Таким образом, мы можем констатировать прогресс в определенном направлении в области изобретений и знаний. Если оценивать общество исключительно по научно-техническим достижениям, то можно легко начертить линию прогресса, который, хотя его и нельзя назвать равномерным, идет от простых к более сложным формам.
Другие аспекты культурной жизни не всегда можно расположить в виде поступательного и последовательного движения.
Это можно проиллюстрировать на примере изменений в культурной жизни, вызванных прогрессом технических знаний и умений. Примитивные племена, вынужденные посвящать все свои силы и время приобретению самых необходимых для жизни вещей, не сильно преуспели в создании того, что могло бы способствовать получению удовольствия от жизни. Их комфорт, социальные удовольствия, произведения искусства и церемонии ограничены повседневными потребностями. Они начинают процветать, когда условия жизни позволяют тратить время на досуг. Влияние досуга на культурную жизнь можно продемонстрировать сравнением тяжелой жизни фуэгинов, эскимосов, австралийцев и бушменов с бытом людей, наслаждающихся изобилием еды и длительным периодом отдыха, когда нет необходимости делать запасы. Богатство продуктов у африканских негров, время, отведенное ими под обряды и общественные действа, составляют результат сравнительной свободы от заботы о повседневном пропитании. Рыбаки, например, на северной части Тихоокеанского побережья Америки, в сезоны отдыха, когда они питаются запасами провизии, развили сложное искусство и богатую социальную и церемониальную жизнь на основе активного интереса к самим себе. Изобилие еды обеспечило меланезийцам богатую внутреннюю жизнь. У первобытных людей во всех регионах мира досуг и обогащение культуры идут рука об руку, ибо с досугом развиваются новые потребности, а новые потребности дают толчок новым изобретениям. Но одного досуга недостаточно. Если человек не участвует в многочисленных видах культурной деятельности, если его жизнь ограничена узкими рамками, досуг не приносит пользы. В первобытном обществе участие каждого в жизни племени создавало условия для полезного проведения свободного времени. Там, где создан класс людей с правом на досуг, а другая часть людей вынуждена на него трудиться, извлечь выгоду из более благоприятных условий может только данный [привилегированный] класс.
Нашу цивилизацию можно упрекнуть в том, что мы не научились использовать значительно возросший объем досуга так, как это делал первобытный человек. До недавнего времени интенсивность технической деятельности, порождающая все более активное стремление к комфорту и удобствам, предъявляла такие требования ко времени всех людей, что для большинства досуг был сильно ограничен. Тем не менее в течение последнего столетия время, необходимое для ручного труда, значительно сократилось. В последнее время облегчение производственных процессов с помощью механических средств и рационализация промышленности, а также создание все новых центров производства без соответствующего увеличения центров потребления сформировали условия, при которых досуга предостаточно, но он распределен так, что часть людей занята лихорадочной деятельностью, а многие другие как бы стоят в стороне, вне потоков производства, и поэтому не могут с пользой провести вынужденный досуг, не создают новых культурных ценностей и лежат мертвым грузом на пути человеческого прогресса.
Таким образом, развитие технических знаний, не сопровождаемое соответствующей социальной корректировкой в распределении досуга, привело к растрате человеческой энергии, которая могла бы помочь людям наслаждаться жизнью.
Согласно представлениям о жизни примитивного общества, досуг обогащает человеческую жизнь, по крайней мере, когда все активно участвуют в производстве культурных ценностей. Свободное время для всех часто обеспечивается за счет сезонного отдыха, когда всякий человек может участвовать в социальной жизни племени.
Обнищание масс, вызванное неудачным распределением досуга, конечно, не подходит к определению культурного прогресса, и сам термин «культурный прогресс» можно использовать только в ограниченном смысле. Он относится к увеличению объема знаний и усилению контроля над природой.
Прогресс во всяком аспекте общественной жизни, за исключением познания и контроля над природой, с трудом поддается измерению.
Может показаться, что низкая ценность жизни в первобытном обществе и жестокость первобытного человека свидетельствуют о низком этическом уровне. Можно продемонстрировать прогресс в этическом поведении при сравнении первобытного общества с нашим. Вестермарк и Хобхаус весьма подробно рассмотрели эти данные и предложили подробную теорию эволюции моральных идей. Их обоснование выглядит вполне правдиво, но я не считаю, что оно отражает развитие моральных идей, вероятнее всего, это проявления одних и тех же нравственных понятий в различных типах общества в формах, меняющихся в зависимости от объема знаний.
Мы должны помнить о значении чистого образа жизни, следовании всем добродетелям, требуемым традицией. Почти у каждого племени есть специфический свод правил по сохранению сексуальной чистоты и необходимости избегать действий или предметов, которые могут нести отпечаток нечистоты. Нарушение любого из социальных обычаев, имеющих сильное эмоциональное значение в жизни народа, считается грехом. История греха, или наказуемого проступка, в нашей цивилизации свидетельствует о том, что диапазон этих понятий варьируется в зависимости от того, насколько рационально мы относимся к определенному аспекту социальной жизни. Инакомыслие считалось преступлением, атеизм – чем-то непростительным; нелегко было оправдать нарушение пищевых табу; работа в воскресенье – грех. Нестандартное сексуальное поведение было и остается наказуемым, хотя мы начинаем признавать его результатом биологических факторов, так что оно рассматривается в большей степени как патологическое состояние, нежели как наказуемый проступок. Ранее для сексуальных отношений нужно было получать соответствующий статус по разрешению церкви или государства, теперь в данной области наблюдаются значительные послабления. Стремление избегать всех этих грехов; благочестие, включающее соблюдение ограничений, освященных церковью; сексуальная чистота до того момента, когда церковь и государство одобрят сексуальные отношения, – нарушения всех этих понятий по своему характеру аналогичны грехам, встречающимся в первобытном обществе. Жизнь мучеников, погибших за убеждения, противоречащие социальным законам своего времени, на протяжении всей истории служит иллюстрацией того, насколько сильно нарушение этих законов воспринималось как непростительный грех. Жизнь племен изобилует аналогичными примерами как в реальных событиях, так и в новеллистических сказках. Нарушители этих законов – как неверующие, так и неосторожные грешники – наказываются сверхъестественными силами и обществом. Нарушение общественного закона об инцесте, игнорирование табу, пропуск предписанного очищения считаются непростительными грехами. Совершенно ясно, что во всех этих случаях речь идет в большей степени о прогрессе знаний, когда традиционные методы регулирования жизни устаревают, нежели о преобразовании чувства этического долга, которое приводит к изменениям в этическом поведении.
Вопрос скорее в том, существуют ли определенные фундаментальные этические установки, которые проявляются в различных формах во всех ветвях человечества.
Если ограничить рассуждения закрытым обществом, к которому принадлежит индивид, заметные различия в принципах морали не обнаружатся. В другом месте мы видели, что в закрытом обществе без деления на ранги, по крайней мере в теории, в качестве идеального кредо, как и у нас, выступает абсолютная солидарность интересов и равное для всех моральное обязательство по альтруистическому поведению. Жестокость может проявляться к рабам или членам других обществ. Их правами могут пренебрегать. Обязательства же внутри общества считаются безусловными для исполнения. Преобладающее в коллективе представление о фундаментальном, даже специфическом различии между членами закрытого общества и чужаками препятствует развитию такого чувства, как сострадание.
Мы считаем себя вправе убивать опасных для общества преступников, убивать в целях самообороны и на войне. Кроме того, мы убиваем животных на охоте ради удовольствия и азарта погони. Такие же правила преобладают и в первобытном обществе. При этом они производят иное впечатление, ибо там преступление, самооборона, война и убийство животных имеют иное значение, чем у нас. Нарушение законов, регулирующих брак, может считаться чудовищным преступлением, ставящим под угрозу существование всего общества, ибо оно вызывает гнев сверхъестественных сил; незначительное на первый взгляд нарушение хороших манер может восприниматься как смертельное оскорбление. Преступником может стать человек, которого подозревают в колдовстве, а тот, кто видит в этом для себя опасность, может посчитать себя вправе в порядке самообороны его убить. Война может быть начата не на тех официальных основаниях, обычно озвучиваемых в рамках современных международных отношений (хотя они довольно часто игнорируются, если этого требуют необходимость или выгода), но в силу вражды между группами, которая вспыхивает при малейшей провокации и без предупреждения, допуская то, что мы должны назвать самым низким вероломством.
Действительно, в жизни первобытного человека месть как право и долг ощущается довольно остро, и ее форма чрезмерно более жестока, чем это допускают наши этические нормы. При оценке психологических причин этого различия надлежит учитывать несравненно более серьезные опасности, которым подвергается жизнь в первобытном обществе. Превратности погоды, риски во время охоты, вероятность нападения диких животных или врагов делают жизнь гораздо более опасной, чем в цивилизованных обществах, и притупляют чувство страдания. Бездумное удовольствие, которое испытывают дети, издеваясь над животными и калеками, выражающее их неспособность идентифицировать свои собственные психические процессы с психическими процессами других людей, вполне соотносится с действиями первобытного человека. Значение этой аналогии лучше всего уяснить, если сравнить наше сочувствие к страданиям животных с индуистским. В то время как мы убиваем животных, нужных нам для еды, хотя и не причиняем им лишних страданий, для индуса всякая жизнь священна. Мы требуем права убивать животных, которые нам нужны; индус же распространяет право на жизнь на всех своих собратьев [живых существ].