В соответствии с вышесказанным при всех своих 600 статьях Боас не оставил после себя множества книг. Его первая большая работа, «Ум первобытного человека» (1911), хотя и выражает во многом его взгляды и идеи, в основном представляет собой переиздание статей, нанизанных на одну тему. Немецкое издание, Kultur und Rasse, 1914 является не столько переводом, сколько более связной переработкой. Все остальные труды относятся к последним пятнадцати годам жизни Боаса: «Первобытное искусство» (1927); «Антропология и современность» (1928); «Общая антропология» (1938); пересмотренное издание «Ума первобытного человека» (1938), которое более точно повторяет немецкий вариант; наконец, «Раса, язык и культура» (1940). Последняя книга представляет собой своего рода собрание работ, Gesammelte Abhandlungen, воплощающее его собственный отбор того, что он считал наиболее важным в своих статьях, выступлениях и монографиях, и поэтому дающее наиболее полный взгляд на его творчество.
Вопреки широко распространенному обычаю, особенно среди пожилых людей, берегущих свое время, Боас довольно редко выступал в качестве соавтора. По-видимому, это было вызвано принципиальным нежеланием или, по крайней мере, вкусовыми соображениями. Во всяком случае, это согласуется с его личным стандартом индивидуальной самодостаточности. Он с гораздо большей вероятностью переработает и улучшит работу ученика, не требуя признания. Исключение составляли случаи с информантами из коренного населения, такими как Хант и Делория. Боас был одним из первых, кто вписал имена информантов в историю науки. «Общая антропология», справочник или учебник, написана восемью авторами. Вероятно, Боас, хотя его часто призывали к этому, уклонялся от подготовки общей систематической или тематической работы и в конце концов пошел на компромисс с соавторством. Он неоднократно выражал нежелание представлять массу фактов, которые сам не контролировал или не проверял лично.
Лучший ответ, который можно дать на часто задаваемый вопрос о том, в чем суть научного вклада Боаса, таков: во‑первых, он поставил огромное число новых вопросов; во‑вторых, находил на некоторые из них ответы; в‑третьих, эти ответы всегда были методологически ограничены (он видел заблуждения других и воздерживался от своих собственных). При всей своей безграничной энергии к продвижению вперед он знал, где остановиться, и строго соблюдал границы доказательств.
Калифорнийский университет, Беркли
Рут БенедиктФранц Боас как этнолог
Когда Боас начал свой путь в антропологии, в науке уже был достигнут значительный прогресс. В Германии переживали профессиональный расцвет Адольф Бастиан и Фридрих Ратцель, в Англии – Эдуард Тайлор. Ратцель в своих исследованиях устанавливал, если использовать современный термин, культурные зоны и выводил их корни из географии и среды региона. Бастиан размышлял об «элементарных идеях» (Elementargedanken), лежащих в основе всех форм человеческой мысли, как цивилизованной, так и примитивной, и сравнивал европейскую философию с воззрениями дописьменных племен. Тайлор сидел в своей библиотеке, собирая воедино рассказы путешественников о диковинных народах. Он создавал из хаоса порядок, какой бы научной проблемы ни касался – будь то создание самого краткого определения религии или выявление связи между матрилокальностью и странными особенностями поведения.
Однако перед Боасом, посвятившим себя антропологии, с самого начала стояла проблема, которую, по его мнению, данные антропологии могли разрешить, и в его сознании все его обстоятельные труды по этнологии образовывали единство, проистекавшее из интереса к данной проблеме, который он сохранял на протяжении всей своей жизни. Поэтому важно сформулировать, в чем именно он эту проблему видел. Сам он нередко упоминал, что она заключается в отношении между миром объективным и миром субъективным – в том виде, в каком он сформировался в различных культурах. Он хотел изучать культурные установки человека с помощью тех же индуктивных методов, которые оказались незаменимыми при изучении природного мира. Сам он полагал, что его работа в области этнологии заключалась в попытке такое исследование осуществить.
В свою первую поездку к эскимосам Боас отправился именно для того, чтобы понять, как природная среда влияет на человеческий разум. В 1870–1880‑х годах он учился в университете в Германии и по своим философским воззрениям считал себя убежденным материалистом. Ему представлялось, что предметом его изучения будет влияние природной среды на чувственные реакции эскимосов. За год жизни среди эскимосов он увидел, что проблема эта на самом деле гораздо сложнее, и это открытие означало для него, что материализм в том виде, в котором он его принимал, не мог объяснить все должным образом. Он понял, что восприятие человеком действительности нельзя объяснить исключительно с точки зрения физики и материи: еще бóльшую значимость здесь имеют установки, созданные человеком, порождения человеческого разума. Эти изобретения культуры могут идти вразрез с объективной реальностью, они могут быть как рациональными, так и иррациональными. Однако у каждого из них было свое собственное рациональное обоснование, и Боас считал, что обнаружить его можно, только если досконально изучить его в конкретных культурах, найти его след в грамматических категориях языка, проследить его распространение от племени к племени и от континента к континенту и зафиксировать, как одни и те же установки выражаются, например, в религии или в общественном устройстве.
Боас смотрел на изучение этих субъективных миров совершенно иначе, нежели Ратцель или Бастиан. Ему представлялось, что эту проблему надлежало изучать строго индуктивными методами, как в естественных науках, в области которых он получил свое образование. Взгляды Боаса на метод, в самом деле, были практически противоположны попыткам Бастиана найти «основные формы мысли, “развивающиеся с железной необходимостью повсюду, где живет человек”»[16]. Цель антропологических изысканий Боаса отличалась также и от цели Тэйлора, который никогда не видел проблему этнологии в тщательном изучении моделей культуры на месте. Боас ясно сформулировал цель своих исследований в одной из первых опубликованных статей: «Первая задача этнологии – критический анализ черт всякого народа. Это в надлежащей мере охватить более широкий спектр культур, и так мы, в конце концов, сможем не предвзято взглянуть на нашу собственную цивилизацию»[17].
То, как Боас сформулировал основную проблему этнологии, произвело революцию в ее методологии. В середине 80‑х годов XIX века этнологические данные состояли из более или менее информативных заметок путешественников и миссионеров. Они отнюдь не были систематическими исследованиями и не учитывали все нюансы, которые позволили бы описать субъективный мир изучаемого племени. Однажды Боас сказал: «Даже Тайлор полагал, что обрывочных сведений, почерпнутых там и сям, для этнологии будет достаточно». Полевым работам Боасу пришлось учиться на собственном опыте, и он всегда повторял, что на момент работы с эскимосами этих навыков ему еще недоставало. Он почувствовал, что стал осознавать необходимые способы исследования только во время своей первой экспедиции на северо-восточное побережье Америки. Всякая наука развивается синхронно с развитием ее методологии. Самым большим шагом в развитии методологии за всю историю антропологии стал этот упор на то, что антрополог сам обязан вести систематическое и всеобъемлющее полевое исследование. Были люди, на основе своих наблюдений предоставившие неплохие сведения о первобытных обществах, например, в Америке это были Банделье, Морган и отцы-иезуиты. Чрезвычайно много странствовал Бастиан. Но никто не предполагал провести тщательное исследование духовной жизни человека, как она выражается во всех аспектах культуры, – исследование наравне с изучением мира природы.
В первые годы профессиональной деятельности Боаса изучение субъективного мира человека неизбежно упиралось в проблему распространения культур. На словах его значимость признавали все исследователи, но на деле его последствия для любой теории культуры не были признаны ни эволюционистами, делавшими акцент на сменяющих друг друга стадиях развития культуры, ни Бастианом, полагавшим, что все общества приходят к одним и тем же основополагающим достижениям человеческого разума одинаково[18]. В своей первой монографии о народах северо-западного побережья «Легенды индейцев с северного тихоокеанского побережья Америки» (Indianische Sagen von der Nord-Pacifischen Küste Americas, 1985) Боас приводит подробное исследование распространения фольклора. Оно показало две вещи: по мере продвижения на восток и на юг непосредственно северного материала становилось все меньше; с привнесением чужеродного материала мифология каждого отдельного племени обогащалась. Он значительно углубил это исследование в 1916 году в своих сопоставительных заметках к «Мифологии цимшиан», и общий объем приведенных в них сведений просто огромен. Но он мог бы обобщить значение таких исследований предельно просто: «Прежде чем взяться за установление законов развития культуры всего человечества, необходимо сначала понять процесс развития отдельной культуры»[19]. Важно было показать, что субъективные миры человека суть не растения, расцветшие из некоего самостоятельного семени, а скорее конструкции, в свое время подвергнутые влиянию всех случайных контактов с другими народами.
В 1896 году Боас определил цели диффузионистских исследований – «понять процессы», – что легло в основу всех его дальнейших изысканий в этой области. Чтобы понять, как человеческий разум творил культуру, сначала необходимо было рассмотреть процесс распространения различных черт. Это не было самоцелью и не давало ключа к пониманию культуры, но служило вспомогательным средством для решения данной проблемы. Конечной целью было понимание, как каждая человеческая общность создает свою собственную версию жизни и кодекс поведения. В 1902 году Ф. Боас сформулировал эту цель в своей работе «Этнологическое значение эзотерических доктрин» (The Ethnological Significance of Esoteric Doctrines). По его сло