Такие последствия только усугубятся в связи с растущей потребностью в самосовершенствовании. Чем сложнее и многограннее наша цивилизация, чем шире наши технические возможности и знания, тем больше энергии требуется, чтобы стать наиболее производительными, и тем более мы не можем допустить, чтобы работоспособность человека снижалась из-за страданий. Мы явно приближаемся к той опасной черте, где человек уже не станет терпеть неудобства и боль ради продолжения рода, где наши эмоции столь сильно подавлены стремлением к самосовершенствованию – или к удовольствиям, – что грядущее поколение приносят в жертву эгоизму живущих. Процесс этот тем стремительнее, чем более умело каждый из них использует свои природные дарования. Подобное явление наблюдалось на закате Античности, когда не рождалось достаточно детей, чтобы занять место уходящего поколения, и оно повторяется в наше время и во все более широких кругах, и чем крепче мы будем отстаивать евгенические идеалы избавления от страданий и саморазвития, тем быстрее приблизимся к уничтожению рода человеческого.
Поэтому не следует позволять евгенике вводить нас в заблуждение, что мы должны пытаться вырастить расу сверхлюдей или что нашей целью должно стать устранение всякого страдания и боли. Евгенику надлежит использовать для попытки пресечь возникновение тех ущербных классов, недостатки которых, – и это можно доказать строго научными методами, – обусловлены наследственными причинами, и предотвратить брачные союзы, которые неизбежно приведут к рождению больного потомства. Как много можно и нужно сделать в этой области, зависит от результатов тщательного изучения законов наследственности. Евгеника – это не панацея, способная излечить человеческие недуги, а скорее опасный меч, который может обратить свое острие и против тех, кто рассчитывает на его силу.
Глава VIКриминология
Предположение о том, что существует некий биологически обусловленный криминальный тип, а криминальные наклонности передаются по наследству, заложило основу для формирования целой науки. Представители итальянской криминологической школы во главе с Чезаре Ломброзо попытались выделить некий криминальный тип и физические черты преступников, склонных к тому или иному виду правонарушений. Был установлен ряд черт, которые, как полагалось, характерны для преступника. Если бы эту теорию можно было доказать, обращаться с преступниками было бы значительно проще, так как можно было бы выявлять их еще до совершения преступления и защищать от них общество.
К сожалению, эти безумные надежды не оправдались. На основании приведенных ранее соображений можно предположить, что они и не могли оправдаться, ибо взаимосвязь между общим строением тела и психикой едва ли можно назвать тесной.
Все, что удалось доказать, что у многих преступников наблюдаются не только психические нарушения, но и физические. Оттого неудивительно, что отклонения, связанные с разного рода нарушениями развития, встречаются у них чаще, чем у нормальных членов общества. Однако из этого не следует, что наличие хотя бы одного из описанных итальянской школой признаков можно использовать как доказательство того, что какой-то человек родился преступником.
Во многих подобных случаях тщательное статистическое исследование показало, что эти так называемые внешние признаки, например, отсутствие мочки уха или неровные зубы, среди местных групп населения, не имеющих отношения к преступности, встречаются чаще, чем среди преступников, а посему их нельзя считать значимыми. Также нельзя сказать, что так называемые внешние признаки и социальные отклонения или даже физические нарушения физиологически напрямую связаны между собой.
Наиболее тщательно преступные слои населения были изучены Чарльзом Горингом. Стоит привести основные результаты его исследований. Он пишет: «Из статистических данных можно вывести одну догму: преступник отличается более низким ростом, низким интеллектом и, в некоторой степени, антиобщественными наклонностями. Но, кроме этих общих отличительных признаков, не существует никаких физических, умственных или моральных черт, которые были бы свойственны лишь заключенным английских тюрем. Многие упускают из вида одну истину – эти отклонения, которые принято считать отличительными признаками преступников, суть неизбежные следствия низкого роста и слабого интеллекта. И то и то служит отличительным свойством тех типов людей, которые в конце концов попадают в заключение».
Ситуация такая же, как и в описанных ранее случаях. Равно как невозможно отнести человека по его телосложению к конкретной расовой группе, если в этих группах встречаются одни и те же черты, так же невозможно по телосложению отнести человека к числу преступников. Можно отметить, что человек с физическими и психическими недостатками с большей вероятностью станет преступником, чем человек нормальный, однако мы не можем сказать наверняка, что он непременно станет преступником.
Само определение понятия «преступление» служит доказательством того, что здесь не может быть тесной взаимосвязи. То, что было преступлением в прошлом, сейчас таковым не является. Ересь была преступлением, которое каралось смертью. Среди еретиков было много психически неуравновешенных и, возможно, людей с физическими недостатками. В то же время такие люди, как Ян Гус или Джордано Бруно, считались преступниками в силу независимости своего ума. Если бы англичане поймали Джорджа Вашингтона, он бы тоже считался преступником.
В инокультурных обществах представление о том, что считать преступлением, может отличаться еще больше, чем в разные периоды нашей собственной истории. Там, где все делят пищу, а имущество состоит только из предметов первой необходимости – одежды, оружия, домашней утвари, мелкое воровство практически невозможно: взять еду не будет считаться воровством, ибо она доступна каждому. Там, где эндогамия есть строгий закон, то, что мы называем инцестом, может оказаться предписанием. Там, где распространена экзогамия, законы о запрете кровосмешения распространяются на более широкие или необычным образом выделенные группы. Там, где кровная месть – всеобщий закон, некоторые виды убийства считаются добродетелью, а не преступлением. Там, где моногамия – это обычай, полигамия – уголовное преступление; в иных же обществах за преступление сочтут отказ иметь нескольких партнеров. Там, где живут практически свободной половой жизнью, сексуальных преступлений не бывает.
Учитывая все вышесказанное, под преступником следует понимать человека, регулярно пренебрегающего законами поведения, предписанными обществом, к которому он принадлежит. Если мы принимаем это определение, необходимо отметить, что есть исключения – случаи, когда поведение, противоречащее закону, разрешено или даже предписано обрядом. Так, принято, например, среди объединений своего рода жрецов у индейцев пуэбло и в Британской Колумбии – они вправе действовать вопреки священным обрядам своего народа и, как следствие, внушают страх простому люду. То же самое можно сказать и об особых правах различных социальных классов, например у феодалов, или в отношениях между хозяином и рабом, когда к рабу относятся как к движимому имуществу.
Если меняется то, что составляет преступление, должны меняться и психические черты, свойственные преступнику. Нарушая сложившиеся в его обществе запреты, преступник руководствуется самыми разными побуждениями. Когда граница будет перейдена – зависит от того, какое побуждение подталкивает к действию, и от силы внутреннего запрета. Если нищего человека и человека обеспеченного, которые в равной степени подчиняются запретам, обречь на голод, обеспеченный человек, лишенный удобств, гораздо охотнее пойдет на кражу, чем бедный, ибо бремя, которое для нищего было бы незначительным, он ощутит как страдание. Этим можно объяснить, почему преступность одинаково распространена в обеспеченных и бедных слоях общества.
Попытки определить преступника, как и человека с иными формами общественной неполноценности, по наследственным признакам сталкиваются с теми же трудностями, что и попытки провести различие между чертами, обусловленными средой и биологией.
Определение преступности столь многогранно и изменчиво, всецело зависит от общественных условий, что саму преступность едва ли можно считать наследственной. Впрочем, не исключено, что наследственными могут быть определенные задатки, которые могут привести к совершению действий, в ряде случаев считающихся преступными. Доказано, что у преступника может быть множество различных нарушений развития. Если этот изъян передается по наследству, то возрастает вероятность того, что представитель генетической линии, в которой он наследуется, может стать преступником.
Исследование таких семей, как Калликаки, показало, что в некоторых семейных линиях преступность встречается весьма часто. С чисто практической точки зрения эти данные позволяют говорить о том, что если человек – преступник или обладает иным изъяном, то вероятность найти преступников и вообще людей с отклонениями в его семье выше, чем среди родственников законопослушного человека.
Причину этого нетрудно понять, если вспомнить, что то же самое относится и к любому признаку, встречающемуся сравнительно редко и с разной частотой в разных семьях. Если из населения, в котором преобладают люди со светлыми волосами, отобрать всех светловолосых людей, семьи, в которых светлые волосы не встречаются, не будут браться в расчет, и таким образом, в среднем в отобранной части населения светловолосые люди будут встречаться весьма часто. С другой стороны, если отобрать людей темноволосых, появится целый пласт семей с темноволосыми людьми, а светловолосые в отобранном таким образом ряду будут встречаться гораздо реже. То же самое произойдет, если мы захотим отобрать только людей невысокого роста. Тогда чем выше средний рост в семье, тем больше мы таких семей отсеем, и в отобранной таким образом группе окажется чрезвычайно много невысоких людей. И наоборот, если мы отберем семьи, члены которых наделены высоким ростом, относительное число невысоких будет значительно меньше. С точки зрения статистики ценность таких данных полностью зависит от того, как часто во всех исследуемых семьях встречаются светлые волосы или высокий рост. Если одна группа семей состоит исключительно из светловолосых или высоких людей, а в другой их вовсе нет, то все члены семей, в которых встречается хотя бы один высокий человек, будут высокими. Если в одних семьях какой-то конкретный признак встречается часто, а в других – редко, мы не сможем сказать наверняка, у скольких родственников человека, наделенного этим п