Темпы изменений в культуре отнюдь не равномерны. Во многих случаях можно наблюдать периоды сравнительной устойчивости, сменяющиеся бурными преобразованиями. Великие миграции древнегерманских племен на закате Античности привели к коренным сдвигам в культуре и речи. За ними последовали периоды закрепления новых явлений на практике. Арабское завоевание Северной Африки уничтожило старую цивилизацию, и на ее место пришли новые культурные формы. Ассимиляция культуры наблюдается и у многих первобытных племен, и, хотя мы не владеем сведениями о темпах изменений, часто имеются убедительные внутренние свидетельства быстрого приспособления к новому уровню. В языке нередко можно наблюдать чередование периодов быстрых изменений и сравнительной устойчивости. Переход от англосаксонского и нормандского языков к английскому носил стремительный характер. После этого развитие английского языка шло довольно медленно. Аналогичные периоды неравномерного развития наблюдались и в современном персидском языке.
Необычайно быстрые изменения обусловлены влиянием на примитивные культуры европейской цивилизации. Если они не исчезают полностью, то стремительно адаптируются. Примером тому может служить современная культура индейцев Мексики и Перу. Часть их древней материальной культуры сохранилась. За фасадом католицизма и других испанских культурных форм сохраняются старые идеи, переработанные в соответствии с установками насажденной извне цивилизации. В результате формируется гибрид, который существует до тех пор, пока современная школа и более активное участие в мировых делах не нарушают равновесия. Замечательный пример приспособления старого к новому можно найти среди племен пуэбло в штате Нью-Мексико, которые сознательно и насколько это возможно изолировали себя от окружающей их американской жизни. В определенный момент их повседневная жизнь претерпела изменения, связанные с использованием продукции американского производства. В обиход вошли тканые изделия, стеклянные окна и двери, сельскохозяйственные орудия, домашняя мебель; по воскресеньям они посещают католические церкви, отмечают дни святых, и все это сливается с более древними формами быта. Сохраняются древние формы домов, в некоторых поселениях сохраняется прежний стиль одежды, как и раньше, для помола кукурузы используют зернотерку, для выпечки хлеба – старые типы испанских печей, а древние религиозные верования и обряды настолько изменили свою форму, что без серьезных внутренних конфликтов продолжают существовать бок о бок с католицизмом. Новое равновесие нарушается только тогда, когда общие условия жизни делают дальнейшую изоляцию невозможной и молодому поколению удается заново приспосабливаться к изменившимся условиям.
Еще более поразительна быстрота смены культуры у негров США. С тех пор как они стали рабами, их язык, древние обычаи и верования исчезли по мере интеграции в экономическую жизнь Америки. Доктор Парсонс, доктор Херсковиц и Зора Херстон показали, что по мере продвижения с юга на север, от Голландской Гвианы к северным штатам США, островков негритянской культуры наблюдается все меньше и меньше. Изолированные лесные негры Суринама с культурной точки зрения суть африканцы. В то время как южные негритянские районы сохраняют некоторые африканские элементы, а негр из северного города во всем похож на своего белого соседа, за исключением тех случаев, когда социальные барьеры консервируют ту или иную особенность поведения.
Несмотря на быстрые изменения во многих сферах современной жизни, в некоторых аспектах можно наблюдать заметную устойчивость. Характерными чертами нашей цивилизации стали конфликты между инерцией консервативных традиций и радикализмом, не уважающим прошлое, но пытающимся перестроить будущее на основе рациональных доводов, направленных на реализацию своих идеалов. Эти конфликты можно наблюдать в образовании, праве, экономической теории, религии, искусстве. Дисциплина против свободы контроля, подчинение общественному благу против свободы личности, капитализм против социализма, догма против свободы убеждений, устоявшиеся формы искусства против форм самовыражения, зависящих только от индивидуальной прихоти, – вот некоторые из этих дихотомий. Они возникают только тогда, когда в быстро меняющейся культуре бок о бок уживается старое и новое.
Мы привыкли оценивать способности расы по ее культурным достижениям, предполагающим быстрые изменения. Поэтому те расы, у которых изменения происходили наиболее быстро, представляются наиболее высокоразвитыми. По этим причинам важно изучить условия, обеспечивающие устойчивость и стимулирующие изменения, а также понять, являются ли изменения биологически или культурно обусловленными.
Поведение, обусловленное природой, называется инстинктивным. Когда младенец плачет и улыбается, и ходит, его действия в этом смысле инстинктивны. Такие действия, как дышать, жевать, рефлекс отстраниться от внезапного раздражителя, стремление приближаться к желаемым объектам, предположительно обусловлены природой. Их освоению не нужно учиться. Большинство из этих действий необходимы для поддержания жизни. Мы никогда не сможем объяснить причины, побуждающие нас совершать обусловленные природой действия. Появляется стимул – и мы реагируем сразу, без каких-либо сознательных усилий. Тем не менее некоторые из этих реакций могут быть изменены или даже подавлены без всяких последствий. Так, мы можем научиться преодолевать реакцию страха. Сделать это трудно, но не невозможно.
На основании данного опыта мы склонны считать инстинктивным любой тип поведения, характеризующийся немедленной, непроизвольной реакцией. Это заблуждение, поскольку привычки, навязанные нам в младенчестве и детстве, имеют аналогичные характеристики. Они определяют конкретные формы нашей деятельности, даже те, которые основаны на строении нашего организма. Мы должны признать, что конкретные формы наших действий обусловлены культурой.
Мы должны есть, чтобы жить. Люди в Заполярье вынуждены питаться мясом по необходимости, индусы же едят растительную пищу по собственному выбору. То, что мы ходим на ногах, обусловлено природой. То, как мы ходим, наша походка, зависит от формы обуви, покроя одежды, способа переноски грузов, консистенции почвы, по которой мы ходим. Особенности движений могут быть отчасти обусловлены физиологически, но многие из них сформированы подражанием. Они повторяются так часто, что становятся автоматическими. Они становятся тем способом, которым мы двигаемся как бы «естественно». Реакция на них такая же легкая и непроизвольная, как инстинктивное действие, а переход от приобретенной привычки к новой настолько же сложен. Когда автоматическое действие основательно укоренилось, уровень его осознания становится таким же, как и у инстинктивной реакции.
Во всех этих случаях способность к выработке определенной двигательной привычки детерминирована природой. Конкретная же форма движения является автоматической, приобретенной в результате постоянного, привычного использования.
Особенно четко это различие проявляется в использовании языка. Способность к речи детерминирована природой, поэтому ее следует признать инстинктивной. Однако выбор языка, на котором мы говорим, определяется исключительно окружающей средой. Мы овладеваем тем или иным языком в зависимости от того, что слышим вокруг себя. Мы привыкаем к совершенно определенным движениям губ, языка и всей группы артикуляционных органов. В процессе речи мы абсолютно не осознаем ни этих движений, ни структуры языка, на котором говорим. Мы возмущаемся отклонениями в произношении и построении предложений. Во взрослом возрасте нам очень трудно, если вообще возможно, в ходе изучения иностранного языка полностью овладеть новыми вариантами артикуляции и новыми структурами. Наши языковые привычки не являются инстинктивными, они автоматичны.
Наши мысли и наша речь сопровождаются мышечными движениями, некоторые даже сказали бы, что это и есть наши мысли. Виды движений отнюдь не везде одинаковы. Подвижность итальянца разительно контрастирует со сдержанностью англичанина.
Способность человека использовать орудия труда обусловлена природой. Она инстинктивна. Это, однако, не означает, что вид создаваемого орудия предписан инстинктом. Даже малейшее знакомство с историей развития орудий труда показывает, что особые виды, характерные для каждой местности и периода, зависят от традиции и ни в коей мере не являются обусловленными природой. Выбор материала зависит частично от среды, а частично от уровня изобретений. Мы используем сталь и другие искусственно созданные материалы, африканцы – железо, другие – камень, кость, ракушки. Виды рабочих элементов орудий зависят от задач, которые они должны выполнять, формы рукояток – от наших двигательных привычек.
То же самое, как правило, происходит и с нашими симпатиями и антипатиями. Мы способны создавать музыку и наслаждаться ею – это врожденная способность. То, какая музыка нам нравится, для большинства из нас определяется исключительно привычкой. Наши гармонии, ритмы и мелодии непохожи на те, которыми наслаждаются сиамцы, и взаимопонимание, если оно вообще может быть достигнуто, формируется только путем длительной тренировки.
Все, что приобретается в младенчестве и детстве путем неизменных привычек, становится автоматическим.
Отрицательный эффект автоматизма не менее важен, чем положительный, заключающийся в легкости выполнения действий.
Любое действие, отличающееся от привычного, сразу же воспринимается нами как нелепое или предосудительное, в зависимости от эмоционального тона, которым оно сопровождается. Отклонения от автоматических действий часто вызывают резкое недовольство. Собака, приученная подавать заднюю лапу вместо передней, пробуждает у нас смех. Парадное платье, надетое в те моменты, когда это не принято, кажется несуразным, как и вышедшее из моды. Достаточно вспомнить кринолины середины прошлого века или яркие цвета мужской одежды и задуматься о том, какое впечатление они производят сегодня. Мы сознаем и собственное сопротивление появлению в свете в неподобающем костюме.