой в тех признаках, которые резко отличают человека от антропоморфных обезьян. Самый набор систематических расовых признаков (рост, пигментация кожи, волос и глаз, форма волос и т. д.) уже говорит о том, что человеческие расы выделяются совсем по иным признакам, нежели те, которые характеризуют человека в целом, отделяя его от обезьян.
Справедливость монофилетической точки зрения доказывается всей массой сравнительного антропологического материала. При этом сравнительноанатомические данные не только свидетельствуют о монофилетическом происхождении человечества, но и доставляют неопровержимые доказательства того, что все современные расы в равной степени удалились по строению своего тела от исходной антропоморфной формы.
Несмотря на некоторые вариации отдельных признаков по расам, можно утверждать, что все ныне живущие расы по совокупности основных свойств, обеспечивающих прямохождение, рабочие движения рук и всю трудовую деятельность человека, совершенно сходны между собой. […]
[…] сходство рас, граничащее с тождеством в пределах биологических возможностей, свидетельствует о том, что основной план строения тела был уже достоянием человека до начала дифференциации рас. […]
Гораздо более широкое распространение, чем специальные анатомические «доказательства» близости темнокожих рас к обезьянам по строению конечностей, получили описания хватательной способности их ног, якобы сходных с руками. В особенности часто такие утверждения делались относительно коренных жителей Океании. Однако внимательные и добросовестные наблюдения совершенно не подтвердили того мнения, что способность схватывать предметы с помощью подвижного большого пальца стопы есть якобы расовая врожденная особенность, сближающая ее обладателей с обезьянами, [„.] оказалось, что на левой ноге тот же палец не отодвинут в такой степени от остальных, из чего Миклухо-Маклай сделал правильный вывод о приобретенном характере этой особенности. […]
Употребление стопы как рабочего органа имело место в древнем Египте, в Индии и в Японии при занятиях ремеслами. Очевидно, что это чисто человеческое искусство, приобретенное в процессе труда. […]
[…] морфологические вариации мозга также свидетельствуют об очень большой взаимной близости всех человеческих рас и опровергают как теорию о полифилетическом происхождении человечества, так и всякие построения о более высоком уровне развития европейской расы. […]
Монофилетическая теория не требует обязательного признания моноцентризма. В самом деле, защищая точку зрения единого корня человечества в животном мире, можно быть в то же время сторонником независимого происхождения современных рас на разных континентах от различных типов палеоантропов или даже от различных питекантропов.
В наиболее развернутом виде полицентризм был представлен в работах Вейденрейха, наметившего четыре центра эволюции человека: в Восточной Азии синантроп постепенно превратился в неизвестного пока «синонеандертальца», от которого произошли ныне живущие индейцы и все монгольские группы; от яванского питекантропа через нгандонгского и ваджакского человека шла линия развития к австралийцам; от родезийского человека в Африке путь эволюции вел к неграм или бушменам.
Относительно европейских рас Вейденрейх высказывал предположение, что они ведут свое начало от кроманьонцев Западной Европы, которые в свою очередь являются потомками неандерталоидов типа Схул. […]
[…] во взглядах полицентристов некоторые положения следует признать справедливыми, поскольку в них признается прямое происхождение современного человека от палеоантропа, опровергается миграционизм (как система воззрений, отрицающих закономерности развития общества) и признается единство закономерностей развития для различных групп древних гоминид. Однако принятие всех этих обоснованных положений, как мы полагаем, не должно вести к признанию теории полицентризма.
Принимая вывод о том, что человек современного типа произошел от неандерталоидного предка, не обязательно утверждать, что все группы неандертальцев превратились в современных людей […] (с. 472–486)… хотя закономерности развития производства действительно были едиными для всех коллективов древнего человека, отсюда не следует, что скорость развития этих коллективов была строго одинаковой и что этот процесс одновременно завершился в разных областях эйкумены. Необходимо принять во внимание неравномерность исторического развития древних людей, которая рождалась всей совокупностью различий в условиях хозяйства, в степени изоляции, в географической среде, в особенностях окружающего животного и растительного мира, в качествах материала для каменного инвентаря. Вследствие этих условий не могли не оказаться различными как рождаемость, так и смертность в различных коллективах, вследствие чего численные соотношения в течение столетий делались весьма неблагоприятными для одних групп по сравнению с другими. В результате одни группы незаметно поглощались другими, конечно, и без всяких «военных» столкновений, и без крупных массовых миграций. Поэтому не все коллективы древнейших и древних людей приняли одинаковое участие в формировании нового человека.
Против теории полицентризма было выдвинуто немало возражений, основанных на данных морфологии. Доказано, что повсеместного соответствия между скелетными признаками современных рас и локальными типами древнейших и древних людей, обитавших на той же территории не наблюдается. […]
Современные расы весьма сходны между собой по множеству таких деталей, которые отличают их от всех древних людей. […]
Между современными расами обнаруживается большое сходство по признакам, сильно варьировавших у древних людей. […]
Неандерталоидные формы были весьма разнообразны; некоторые из локальных типов значительно больше, чем другие, приближаются к тому облику, который мы приписываем предку Homo sapiens на основании теоретических соображений. […]
Есть основание предполагать, что Передняя Азия входила в ту обширную область, где осуществлялся переход к Homo sapiens и которая, вероятно, охватывала также часть Северо-Восточной Африки и Кавказ. […]
Территория Юго-Восточной Европы, по-видимому, может быть включена в предполагаемую родину неоантропа. Об этом действительно свидетельствуют некоторые костные остатки человека «промежуточного» типа, хотя и недостаточно точно датированные; кроме того, Юго-Восточная Европа не так уж удалена от Передней Азии: их отделяет Кавказ, между тем как местонахождения синантропа и питекантропа отделены от Ближнего Востока гигантским протяжением всего азиатского материка.
Сходство классических неандертальцев с европейцами и синантропа с монгольской расой, вероятно, можно объяснить очень древними смешениями иммигрантов ранних неоантропов с аборигенами палеоантропами. […]
Все приведенные выше соображения и факты не позволяют согласиться с доводами полицентристов. Однако нельзя признать справедливой и теорию моноцентризма в том ее виде, который мы находим у ряда авторов. Так, было бы неправильно полагать, что западноевропейские неандертальцы или «родезийцы» были фатально обречены на вымирание и не способны по своей наследственной природе породить более прогрессивное потомство вне всякой зависимости от окружающей их среды. В действительности же причина, вследствие которой они приняли меньшее участие в формировании Homo sapiens, чем передне и южноазиатские неандертальцы, в конечном итоге коренилась в исторических и географических условиях их существования.
Неверно также представление о том, что исходной формой для человека нового типа была некая чистая раса; в действительности же есть много оснований предполагать, что та зона, где особенно энергично шел процесс формирования Homo sapiens, была одновременно и зоной расового смешения. Напомним огромные вариации признаков на скелетах из пещеры Схул. Сама область возникновения Homo sapiens была обширной и включала в себя несколько ареалов локальных типов древнего человека. И теоретически нет оснований полагать, что превращение неандертальца в современный тип человека осуществилось сразу, полностью в пределах одной орды. Необходимо допустить, что это превращение было более или менее длительным процессом, в течение которого промежуточные, переходные формы от древнего человека к новому распространились далеко за пределы их первоначального возникновения. В дальнейшем прогрессивные изменения могли родиться уже на другой территории, на некотором расстоянии от того места, где появились первые признаки нового типа. Таким образом, та область, где протекали разные этапы этой прогрессивной эволюции, должна была постепенно стать более обширной, чем исходная. Процессы смешения выравнивали возникавшие в этой области локальные различия, вследствие чего ни одна часть этой территории в конце концов не могла претендовать на то, чтобы именоваться прародиной Homo sapiens в большей степени, чем какая-либо другая ее часть. Выше уже говорилось о том, что продвигавшиеся за пределы области своего происхождения новые типы людей смешивались с какими-то древними людьми, прежде всего с теми, кто обитал в малом удалении от прародины новых. […]
Для разрешения спора между полицентристами и моноцентристами существенное значение имеет материал по позднепалеолитическим находкам ископаемых людей. […]…можно считать доказанным, что в верхнем палеолите и мезолите уже существовали в более или менее выраженной форме антропологические типы, которые могут быть до некоторой степени сближены с современными расами: в Европе — европеоидный (кроманьонский и родственные типы); в Африке — также европеоидный (ЭльМекта), негроидный (Асселяр), бушменский (Фиш-Хук), «австралоидный» (Кэп-Флетс, Флорисбад) и, наконец, эфиопский (пещера Гэмбля, Олдовай, Спрингбок); в Восточной Азии — монголоидный (Чжоу-коудянь); в Сибири также монголоидный (Афонтова гора); на Яве — австралоидный (Ваджак) и в Австралии — австралоидный (Тальгай, Когуна, Кейлор).
При некоторой условности этих определений все же можно утверждать, что в позднем палеолите уже намечались черты больших рас и что некоторые расы уже обитали в пределах тех ареалов, которые они занимают в настоящее время. Особо следует отметить присутствие австралоидных черт на черепах из Южной Африки (Кэп-Флетс, Флорисбад) и с о-ва Явы (Ваджак).
Существенно, однако, иметь в виду, что и те черепа позднепалеолитического времени, которые можно отнести к той или иной современной расе, все же довольно резко от них отличаются.
Так, кроманьонцы Европы отличаются в целом от современных европейцев очень большой шириной лица, низкими орбитами, резкой долихокранией, большим объемом черепа, более наклонным лбом, сильными надбровными дугами, крупными зубами, мощностью костей скелета, удлиненностью голени и предплечья.
Приведенные данные позволяют сделать следующие выводы.
1. Черты основных современных рас уже намечаются в позднем палеолите.
2. Ареалы позднепалеолитических рас в общем соответствуют тем, которые их потомки занимали в более поздние эпохи, однако экваториальные черты обнаруживаются у палеолитического населения дальше к северу, чем в настоящее время.
3. В позднем палеолите найдены формы, занимающие промежуточное положение между основными расами.
4. Позднепалеолитические типы имеют ряд общих черт, которые отличают их от современных рас.
5. Не наблюдается специфического сходства по всему комплексу признаков между находками раннего и позднего палеолита в пределах каждо&области.
6. В группе палеоантропов из пещеры Схул наблюдают ся черты формирующегося кроманьонского типа.
7. В группе палеоантропов из пещеры Схул можно ви деть черты разных больших современных рас, но как бы рассеянные по разным индивидам.
Выделяются своими архаическими особенностями черепа когунский, тальгайский и флорисбадский.
Возможно, что эти особенности возникли в результате древних смешений человека современного типа с архаическими формами, ранее проникшими на периферию Старого Света.
Передняя Азия с прилежащими территориями была, по-видимому, той областью, которая сыграла особую роль в процессе возникновения человека современного типа» (с. 486–492).
«В 1986 г. английские ученые Джеймс Уэйнскот и Адриан Хилл сообщили о возможности использования биологических веществ, называемых энзимами, для отделения пяти фрагментов ДНК от гена, отвечающего за получение части молекулы гемоглобина красных кровяных телец. Они установили различные сочетания этих фрагментов у 600 человек, в число которых входили африканцы, англичане, индусы, меланезийцы и таиландцы. Оказалось, что не африканцы имеют ограниченное число общих сочетаний, тогда как наиболее характерным для африканцев является сочетание, отсутствующее у других групп. Ученые сделали вывод, что все народы мира происходят от одной маленькой группы доисторических африканцев, связанных между собой кровными родственными узами.
Многие сторонники этой теории считают, что человек появился в Африке 100 тысяч лет назад, несколько позднее распространился в Азии и 30 тысяч лет назад вступил на все континенты, за исключением Антарктиды.
Американские ученые Ребекка Канн и Марк Стоункинг пришли к аналогичным выводам, изучая географическое распределение генов митохондрий, передаваемых только по женской линии» (с. 180–181).
«За последнее десятилетие довольно широкое распространение получила теория двух центров происхождения человеческих рас, «бицентризм». Основную и наиболее убедительную аргументацию бицентризма дал А. А. Зубов, опираясь на свои выдающиеся по широте охвата и точности им же разработанной методики исследования в области одонтологии» (с. 492).
«Анализ мирового распределения одонтологических признаков во многих случаях приводит нас к выводу, что дифференциация человечества по этим признакам не совпадает с классической картиной тройного деления человечества. […] (с. 182).
Новые признаки отражают другие этапы этих процессов и связаны с иными факторами, а потому и не удивительно, что они дифференцируют человечество по-иному, чем адаптивные соматические признаки, и не обнаруживают с ними, ни физиологической, ни исторической корреляции.
Одонтологические признаки, как мы видели, имеют своеобразное мировое распределение и редко согласуются в отношении таксономического значения с классической расовой классификацией.
Является ли такое деление человечества реальным и противоречит ли оно тройному делению человечества? По нашему мнению, на этот вопрос следует ответить так: оно несомненно является реальным, так же как и тройное деление, и вполне с ним совместимо. Как и тройное деление, оно отражает определенный этап дивергенции древнего человечества, но этап по времени отличный от того, которому соответствует деление на три расы. Уже сам факт дифференциации на меньшее число подразделений говорит о том, что названный одонтологический комплекс, разделяющий человечество на западный и восточный стволы, является более древним по сравнению с комплексом признаков, разделяющих человечество на три большие расы. Признаки западного и восточного одонтологических комплексов являются самыми «нейтральными» из всех особенностей зубной системы, т. е. они никак не связаны с процессами адаптации и почти ничего общего не имеют с процессом редукции. Специальная работа Н. И. Дониной показала, что рассматриваемые признаки (мы называли их «расовыми» в отличие от «редукционных») очень мало изменялись за последние тысячелетия. Все это говорит о большой древности расового одонтологического комплекса и о своеобразии факторов его формирования.
Какой же фактор вызвал это первичное двойное деление древнего человечества? Нам представляется, что таким фактором явилась изоляция. Естественно, что первые представители Homo sapiens при расселении в большей степени следовали направлению восток — запад, а не север — юг, так как при низком уровне развития материальной культуры легче было вначале освоить новые земли в пределах умеренного пояса, не заходя далеко на север и в труднодоступные тропические области. Отдельные группы могли при этом заходить очень далеко на восток от первичного центра формирования человека современного вида. Восточная часть человечества в течение длительных периодов времени, по-видимому, оставалась в изоляции, вследствие чего концентрация некоторых генов стала сильно отличаться в западной и восточной ветвях.
В этот процесс, естественно, могли вовлекаться признаки, не имеющие приспособительного значения. Адаптивных изменений физиономических особенностей в пределах пояса первичного расселения могло еще не быть, так как изменения среды, влияющие на эти признаки, были еще недостаточно велики. Таким образом, в течение какого-то времени должен был существовать более или менее нейтральный, недифференцированный в отношении расовых физиономических особенностей тип, внутри которого уже накопился комплекс скрытых признаков, дифференцирующих человечество на восточную и западную половины. Конечно, относительное единство недифференцированного типа постоянно нарушалось изоляцией отдельных небольших групп, некоторые из которых значительно опережали основную массу в своем продвижении на север и в тропики, приобретая черты адаптации. Процесс смешения при значительной активности передвижения охотничьих групп мог, однако, в значительной степени сгладить постоянно возникавшие различия, причем, по-видимому, метисация в основном происходила по-прежнему вокруг двух больших первичных центров — западного и восточного. При этом в какой-то мере должна была сохраняться и первичная изоляция.
Видимо, одонтологический расовый комплекс является наследием именно этого периода жизни человечества. Разумеется, здесь не приходится говорить о каком-то периоде стабилизации типа, остановки эволюции. Процесс дивергенции на огромных занятых человечеством территориях продолжался. По мере развития материальной культуры и увеличения численности населения начали осваиваться новые территории к северу и югу от первичного пояса расселения. При этом ускорился процесс адаптивных изменений типа. В жарких тропических областях стал складываться негроидный физиономический комплекс. Поскольку освоение тропических земель осуществлялось представителями обеих половин человечества, то негроидный комплекс должен был возникнуть конвергентно в двух местах: на западе на основе первичного западного ствола и на востоке — на основе восточного.
Таким образом, с нашей точки зрения, негры Африки и восточные негроиды — генетически разные группы, приобретшие сходный физиономический комплекс в сходных географических условиях. По своему происхождению восточные негроиды, с нашей точки зрения, более близки к монголоидам, чем к неграм Африки, точно так же как последние более родственны по происхождению европеоидам, чем австралоидам. […]
Вероятно, среди современных расовых типов населения земли можно найти древние варианты, отражающие характер расовых особенностей первичного восточного и первичного западного стволов. Недифференцированный монголо-австралоидный тип встречается в Юго-Восточной Азии, но его трудно выделить из-за поздних монголоидных наслоений. По-видимому, в более чистом виде он сохранился в Америке, в виде так называемого палеоамериканского типа, о чем мы говорили в работе «О физическом типе древнейшего населения Америки» (Зубов, 1968).
Недифференцированный евроафриканский тип, соответствующий первичному западному стволу, возможно, представлен эфиопской расой. […] (с. 183–186).
Повторяем, что деление человечества на два ствола совсем не исключает тройного деления: эти классификации основаны на разных системах признаков и отражают различные этапы эволюции. Они говорят о том, что первоначально человечество делилось на два ствола по одним признакам, затем произошла дифференциация на три группы по другой системе признаков и под влиянием других факторов.
В дальнейшем дифференциация шла по новым группам признаков на все большее число групп, вне всякой связи с предыдущим процессом дифференциации. Свои «расы» и свои соответствующие им классификации возникли по группам крови, дерматоглифике и множеству других систем признаков. Строго говоря, при надлежащем подборе однородных признаков классификация правомерна по любой из этих систем. […]
Новые системы признаков не опровергают в целом, а уточняют и глубже раскрывают взаимоотношения между человеческими популяциями и процессы дивергенции человечества. Разный характер дифференциации групп по нескольким системам признаков не предполагает различных результатов расового анализа и противоречивых выводов относительно этногенеза той или иной группы» (с. 187–188).
«Изложенные акты, вероятно, не обязательно ведут к выводу о том, что восточный ствол развился из синантропа совершенно независимо от западного, возникшего от каких-то евроафриканских архантропов. Законно допустить, что смешения, о которых только что шла речь, возникли еще в глубокой древности и что этим обстоятельством можно объяснить как наличие некоторых сходных черт у современных рас с их ископаемыми предшественниками палеоантропами и архантропами, так и большое взаимосходство между ныне живущими расами и их общее отличие от древних и древнейших гоминид.
Между современными расами много общего и в строении зубов, что позволяет их всех противопоставить синантропу. Дополнительные аргументы в пользу гипотезы о двух «стволах» (восточном и западном) привели В. П. Алексеев и Н. Н. Чебоксаров» (с. 493).
«Gри обзоре различных серологических, одонтологических, дерматоглифических и других ареальных признаков, мы видели, что по некоторым из них человечество может быть подразделено на две большие группы популяций — западную и восточную. К первой принадлежат африканские негроиды и европеоиды, ко второй — монголоиды (включая американских индейцев). Австралоиды Юго-Восточной Азии и Океании занимают переходное положение между этими группами […] (с. 149).
По мере накопления новых данных о географическом распределении таких признаков становится все более и более обоснованной гипотеза о первоначальном разделении человечества на две половины — западную и восточную. Первую группу популяций можно назвать также евроафриканский, или средиземно-атлантической, а вторую — азиатско-океанийской, или тихоокеанской.
Таким образом, родство австралоидов с негроидами оказывается не большим, чем с основными группами рас, а обозначение «экваториальные расы» получает не генетический, а только описательно-географический характер. В то же время принадлежность всех рас современных и ископаемых людей, начиная с периода позднего палеолита к одному виду Homo sapiens, как мы видели, несомненно. Процесс сапиентации, т. е. формирование людей современного вида, должен был предшествовать расообразованию, что не исключает вовлечения в этот процесс потомков древних досапиентных человеческих популяций. Гипотеза о существовании нескольких очагов сапиентации (полицентризм), защищаемая некоторыми зарубежными и советскими антропологами (например, Ф. Вейденрейхом, К. С. Куном, В. П. Алексеевым и др.) в свете новейших палеоантропологических материалов вызывает сомнение. […]
Сапиентация, начавшаяся вероятно, на рубеже среднего и позднего палеолита в Восточном Средиземноморье, захватывала районы ЮгоЗападной и Южной Азии и далее все новые и новые территории по мере расселения быстро размножающихся подвижных сапиентирующихся популяций и смешения с разными группами древних людей (неандертальцев), которые вследствие этого процесса насыщались сапиентными генами и вовлекались в общий ход формирования людей современного вида и их распространения от восточных берегов Средиземного моря на северо-запад в Европу, на юг в Африку и на восток в глубины Азиатского материка вплоть до берегов Тихого океана. Можно предположить, что большинство популяций неандертальцев, включая и их специализированные формы, было в той или иной степени вовлечено в процесс сапиентации. Только некоторые маргинальные (окраинные) группы неандертальцев (например, родезийцы в Африке или нгандонгцы на Яве) могли вымереть и не принимать участия в этом процессе […] (с. 149–151).
Вид Homo sapiens, сложившийся под воздействием естественного отбора как адаптивная система, как и все другие виды растений и животных, уникален; он возник в одном очаге и в одну эпоху, на базе единой, хотя и широко расселенной макропопуляции с общим генофондом и сложной внутренней структурой… Первоначальные ареальные различия между западными н восточными популяциями Ношо sapiens начали складываться, вероятно, только на заре позднего палеолита и касались главным образом нейтральных, одонтологических, дерматоглифических, серологических и других признаков дискретного характера. В образовании этих различий большую роль играли генетико-автоматические процессы, которые стимулировались временной, но достаточно длительной изоляцией отдельных первоначально небольших групп неоантропов, продвигавшихся в позднем палеолите и мезолите из западных районов ойкумены в восточные. Сложившиеся позднее (не ранее конца позднего палеолита) австралоидные и монголоидные расы унаследовали многие из указанных ареальных различий от своих предков и в свою очередь передали их своим потомкам, у которых они сохранились, по крайней мере частично, до наших дней» (с.150–151). […] в конце древнекаменного века как в западных, так и в восточных популяциях первобытного человечества началась дальнейшая расовая дифференциация, проходившая, как мы уже знаем, под влиянием естественного отбора мутантов, наиболее приспособленных к той или иной природной среде. В Африке, к югу от Сахары, дифференцировались темнокожие негроидные расы, а на востоке Азии, южнее Гималаев и гор Центрального Китая, складывались также интенсивно пигментированные австралоидные расы, заселившие еще в период позднего палеолита Австралию, а затем распространившиеся по островам Тихого океана вплоть до Курил и Гаваев, острова Пасхи, Новой Зеландии и Тасмании. Таким образом, западные (негроидные) и восточные (австралоидные) экваториальные расы сформировались, вероятно, независимо друг от друга на разных территориях, но в весьма сходных естественно-географических условиях […] (с. 154).
Америка […] заселялась примерно в то же время, что и Австралия, преимущественно древними монголоидами из Северо-Восточной Азии, у которых еще не сформировались многие характерные особенности этих рас (узкий разрез глаз, эпикантус, низкое переносье и т. п.). При освоении людьми различных климатических поясов Америки адаптация, по-видимому, не играла уже существенной роли, так как здесь не образовалось таких резких расовых различий, как в Евразии и Африке. Все же заслуживает внимания тот факт, что у некоторых групп индейцев Калифорнии и тропической зоны Южной Америки (особенно у сирионо Бразилии и Боливии), а также у огнеземельцев часто встречается сочетание таких «экваториальных» признаков, как темная кожа, узковолнистые или даже курчавые волосы, широкий нос, утолщенные губы и др. […] (с. 148–149).
К периодам позднего палеолита и мезолита относится также постепенное продвижение наших предков на север, тесно связанное с окончанием ледникового периода и улучшением климата. На западе в это время люди заселили всю Европу, на востоке освоили Сибирь и через перешеек, существовавший тогда на месте Берингова пролива, проникли, как уже говорилось, в Америку, заселение которой от Аляски и Гренландии до Огненной земли растянулось на несколько тысячелетий и происходило, по всей вероятности, несколькими волнами […] Продвигавшиеся на север популяций западной половины человечества стали предками европеоидов, а аналогичные группы восточной половины — предками монголоидов. У тех и других в условиях прохладного климата с коротким летом и длинной зимой развились некоторые сходные адаптивные особенности — узкий нос, тонкие губы, тенденция к депигментации кожи и в меньшей степени глаз и волос. Таким образом, имел место известный параллелизм в формировании расовых признаков европеоидов и монголоидов, в особенности их северных групп, которые следовало бы назвать бореальными (греч. «борей» — северный ветер). Между зоной распространения экваториальных и бореальных рас образовался широкий пояс разнообразных переходных типов, которые на западе связывали негроидов через меланохроев с ксантохроями, а на востоке — австралоидов через тихоокеанских монголоидов с монголоидами континентальными» (с. 154–155).
«Географию первичных рычагов сложно реконструировать с полной точностью из-за фрагментарности палеоантропологических находок и давности возникновения самих очагов? Возникли они в средний или даже нижний палеолит. В соответствии с находками синатропа можно думать, что граница восточного первичного очага охватывала в Восточной Азии среднее и нижнее течения рек Хуанхэ и Янцзы. Западный первичный очаг располагался в Передней Азии, возможно, захватывая также Южную Азию и частично какие-то районы Северной Африки (с. 42).
Динамика расовой дифференциации
Расселяясь, палеолитические люди сталкивались с разными условиями существования. В результате возникали различные очаги расообразования. Невозможно сколько-нибудь полно описать все эти очаги, поэтому ограничимся лишь общими вопросами их формирования и сегментации (метамерии) в ходе исторического процесса.
Первый этап такой сегментации заключается в выделении вторичных очагов расообразования, он охватывает средний и верхний палеолит, частично, возможно, мезолит. На востоке ойкумены азиатский первичный очаг распался на два вторичных очага, в которых формировались азиатские монголоиды и американоиды. Американоиды — носители комплекса признаков, наиболее четко представленного у коренного населения обеих Америк, морфологически своеобразны. Их своеобразие дало основание видеть в них исходную протоформу для монголоидной расы вообще.
Совершенно очевидно, что современное коренное население Америки не полностью тождественно древним американоидам. Во всяком случае, его морфологические особенности дают представление об исходной стадии расообразования в пределах восточного азиатско-американского ствола. Географическое местоположение обоих вторичных очагов совпадало с местоположением первичного очага. Правда, можно думать, что переселение в Америку происходило в основном вдоль побережья, азиатские монголоиды формировались ближе к внутренним районам Азиатского материка. Поэтому очаг сложения протоморфной американоидной расы располагался, по-видимому, ближе к побережью, нежели вторичный очаг формирования азиатских монголоидов.
Территории вторичных очагов расообразования, восходящих к первичному западному очагу, совпадают меньше, чем на востоке эйкумены. Основные комплексы признаков, свойственных европеоидам и негроидам, формировались при несомненном приспособлении к среде — влажной жаре тропического пояса относительно оптимальным климатическим условиям умеренной зоны. Поэтому очаг расообразования для негроидов располагался к югу от Сахары, а для европейской расы — в Восточном Средиземноморье. Древние палеоантропологические материалы с территории Африки свидетельствуют, что австралоидная комбинация признаков сложилась также в Африке и в Передней Азии. Ее можно рассматривать как протоморфную по отношению к расам западного ствола. Поэтому в границы вторичного очага австралоидов можно включить как северо-восточные районы Африки, так и западные области Передней Азии.
Дальнейшая дифференциация антропологического покрова планеты, выделение третичных и четвертичных очагов расообразования происходят в послемезолитическое время. Они образовывались в результате адаптации к разнообразным экологическим нишам в процессе расселения на ранее незаселенных территориях и при смешении уже дифференцированных ранее комплексов. Границы этих очагов, а также очагов первичного и вторичного этажей дифференциации нельзя сейчас установить сколько-нибудь точно […] (с. 43–45).
Географические понятия как бы вбирают в себя элементарные подразделения природной среды, классифицируемой с позиций антропологии (табл. 1) (с. 43–45).
| Ствол | Ветвь | Локальная раса |
|---|---|---|
| Восточный амеро-азиатский | Американоидная | Северо-американская, Центрально-южноамериканская |
| Восточный амеро-азиатский | Азиатская | Южно-монголоидная, Восточно-монголоидная, Арктическая, Тибетская, Североазиатская, Южносибирская, Уральская |
| Западный евро-африканский | Бвропеидная | Балтийская или северо-европейская, Центрально-европейская, Средиземноморская или южно-европейская |
| Западный евро-африканский | Негроидная | Южноиндийская, Эфиопская Негрская, Центрально-африканская, Южноафриканская |
| Западный евро-африканский | Австралоидная | Андаманская, Негритосская материковая, Негритосская филиппинская, Австралийская, Меланезийская, Тасманийская, Полинезийская, Айнская или курильская |
Узлы и промежуточные зоны расообразования
Очаги расообразования — не единственная форма проявления географической организованности расовой изменчивости. Они имеют определенные границы, но эти границы не примыкают одна к другой. В любую эпоху существовало большое число областей, располагавшихся за пределами очагов расообразования и поэтому не охваченных интенсивным расообразовательным процессом. География этих областей была изменчива, нестабильна, менялась от эпохи к эпохе, так же как и очагов расообразования. Районы, в какую-то эпоху исключенные в силу исторических причин из интенсивного расообразовательного процесса, попадали затем в границы более поздних очагов, иногда опять выходили за пределы этих границ.
Все это создает картину исключительной сложности расовой дифференциации в любую эпоху. Она с большим трудом поддается реконструкции, ибо мы судим о ней по результатам расообразовательного процесса в современную эпоху и лишь в ограниченной степени пока можем опереться на палеоантропологический материал. Можно думать, что на протяжении всей истории человечества промежуточных зон расообразования вообще не было. Такое впечатление возникает потому, что любая из них попадала в ту или иную эпоху в границы расообразовательных очагов. Но как бы то ни было все же удается выделить какие-то области, которые больше, чем остальные, находились в стороне от значительных событий расовой истории человечества. Их можно назвать захолустными уголками расообразования. Вот они-то и представляют собой промежуточные зоны расообразования.
Помимо таких областей малоактивных микроэволюционных процессов, на карте очагов расообразования видны территории, на которых постоянно формировались новые очаги расообразования. Границы этих очагов менялись — сдвигались. Очаги были разной величины в различные эпохи, но все равно оставались приуроченными к каким-то обширным территориям. Одной из таких территорий всегда была Восточная Азия, другой — Передняя Азия и Восточное Средиземноморье. Как видим, в обоих случаях речь идет о территориях, совпадающих с первичными очагами расообразования или примыкающих к ним.
На таких территориях постоянно шли локальные расообразовательные процессы, как бы порождавшие на протяжении всей истории человечества все новые расовые комплексы. Видимо, целесообразно специально выделить их на расовой карте мира и назвать узлами расообразовательного процесса. Именно такие узлы постоянно в любую эпоху определяли основные контуры расовой дифференциации человечества. В их географических границах происходили основные расогенетические события. Н. И. Вавилов удачно называл подобные участки земной поверхности с постоянно идущим на них интенсивным формообразованием «горнилом творения».
Узлы расообразования — понятие более высокого таксономического уровня, чем очаги расообразования. Они также иерархически соподчинены. Узлы представляют собой такое же закономерное явление в дискретной организации расового состава планеты, как и очаги расообразования. Однако этот структурный элемент не выявляется при синхронном срезе. Он виден только при наложении последовательных временных срезов друг на друга. Узлы расообразования имеют очень длительную историю, поэтому их трудно полностью охарактеризовать.
Каковы причины постоянного возникновения новых очагов на одной и той же территории и формирования узлов расообразования? По-видимому, здесь комплекс причин. Каждая из них при всей своей важности не смогла бы обеспечить высокую микроэволюционную активность. В совокупности же эти причины вызывают взрыв формообразования, отголоски которого чувствуются очень длительное время. Часто эти же причины вызывают новые взрывы и таким образом стимулируется расообразование, формирующее в конце концов узел расообразовательного процесса. Немаловажна и благоприятная географическая среда. Не следует забывать, что именно в Передней Азии в условиях пересеченной горной местности осуществился переход к производящему хозяйству. Здесь расположены археологически зафиксированные очаги древнейшего скотоводства и земледелия. Восточноазиатский очаг возникновения земледелия, по-видимому, независим от переднеазиатского. Его формированию также способствовали благоприятные географические условия — исключительное плодородие лессовых почв в долине Хуанхэ и окрестных областях.
Однако только географическими причинами не объяснить возникновение узлов расообразования. Ведь не менее благоприятные условия для развития цивилизации, как показывает вся история человечества, существуют и во многих других районах субтропического и умеренного поясов. Очевидно, в этом случае вмешивали уже исторические причины социального и демографического порядка. […] (с. 45–50).
Итак, очаги расообразования при длительном наложении друг на друга создают в конце концов узлы расообразовательного процесса и свидетельствующие об активной исторической и демографической динамике в соответствующих районах. Что же происходило при этом в промежуточных зонах расообразования? Можно думать, что в них формировались нейтральные морфологические и физиологические комплексы, которые нельзя сблизить ни с одним четко выраженным специфическим расовым типом. Такие нейтральные комбинации признаков чаще всего стираются последующими стадиями расообразования, но иногда сохраняются надолго и даже доживают до современной эпохи
Этапы расообразования
Расообразовательный процесс может быть дискретен не только в географическом отношении, но и во временном аспекте. Теоретически такая временная дискретность весьма вероятна из-за известных и достаточно частых исторических событий, неоднократно нарушавших мирное течение жизни человеческих коллективов, — это войны, эпидемии, голод, опустошительные набеги соседей и т. д. Как представить себе дискретность расообразования в хронологической ретроспективе? Это оказывается возможным, если удается выделить какие-то специфические этапы, или периоды, внутри одного потока расообразования скорость изменения признаков которых во времени не имеет аналогий.
Мысль о дроблении единого расообразовательного процесса на этапы высказана и аргументирована В. В. Бунаком. Он попытался соотнести историю расообразования с основными периодами всемирно-исторического процесса и увидеть специфику каждого расообразовательного этапа, скажем, в эпоху древнего мира или в эпоху средневековья. […] Динамика признаков в разных популяциях, характер изменчивости и расогенетические процессы зависят не только от всемирно-исторических эпох образования государств или средневековья. Значительно больше влияние, например, демографической ситуации или перехода к производящему хозяйству, приуроченному к неолиту и связанному с суммой исторических событий. Их часто называют неолитической революцией.
Итак. Первый этап расообразования: выделение первичных очагов и формирование основных расовых стволов — западного (объединяющего европеоидов, негроидов и австралоидов) и восточного (объединяющего азиатских монголоидов и американоидов). Первичные очаги возникали в эпоху нижнего или среднего палеолита. Именно тогда шло формирование человека современного вида, завершившееся к концу верхнего палеолита. […]
Складывался единый комплекс признаков современного человека. Параллельно оформлялись два расовых сочетания в западных и восточных районах Старого Света ипереселение части человечества в Новый Свет. […]
Этот этап продолжался, по-видимому, около 200 тысяч лет (какой-то отрезок нижнего палеолита, средний палеолит и начало верхнего).
Второй этап расообразования: выделение вторичных очагов и формирование расовых ветвей внутри основных расовых стволов. Он охватывает эпоху верхнего палеолита и частично мезолит и связан со значительным расширением эйкумены, а также освоением доселе не освоенных районов Австралии и обеих Америк. В этот период осваивались новые экологические ниши в пределах Старого Света, но главное — человек проникал в новые области и адаптивные процессы происходили в принципиально новых условиях. Численность населения в Америке и Австралии оставалась длительное время очень низкой. Поэтому на обоих континентах не существовало никаких преград, кроме географических, для беспрепятственного расселения. Длительность этого этапа расообразования составляет примерно 15–20 тысяч лет, что в абсолютных цифрах много меньше, чем предыдущего.
К началу третьего этапа расообразования эйкумена уже была заселена целиком, не считая, может быть, только какихто труднодоступных внутренних районов. Дальнейшее, хотя и медленное, увеличение численности человечества привело к более интенсивной хозяйственной эксплуатации уже освоенных районов и освоению новых экологических ниш в пределах уже ранее заселенных территорий. На протяжении третьего этапа формируются третичные очаги расообразования. В их пределах складываются локальные расы, иерархически соподчиненные по отношению к расовым ветвям и стволам. Огромное значение, естественно, в появлении локальных рас играют адаптивные процессы, в результате чего возникают сочетания признаков, приспособительные к условиям тех экологических ниш, о которых только что говорилось.
Третий этап расообразования охватывает конец мезолита и неолитическую эпоху, возможно, включает и конец неолитического времени, и переход к эпохе бронзы (энеолит). В абсолютной хронологии это составляет приблизительно 10–12 тысяч лет. Именно на протяжении третьего и последующих этапов значительную роль в процессах расообразования приобрело смешение между уже дифференцированными расовыми вариантами.
Соседние популяции в результате брачных контактов, несомненно, обменивались генами еще в эпоху ранней истории человечества. Но те популяции были носителями одинаковых или почти одинаковых расовых свойств. Ко второму этапу расообразования относятся крупные, зафиксированные исторически и антропологически миграции, масштабы которых еще усилились на третьем этапе. На этом же этапе началось и постоянное расселение вследствие демографического давления. Его значительный масштаб также приводил к соприкосновению далеко расселенных одна от другой человеческих групп — носителей разных расовых комплексов. Это и определяло расообразующую роль межрасового смешения.
Четвертый этап расообразования: формирование четвертичных очагов и возникновение групп популяций — носителей стабильных расовых сочетаний внутри локальных рас. Происходит дальнейшая дифференциация рас. Постепенно почти полностью оформляется картина расового состава человечества, которую мы застаем в настоящее время. […] Это эпоха бронзы и частично раннего железа, хотя отдельные группы популяций формировались и в более позднее время. Продолжительность его — примерно от рубежа IV–III тыс. до и. э. и до начала н. э., т. е. 3–3,5 тысяч лет. Усиливается смешение и возникают смешанные по происхождению расы, образовавшиеся при контактах локальных рас.
Расообразовательный процесс в современную эпоху
Прежде чем обсуждать эту тему по существу, следует подчеркнуть, что под современной эпохой понимают не настоящий момент и даже не XX в., а несколько последних столетий, начиная с эпохи великих географических открытий и последовавшего за ними широкого расселения европейцев.
Существует мнение, довольно широко распространенное не в специальной антропологической, а в генетической и философской литературе, что за эти последние несколько столетий не произошло никаких сколько-нибудь существенных расогенетических событий и что все новые расовые варианты образовались за это время только благодаря смешению. Такое мнение умозрительно и не соответствует конкретным антропологическим наблюдениям над смешанными типами позднего происхождения.
Приведем лишь несколько примеров. Освоение Сибири русскими привело к контакту с автохтонными сибирскими популяциями — носителями монголоидного комплекса признаков в его североазиатской форме. На островах Океании, особенно Гавайских, образовалось смешанное население очень сложного происхождения — метисы, родившиеся от американо-японскополинезийских браков. В Центральной Америке, на Кубе, Гаити и других островах Антильского архипелага живет население смешанного негроевропейского происхождения — потомки браков между африканскими неграми и испанцами.
Современные народы Южной Америки, говорящие на европейских языках — испанском и французском, ассимилировали значительные группы коренного индейского населения и поэтому заметно отличаются от своих франкоязычных и испаноязычных предков. Доля местного населения в формировании их антропологических особенностей меньше, чем европейского (та же ситуация и в Сибири), но тем не менее морфологические отличия от европейских популяций вполне определенны.
Что показали многочисленные исследования заведомо смешанных по происхождению расовых групп? Если в процесс формирования антропологических особенностей не вмешиваются другие расообразующие факторы, то вариации признаков в смешанной группе занимают промежуточное положение между исходными, но пропорционально доле компонентов, принявших участие в смешении. А вот изучение перечисленных только что больших смешанных контингентов населения в разных уголках земного шара продемонстрировало иную картину.
По многим признакам они не занимают промежуточного места между исходными группами, и следовательно, мы сталкиваемся во всех этих случаях с реальным расообразованием. Образующиеся при этом расовые комплексы должны занять свое место в расовой классификации наряду со всеми другими, более древнего происхождения. А вся совокупность расогенетических событий, вследствие которых появились огромные массы населения смешанного происхождения, может быть выделена в пятый этап расообразования. Он приурочен к современной в широком смысле слова эпохе. Смешение для этого этапа еще более существенно и фундаментально, чем для предыдущих этапов. Но оно — не единственный фактор расообразования» (с. 50–58).
Расизм и его социальные корни
С расистской точки зрения, человечество делится на «высшие» и «низшие» расы, причем различия между ними наследственны и не могут изменяться под влиянием внешних условий, вследствие чего никакие социальные преобразования не могут превратить «низшую» расу в «высшую» или даже сгладить их различия. «Низшие» расы, по утверждению расистов, всегда подчинялись «высшим», а в тех случаях, когда по каким-либо случайным обстоятельствам этого не происходило, культура деградировала, и средством для ее возрождения могло служить только приведение «низшей» расы к покорности или полное ее уничтожение.
Антропология была использована для «доказательства» того, что все те явления, которые в действительности, неизбежно вытекают из определенной системы производственных отношений на современном историческом этапе. […]
Для этой цели была создана особая отрасль тенденциозной публицистики, имеющая некоторое внешнее сходство с антропологией, но в действительности менее всего заинтересованная в фактах и их научном освещении […] (с. 511–512).
Антропосоциология, социальный дарвинизм и их реакционная сущность
[…] Расизм становится системой, пытающейся объяснить основные закономерности общественной жизни, исходя из антропологических фактов. Вырастает так называемая антропосоциология, которая сводит проблему развития общества к конкуренции различных расовых типов. […] Важнейшим из всех направлений, близких к антропосоциологии, был социалдарвинизм. Число авторов конца XIX в., развивавших «концепции» о том, что европейские расы являются высшим продуктом естественного отбора и что руководящие классы — это победители в борьбе за существование, чрезвычайно велико. […]
Дарвину принадлежат важнейшие доказательства огромного сходства между расами […].
Таким образом, социалдарвинисты в расовой проблеме развивали концепции, глубоко враждебные и идеям, и чувствам самого Дарвина. […] Основателем современного евгенического движения был Гальтон. […]
Защитники наиболее реакционных вариантов евгенической теории вскоре выступили с проектами принудительной стерилизации «наследственно неполноценных» людей. В ряде стран эти проекты получили юридическое оформление и частично практически осуществлялись. […]
Невиданные размеры приняла расистская фальсификация науки на службе германского фашизма. Приход гитлеровцев к власти ознаменовался превращением расизма в основу государственной идеологии Германии.
Научная несостоятельность расистских теорий
Необоснованность расистских теорий можно показать на примере одного из самых распространенных положений расизма, а именно на утверждении, что североевропейская раса — это наиболее духовно одаренная раса человечества, которой мир якобы обязан созданием всех индоевропейских языков, а также культур тех народов, которые говорят на этих языках.
Прежде всего следует обратить внимание на полное несоответствие этой «теории» картине распространения индоевропейских народов. Исчисляющееся многими десятками миллионов темноволосое и темноглазое население Южной Европы, исключая небольшой народ — басков, говорит только на индоевропейских языках; к этой же семье языков относится язык иранцев и северных индийцев, в подавляющей массе весьма темноволосых и темноглазых. […]
Положение об «исключительной одаренности» северной расы расисты «основывают» в значительной степени на современном развитии техники и цивилизации у тех европейских народов, антропологический тип которых относится к северной расе.
Однако и это положение не выдерживает критики. […]
Творчество человеческого гения уже горело ярким пламенем в Месопотамии, в Египте, в долине Инда (Мохенджо-Даро), на Крите, в то время как север Европы еще был объят глубоким мраком. Более поздние цивилизации — Карфагена, Греции, Ирана, Бактрии, Согдианы, Хорезма, Рима, Аксума (в Абиссинии) — также возникли задолго до расцвета культуры у северных европейцев. Для развития античной культуры исключительное значение имела древнеегипетская культура. Здесь уместно напомнить, что цвет кожи древних египтян был очень смуглым, близким к коричневому и общий их тип довольно близок к эфиопской восточноафриканской расе. […]
Совершенно неверно представление, что негрская Африка была всегда «страной хижин». Большие и многочисленные древние города имеются в области иорубов, далее — между Тимбукту и Ниамини, где они особенно часты, и, наконец, у гауссов. Город Ибадан в прошлом веке имел свыше 150 тысяч жителей. […]
Человечество, включая все его расы принадлежат к одной единой стадии развития человеческого рода. Выделившись из среды своих предков, новый вид человека вступил в мир, уже обладая комплексом свойств, необходимым для речевой и мыслительной деятельности. Это наследие было получено от общего предка всеми ныне живущими расами. Опираясь на это последнее, люди любых рас, независимо от различий в «темпераменте», обладают способностью к бесконечному продолжению своего культурного роста» (с. 512–516).
«В сентябре 1967 г. в Париже состоялось совещание экспертов ЮНЕСКО, принявшее «Декларацию о расе и расовых предрассудках», в которой подчеркивается, что «все современные люди относятся к одному виду и происходят от одного корня», что «современная биологическая наука не позволяет относить различия в культурных достижениях народов за счет различий в их наследственных свойствах», что «расизм грубо фальсифицирует данные биологии человека… препятствует развитию тех, кто от него страдает, развращает тех, кто его исповедует, разделяет нации между собой, усиливает международную напряженность и угрожает миру во всем мире». «Основные средства борьбы с расизмом, — читаем мы в «Декларации», — заключаются в изменении общественных условий, порождающих предрассудки: в противодействии поступкам лиц, убеждения которых заражены предрассудками, в борьбе с самыми ложными убеждениями» (с. 166).