Серьезную душевную борьбу, вызванную конфликтом между инстинктивной реакцией и традиционной социальной этикой, иллюстрирует случай самоубийства среди эскимосов. Осенью семья потеряла ребенка, и, по обычаю, старая меховая одежда должна была быть выброшена. Шкур в тот год было мало, и вторая смерть в семье стала бы для всех ее членов настоящим бедствием. Это побудило старую, немощную бабушку, которую я хорошо знал, уйти ночью из дома. Под выступом скалы, подальше от детей и внуков, чтобы они не заразились от соприкосновения с ее трупом, она собиралась умереть от холода. Однако ее хватились, нашли и вернули. Она ушла во второй раз, и тогда уже родственники смогли найти только ее мертвое тело.
А вот другой пример – сибирское племя чукчи. Они считают, что каждый человек будет жить в будущей жизни в том же состоянии, в котором он оказался в момент смерти. Вследствие этого дряхлеющий старик желает умереть, чтобы не жить калекой в бесконечном будущем, и сын обязан его убить. Сын верит в справедливость просьбы отца. В то же время он испытывает к отцу сыновнюю любовь – возможно, это в большей степени любовь к уважаемому члену их небольшой общины, – и здесь возникает конфликт между почтением и традиционными обычаями племени. Как правило, побеждают обычаи, но не без серьезной борьбы.
Поучительным примером могут служить исследования подростков группы островов Самоа, проведенные доктором Маргарет Мид. Мы наблюдаем отсутствие в их жизни наших типичных трудностей и при этом наличие других сложностей. На фоне свободной сексуальной жизни, отсутствия большого количества противоречивых идеалов, спокойного и расслабленного отношения к жизни такое кризисное явление, как подростковый возраст, отсутствует, однако трудности возникают уже в более поздний период, когда бывшие подростки сталкиваются со сложностями супружеской жизни. Аналогичный пример можно привести из жизни одного из наших юго-западных индейских племен зуни, среди которых, по мнению доктора Рут Л. Банзл, культивируется подавление амбиций, стремление быть похожим на ближнего и не выделяться. Это приводит к своеобразному обезличенному отношению и такой степени формализма, что индивидуальные кризисы практически полностью подавляются.
В устойчивом обществе мы не часто встречаем тот конфликт поколений, на который веками сетуют старики, восхваляющие идеалы и обычаи своей молодости. По-видимому, сейчас этот конфликт острее, чем в прежние времена. Если это действительно так, то это, вероятно, обусловлено более высокой скоростью культурных изменений в наше время. Особенно ярко данный конфликт проявляется в тех случаях, когда родители воспитываются в культуре, существенно отличающейся от той, в которой растут их дети. В Америке это часто случается с иммигрантами, выросшими в консервативных сельских районах Европы, в то время как их дети растут в американских городах и получают образование в американских школах. В устойчивой, однородной культуре юношеская половая раcпущенность может иногда приводить к конфликтам иного характера между старшими и младшими.
Мы недостаточно владеем этими вопросами, но наши антропологические знания позволяют высказать самые серьезные сомнения в физиологической детерминированности или необходимости возникновения многих кризисов и трудностей, характерных для жизни человека в нашей цивилизации. Тщательное изучение аналогичных ситуаций в зарубежных культурах внесет серьезный вклад в прояснение этой принципиально важной для теории образования проблемы.
Являются ли сомнения, одолевающие человека в этот период, полезными или вредными? Разумеется, желательно избегать крайних проявлений внутренней борьбы, и облегчить переход к более спокойной стадии можно за счет уменьшения степени привязанности к ситуации, против которой человек вынужден бунтовать.
Отсутствие свободы в нашем поведении характерно не только для необразованных людей, оно преобладает в мыслях и поступках всех слоев общества.
Пытаясь сформировать свое мнение, мы склонны принимать на веру суждения тех, кто по своему образованию и роду деятельности вынужден заниматься данными вопросами. Мы полагаем, что их мнение должно быть рациональным и основанным на разумном понимании проблем. В основе этого убеждения лежит подразумеваемое предположение о том, что они обладают специальными знаниями и могут свободно формировать совершенно рациональные мнения. Однако очевидно, что не существует ни одной социальной группы, в которой господствовала бы такая свобода.
Интересные выводы в отношении подобных ситуаций можно сделать на основании анализа поведения в довольно сложных примитивных обществах, где присутствуют различия между социальными классами. В качестве примера можно привести индейцев Британской Колумбии, среди которых резко различаются люди знатного происхождения и простолюдины. В данном случае в традиционном поведении этих двух классов наблюдаются значительные расхождения. Социальная традиция, регулирующая жизнь знатных особ, во многом аналогична социальной традиции нашего общества. Большое внимание уделяется строгому соблюдению условностей и внешней эффектности, никто не может сохранить свое положение в высшем обществе без достаточного уровня показной роскоши и без строгого соблюдения принятых норм поведения. Эти требования настолько фундаментальны, что чрезмерная чванливость и презрение к простым людям становятся обязательными социальными критериями достойного вождя. Контраст между нормами приличий знати и простого народа разителен. От простых людей ожидают смирения, милосердия и всех тех качеств, которые мы считаем приятными и гуманными.
Аналогичные наблюдения можно сделать во всех случаях, когда в силу сложной традиции тот или иной социальный класс выделяется из общей массы людей. Вожди полинезийских островов, короли Африки, знахари многих стран представляют собой примеры, когда поведение и мышление социальной группы сильно изменяется в результате ее обособления от основной массы людей. Они образуют закрытые общества. В целом в обществах такого типа люди считают своим идеалом те действия, которые можно характеризовать как гуманные; отнюдь не все их действия соответствуют гуманному поведению, но на основании их критериев оценки людей можно сделать вывод, что признаваемые нами фундаментальные альтруистические принципы признаются и ими. С привилегированными классами дело обстоит иначе. Вместо общечеловеческих интересов преобладают классовые; и, хотя нельзя утверждать, что поведение отдельных представителей этого класса эгоистично, оно всегда формируется таким образом, что интересы класса, к которому принадлежит человек, превалируют над интересами общества в целом. Если необходимо обеспечить себе звание и укрепить положение семьи, уничтожив несколько врагов, то человек без колебаний идет на убийство. Если стандарты класса требуют, чтобы его члены не занимались рутинной работой, а посвятили себя искусству или обучению, то все члены класса будут соперничать друг с другом в достижении этих успехов. Именно поэтому каждый обособленный класс находится под гораздо более сильным влиянием особых традиционных представлений, чем остальной народ; не то чтобы народ был свободен рационально мыслить и его поведение не определялось традицией, но традиция не столь специфична и ее границы не столь строго очерчены, как в случае обособленных классов.
Это наблюдение имеет большое значение для понимания условий жизни нашего общества. Его влияние на проблему психологического значения национализма сразу же станет очевидным, поскольку нация тоже представляет собой обособленный класс, закрытое общество, хотя и обособленное по другим принципам, а характерной чертой национализма является то, что его социальные стандарты считаются более фундаментальными, чем общечеловеческие, или, скорее, члены каждой нации предпочитают считать, что их идеалы являются или должны быть истинными идеалами человечества. Недавно ушедший из жизни президент США Вудро Вильсон однажды выразил это заблуждение следующими словами: если мы, американцы, ориентируемся на некие идеалы, то мы должны сделать так, чтобы и другие ориентировались на них, имея в виду, в частности, Мексику. В то же время это наглядно показывает, что нельзя ставить классовый и индивидуальный эгоизм в один ряд, иначе это станет фундаментальной ошибкой: можно найти прекрасные примеры бескорыстной преданности интересам нации, героизма, который тысячелетиями справедливо превозносился как высшая добродетель, и при этом трудно понять, что тем не менее вся история человечества представляет собой движение в сторону общечеловеческого идеала, а не национального. И в самом деле, мы же не перестаем восхищаться самопожертвованием великого человека, даже если соотносим его действия с идеалами, которые не были его идеалами и которые, возможно, в силу времени и места, в которых он жил, вообще не могли быть его идеалами?
Это наблюдение имеет и еще одно важное следствие. Индустриальное и экономическое развитие в современном мире привело к такой дифференциации населения, какой не было ни в одном первобытном обществе. Занятия различных слоев современного европейского или американского общества отличаются друг от друга настолько, что во многих случаях людям, говорящим на одном языке о своей повседневной работе, практически невозможно понять друг друга. Идеи, которыми оперируют ученый, художник, торговец, делец, рабочий, настолько различны, что их объединяет лишь несколько фундаментальных элементов. Математика, химика, биолога, врача, инженера поймут разве что однокурсники. Терминология банкира, бухгалтера, портного, фермера, охотника, рыболова, повара им будет непонятна, если только в рамках своей профессии они не знакомы с теми или иными профессиями и специальностями. И здесь можно снова заметить, что профессии с наиболее узкой специализацией в интеллектуальном или эмоциональном плане требуют наиболее длительного обучения, а обучение всегда подразумевает прививание передаваемых из поколения в поколение идей. Даже в своих собственных дисциплинах большинство профессионалов находится под сильным влиянием традиционного обучения. Свидетельством тому служат возникновение и упадок научных школ, мода на направления исследований. Еще важнее рассмотреть влияние специализации. Критическое изучение одного направления науки, как представляется, не порождает критического отношения к другим аспектам культуры. Представляется, что в сознании очень многих людей крити