Индивидуальная автономия тем слабее, чем более заметно в культуре доминирует одна идея, руководящая действиями каждого человека. Это можно проиллюстрировать на примере индейцев северо-западного побережья Америки и индейцев Великих равнин. У первых доминирует стремление к известности в обществе за счет демонстрации богатства и занятия высокого положения, которое зависит от происхождения и соответствия социальным требованиям ранга. Жизнь практически каждого человека регулируется этими соображениями. Стремление к престижу в обществе находит свое выражение в накоплении, растрате и пышной и показной демонстрации богатства, в желании превзойти соперников одинакового статуса, в женитьбе ради обеспечения статуса для своих детей, и масштабы этого явления даже больше, чем среди богатых молодых людей в наших городах, которым досталось крупное наследство и которым грозит потеря места в касте, если они не будут поспевать за темпом общественной жизни своей группы. Единообразие такого образа жизни и интенсивность, с которой его культивируют среди молодежи, не позволяют возникнуть другим формам и поддерживают устойчивость культурного мировоззрения. Аналогичные наблюдения можно сделать и в отношении аборигенов Новой Гвинеи, среди которых демонстрация богатства также является преобладающей.
Совершенно иным представляется быт индейцев Великих равнин. Мыслями и поступками каждого движет желание добиться почестей воинскими подвигами. Социальное положение тесно связано с успехами в войне, и стремление к известности закладывается в сознание каждого ребенка. Сочетание этих двух тенденций определяет психическое состояние общества и препятствует развитию иных идеалов.
В качестве совершенно другого варианта можно привести условия жизни оседлых племен штата Нью-Мексико. По мнению доктора Рут Л. Банзл, главное желание индейцев зуни состоит в том, чтобы соответствовать общему уровню поведения и не выделяться. Заметность влечет за собой столько обязанностей и враждебности, что ее стараются избегать. Доминирующим интересом в жизни является занятие церемониалом, и в сочетании со страхом перед большой ответственностью это придает жизни устойчивый тонус.
Принципиальный контраст между формализмом племени пуэбло и отказом от экзальтации, свойственной другим индейским племенам, четко обозначен д-ром Рут Бенедикт. У пуэбло отсутствует стремление к культивированию обычаев, приводящих к индивидуальному или массовому возбуждению, культ наркотиков для получения экстаза, оргиастические танцы, самоистязание, самовнушение, галлюцинации – черты, присущие почти всем другим индейским племенам.
Не менее показательна и та фундаментальная роль, которую играет распространенное практически во всей Полинезии и, видимо, являющееся древней чертой полинезийской культуры представление о сакральности лиц высокого ранга, выражающееся, в частности, в их табуировании и принадлежащих им предметов.
Во всех этих случаях единообразие социальных привычек и отсутствие примеров иных типов поведения сдерживает появление отклонений и обрекают всякого бунтаря на антисоциальный статус, даже если этот бунт обусловлен высоким уровнем интеллекта и силой характера.
В первобытном обществе общее культурное мировоззрение в большинстве случаев единообразно, и примеры, противоположные привычному поведению, встречаются редко. Когда мировоззрение разделяет большая часть общества, это оказывает стабилизирующее воздействие.
Европейская история служит убедительным подтверждением, что основополагающие взгляды, однажды укоренившись, сохраняются надолго. Изменения происходят медленно и сталкиваются с мощным сопротивлением. В качестве примера можно привести отношение человека к церкви. Готовность подчиняться церковному авторитету, характерная для европейской и американской жизни в прежние времена, и беспрекословное принятие традиционных догм уступают место независимости личности, но этот переход происходит медленно и все еще встречает энергичное неприятие со стороны тех, кто придерживается прежних взглядов. Легкость, с которой сейчас принимается переход из одной конфессии в другую или даже полный разрыв с церковью, была немыслима на протяжении многих веков и даже сейчас воспринимается многими с ненавистью.
Еще одним показательным примером является медленное разрушение феодализма и постепенное исчезновение привилегий королевской власти и дворянства.
Не менее поучительна и история рационализма. Стремление понять все процессы как следствие известных причин привело к развитию современной науки и постепенно распространилось на все более широкие области. Жесткое применение метода требует сведения каждого явления к его причине. Высшая цель, Промысел Божий, случайность исключаются. Вероятно, одной из самых привлекательных сторон дарвиновской теории естественного отбора было то, что при объяснении происхождения форм жизни вопрос «Зачем?» сменился на «Почему?».
Сила рационалистической точки зрения проявляется и в позиции психоанализа, который отказывается признать случайными любые наши обычные, повседневные действия и требует наличия внутренней, причинной связи между всеми психическими процессами.
Было бы ошибкой считать, что универсальное применение рационализма является конечной формой мышления, конечным результатом, к которому призван прийти наш организм. В скором времени признание может получить направление, которое сопротивляется отрицанию цели или превращению цели в причину, а также игнорированию случайности как фактора, определяющего отдельные явления.
Когда в периоды сильных народных волнений массы цивилизованного общества подхватывают одну идею, независимость каждого отдельного человека теряется так же, как и в первобытном обществе. Мы пережили период господства таких идей во время мировой войны, и, вероятно, все европейские народы оказались под их воздействием в равной степени. То, что до начала военных действий казалось существенными различиями, исчезло, и все народы стали руководствоваться одной мыслью.
Эффект убеждения у популярных идей слабее в разноплановой культуре, в которой ребенок подвергается влиянию противоречивых тенденций, так что ни одна из них не имеет возможности автоматически укорениться, стать достаточно прочной, чтобы вызвать интенсивное сопротивление против иных привычек. Если же существует только одна доминирующая установка, для формирования критического отношения требуется сильный, творческий ум. Там, где установок много, но ни одна из них не обладает ярко выраженной эмоциональной привлекательностью, появляется возможность выбора с учетом критического мышления.
Чем больше дифференциация групп внутри социальной единицы и чем теснее контакты между ними, тем меньше вероятность того, что какая-либо из традиционных линий поведения закрепится настолько прочно, что станет полностью автоматической. Растущие в диверсифицированной культуре дети, если только они не становятся членами резко обособленной группы, подвергаются воздействию такого количества противоречивых тенденций, что лишь немногие из них имеют возможность настолько прочно укорениться в характере, чтобы вызывать энергичное сопротивление против привычек, отличающихся от их собственных. Стратифицированное общество, состоящее из слабовыраженных классов с привилегиями и различными точками зрения, в большей степени подвержено изменениям, чем однородное общество. Однако если в стратифицированном обществе происходит резкое обособление отдельных групп, в результате чего они вырабатывают свои собственные кодексы поведения, их консерватизм в отношении своих специфических установок может легко сравниться с таковым в нестратифицированных обществах, причем степень сходства будет тем выше, чем более эксклюзивный характер они носят. Примером может служить кодекс чести, господствовавший до недавнего времени среди офицеров европейских армий, который требовал разрешения на дуэли споров, затрагивающих вопросы чести, – в понимании данного сословия, в то время как судебное разбирательство считалось унижением. Подобные явления встречаются и в первобытном обществе. Так, кодекс чести общества Бешеных Псов у индейцев Великих равнин требовал от членов большей храбрости, чем ожидалось от обычного воина.
Отсутствие стратификации, возможно, объясняет сильный консерватизм эскимосов. Эскимосская культура изолирована от контактов с чужими культурами, а их общество отличается удивительной однородностью: все домохозяйства находятся практически на одном уровне и в полной мере участвуют в племенной культуре. В отличие от постоянства их культуры у индейцев Британской Колумбии наблюдаются сравнительно быстрые изменения. Они сталкиваются с культурами разных типов, и в силу разнообразия привилегий отдельных людей, семей и обществ их обычаи находятся в состоянии постоянного изменения.
Вероятность изменений выше, когда забота о сохранении обычаев вверяется узкому кругу лиц. У многих племен за точность отправления священных обрядов отвечают несколько жрецов или один вождь или жрец. Предполагается, что они сохраняют церемониал в неизменном состоянии во всех его деталях, тем не менее мы имеем множество свидетельств того, как из-за забывчивости, честолюбия, философских измышлений, работы воображения или преждевременной смерти хранителя тайного знания эти формы могут претерпевать резкие изменения.
Влияние человека на культуру зависит не только от его силы, но и от готовности общества принять перемены. В условиях неустойчивости культурной жизни, вызванной контактом европейской и первобытной цивилизаций, люди получают возможность оказывать заметное влияние на жизнь племени. Нелегко найти случаи, когда новое изобретение может быть приписано конкретному человеку, однако у нас имеются свидетельства того, как неожиданно может распространиться некий новый элемент, предложенный или изобретенный туземцем, а иногда и чужаком. В качестве примера такого изобретения можно привести замок, разработанный эскимосами с пролива Смит-Саунд для замены сломанных ружейных замков, которые они не могли починить без необходимых инструментов и материалов. Переход от слоновой кости для наконечника и головки гарпуна к железу, возможно, произошел не без помощи американских и шотландских китобоев, тем не менее новые материалы быстро прижились.