Даже в ходе беглого знакомства с историей человечества становится очевидным, что случайности такого рода являются правилом во всяком обществе, ибо ни одно общество не является изолированным, а существует в более или менее тесных отношениях со своими соседями.
Контролируемые условия могут иметь и совершенно иную природу. Дичь, которой питаются люди, может сменить место обитания или вымереть, лесистая местность может стать открытой. Все случаи изменения географических или экономических условий влекут за собой перемены в структуре общества, но они суть случайные события, никак не связанные с внутренним устройством самого общества.
В качестве примера можно рассмотреть историю Скандинавии. Если мы попытаемся понять, что представляет собой конкретный народ в настоящее время, нам следует выяснить его происхождение. Мы должны рассмотреть климатические и географические изменения, произошедшие с того периода, когда ледники плейстоцена отступили и позволили человеку осесть в тех местах, изменения в растительности, ранние контакты с южными и восточными соседями. Все это не имеет никакого отношения к законам, которые могут управлять внутренней жизнью общества. Это случайности. Если бы жители Центральной Европы не оказали никакого влияния на Скандинавию, люди не были бы такими, какие они есть. Эти факторы не могут быть устранены.
По этим причинам всякая культура может быть понята только как результат исторической эволюции. В значительной степени она определяется внешними событиями, которые ни в коей мере не порождены внутренней жизнью народа.
Можно допустить, что эти условия не преобладали в ранние времена, что первобытные общества были изолированы и что законы, управляющие их внутренним развитием, можно уяснить непосредственно из сравнительного изучения их культур. Это не так. Даже самые простые группы, с которыми мы знакомы, развивались благодаря контактам с соседями. Бушмены Южной Африки учились у негров, эскимосы – у индейцев, негритосы – у малайцев, ведды – у сингалов. Культурное влияние не ограничивается близкими соседями; в ранние времена пшеница и ячмень распространились по значительной части Старого Света; индейскую кукурузу выращивали в обеих Америках.
Если мы обнаружим, что правовые формы Африки, Европы и Азии похожи и отличаются от их аналогов в первобытной Америке, из этого не следует, что американские формы являются более древними или что американские и старосветские формы представляют собой звенья в естественной последовательности, если только не может быть наглядно продемонстрирован фактический, обусловленный порядок развития. Гораздо более вероятно, что в результате культурного контакта правовые формы Старого Света распространились на более обширной территории.
Более чем сомнительно, что на основе простого статического изучения культурных форм во всем мире можно выстроить историческую последовательность, которая бы отражала законы культурного развития. Любая культура предполагает сложный процесс развития, и в силу тесных связей людей, населявших на раннем этапе обширные территории, нельзя предполагать, что случайные причины, изменявшие ход развития, нивелируют друг друга и что огромная масса имеющихся теперь в нашем распоряжении свидетельств раскроет нам картину закона эволюции культуры.
Я далек от утверждения, что общих законов, объяснявших бы развитие культуры, не существует. Какими бы они ни были, в каждом конкретном случае на них накладывается масса случайностей, которые в реальных событиях, вероятно, имели гораздо более весомое значение, чем общие законы.
Мы можем признать определенные причинно-следственные отношения между экономическими условиями жизни народа и численностью населения. Количество особей охотничьего племени, населяющего определенную территорию, очевидно, ограничено доступным количеством дичи. Как только численность населения превысит максимум, который можно поддерживать в неблагоприятный год, наступит голод. Если тот же народ развивает сельское хозяйство и совершенствует навыки сохранения запасов пищи на длительный период, то он сможет позволить себе увеличение плотности населения, причем у всякого человека будет больше времени на досуг, и число людей, наслаждающихся досугом, тоже вырастет. Такие условия благоприятны для роста населения. Можно утверждать, что степень сложности культуры и общая численность населения, взаимосвязано. Стоит ли ожидать реализации данной закономерности в данной популяции на самом деле – это совершенно другой вопрос.
В качестве дополнительного примера того, что можно назвать социальным законом, я называю переосмысление традиционного поведения и верований. Как правило, можно утверждать, что интерпретация обычаев и представлений не совпадает с их историческим значением, а зиждется на общих культурных тенденциях того времени, когда дается интерпретация. Примеры уже приводились ранее.
Однако не будет лишним привести еще один пример того, что можно назвать социальным законом. Различные формы церемониального поведения характерны для важных действий, если их выполнение сопряжено с трудностями и вероятностью неудачи или же ответственных действий, связанных с опасностью. Создание каноэ нередко воспринимается как акт большой церемониальной важности, например в Полинезии, или сопровождается суевериями и ритуалами, как на северо-западном побережье Америки. Охота и рыбалка, от которых зависит пропитание людей, сельскохозяйственные работы, скотоводство и военные походы почти всегда связаны с более или менее разработанным церемониалом и сложными верованиями. В целом чем сильнее эта корреляция, тем серьезнее успех или неудача влияют на жизнь народа. Тот же закон проявляется в официальных торжествах, с помощью которых мы любим отмечать великие технические достижения, завершение периода образования у молодежи или открытие важного собрания.
Такого рода обобщенные умозаключения возможны, но они не позволяют нам предсказать ход реальных событий в конкретной культуре. Они также не позволяют установить общие законы, определяющие вектор исторического развития культуры.
При попытке применить результаты антропологических исследований к проблемам современной жизни не следует ожидать результатов на том же уровне, что были получены в ходе контролируемых экспериментов. С учетом чрезвычайно сложных условий не могут не возникнуть сомнения в вероятности обнаружить какие-либо значимые законы. Определенные очевидные тенденции в социальном поведении действительно существуют, однако условия, в которых они проявляются, формируются случайным образом в той мере, в какой разнообразная деятельность общества и его отношения с внешним миром логически не связаны. Приведем лишь один пример: техническое развитие электричества зависело от чисто научных изысканий. Научные открытия зависели от общего прогресса физики и от чисто теоретических интересов. Далее вступила в действие тенденция нашего времени задействовать каждое открытие для технических усовершенствований. Изменения жизни, вызванные внедрением телефона, радио, рентгеновских лучей и многих других изобретений, так мало связаны с самим научным открытием, что по отношению к ним оно играет роль случайности. Если бы некоторые из этих открытий были сделаны в другое время, их влияние на нашу социальную жизнь могло быть совершенно иным. Таким образом, всякое изменение в одном аспекте социальной жизни выступает как случайность по отношению к другим, связанным с ним лишь незначительно.
В силу этих причин антропология никогда не станет точной наукой, в том смысле, что на основании знания о состоянии общества в определенный момент она могла бы предсказать дальнейшие события. Быть может, у нас получится познать отдельные социальные явления. Но я не верю, что мы сможем когда-нибудь объяснить их, сведя их все к социальным законам.
Эти точки зрения надлежит иметь в виду при попытке изучения проблем культурного прогресса. Они также полезны в критике некоторых теорий, на которых основаны современные социальные устремления.
Быстрое развитие науки и техническое применение научных знаний представляет собой впечатляющие показатели прогресса современной цивилизации.
Рост объема знаний и уровня контроля над природой, внедрение новых инструментов и процессов в дополнение к тем, которые были известны ранее, вполне можно назвать прогрессом, поскольку ничего не теряется, но приобретаются новые силы и открываются новые возможности. В значительной степени прирост знаний является устранением ошибок и в этом смысле также представляет собой прогресс. Введение новых методов управления природой невозможно оценить с помощью какого-либо качественного стандарта. Речь идет о количественном увеличении масштабов предыдущих достижений. При признании прежних ошибок в качестве стандарта выступает истина; но в то же время признание ошибок предполагает более рациональные, часто полезные выводы. Во всех этих достижениях задействован процесс мышления. Они воплощают результат интеллектуальной работы, которая охватывает все более широкие области и становится все более скрупулезной.
Открытие методов сохранения пищи, изобретение разнообразных орудий охоты и инструментов для производства одежды, жилищ и утвари для повседневной жизни; возникновение сельского хозяйства и установление отношений с животными, что привело к их одомашниванию; камня, кости и дерева металлом – все это ступени длинной лестницы, приведшей нас к современным изобретениям, список которых теперь пополняется с ошеломляющей быстротой. Знания растут стремительными темпами. Простые наблюдения за природой привели человека к познанию многих базовых факторов: форм и повадок животных и растений, движений небесных тел, изменений погоды и полезных свойств материалов, огня и воды.
Первая попытка систематизации приобретенных знаний и сознательного поиска, направленного на расширение границ познания, представляла собой длительный и трудный процесс. На заре цивилизации воображение помогало устанавливать причинно-следственные связи между явлениями природы или предлагать телеологические объяснения, которые удовлетворяли разум. Постепенно поле для игры воображения сужалось, и тогда следовали серьезные попытки подвергнуть гипотезы воображения тщательной проверке наблюдением.