Особое внимание Боаса к факторам среды, влияющим на рост, заключалось в подчеркивании важности таких социологических явлений, как режим питания, классовые различия, создающие полную или ограниченную возможность для развития, и т. п. Если бы он не понимал роли культуры, то, возможно, упустил бы из виду весьма любопытную деталь, отмеченную им в исследовании армян (1924–2): их крайняя степень брахицефалии[49] объясняется тем, каким образом армяне Старого Света убаюкивали младенцев. Критика евгенического движения чаще всего велась Боасом исключительно на уровне культуры. Он утверждал, что «желательный тип» не может быть определен объективно, а зависит от ценностей, установленных традицией: «Все решают господствующие культурные идеалы» (1938–1. С. 122).
Именно привычка мыслить в рамках культуры, по крайней мере частично, вела Боаса по пути, столь отичном от тех, которым следовали другие физические антропологи. В этом отношении его можно сравнить с другой выдающейся фигурой в данной области, Т. Уингейтом Тоддом, работы которого также отличались отсутствием шаблонных методов, а интересы не совпадали с интересами коллег. Недаром Тодд и Боас, оба преуспевшие в карьере на момент знакомства, относились друг к другу с глубоким уважением и советовались по вопросам, представляющим взаимный интерес. И тот и другой были настроены скептически касательно постановки ценности классификации типов в качестве цели исследования, их обоих занимали проблемы роста и развития, и они оба, несмотря на различие в подходах и методах, настаивали на том, чтобы при изучении физической формы учитывалась культурная среда испытуемых.
Очевидно, что воплощение в жизнь большей части вклада Боаса в физическую антропологию еще впереди. Только в вопросах детского развития Боас шел в ногу со временем, и только здесь его методы и открытия были использованы в полной мере. Его исследовательская программа по комплексному изучению жизни человека была едва начата. Его антирасистская позиция приобрела широкую поддержку, но осталась лишь частью гораздо более широкой полемики по этому вопросу. Научный подход Ф. Боаса к изучению расы, впрочем, так еще и не принят коллегами, большинство из которых продолжают заниматься таксономическими исследованиями. Некоторые английские биометристы, особенно те, кто изучает генетику животных, знают о математической работе Боаса и могут распространить ее на изучение человека, но пока этого не случилось.
Когда это все же произойдет, когда вопрос одомашнивания будет исследован более полно, когда будут поняты процессы формирования локальных типов и станет ясно, что человека нужно изучать во всех его проявлениях, тогда можно будет сказать, что физическая антропология освоила пути, проложенные исследованиями Боаса, и может, как и подобает науке, двигаться вперед к более совершенному пониманию животного, имя которому – человек.
Северо-Западный университет, Эванстон
Глэдис РейчардФранц Боас и фольклор
Заголовок «Франц Боас и фольклор», возможно, и звучит хорошо, но на самом деле неуместен. Профессор Боас изучал фольклор не потому, что был фольклористом, и не стал таковым, его исследуя. Он использовал фольклор как важную часть представляемого им целого для того, чтобы описывать племена, которыми интересовался, и изучать их культуру. Начав в 1888 году публиковать работы в этой области, в первую очередь эскимосские сказки и мифологию северо-западного побережья, Боас был поражен своеобразием местного материала по сравнению с аналогичным европейским, но тем не менее не считал его единственным в своем роде. Он заметил связь между выбранным им материалом и мифологией местных племен, в то время еще только отрывочно изученной, и приступил к поиску репрезентативных собраний фольклора, где один корпус текстов проливал бы свет на другой. Такое собрание всегда представляло для Боаса первостепенное значение, и колоссальный объем, которого оно достигло к настоящему времени, в значительной степени обусловлен его интересом к фольклору и поощрением поиска соответствующих материалов.
Публикации Американского фольклорного общества – 56 томов научного журнала «Американский фольклор» и 36 томов мемуаров – это главным образом заслуга профессора Боаса. Основав общество в 1888 году, он неустанно трудился в его интересах: как в те времена, когда не был его членом, так и тогда, когда им являлся. Хотя, конечно же, за ним всегда оставалось членство в совете. Боас избирался президентом общества в 1900 году, а также в 1932 и 1935 годах. Он стал его третьим редактором, сменив в 1908 году Александра Чемберлена, и пребывал в этом качестве до 1923 года. Чем больше становилось известно об американском фольклоре, тем больше Боас убеждался, что этот материал нельзя верно понять в отрыве от фольклора Старого Света. Многие его образцы сохранились в Америке среди франкоязычных жителей Канады, американцев испанского происхождения и негров. Они не только не забыли старые традиции, но и создали новые, изучение которых способствует пониманию процесса становления фольклора. Именно поэтому Боас поощрял запись сказок, загадок, пословиц, песен и т. п. у представителей этих, а также англоязычных групп, и собрание опубликованных обществом работ – просто необъятное поле для тех, кто хотел бы с ним поработать, поскольку оно уже вспахано и засеяно, но по большей части еще не возделано.
Другой материал, которым заинтересовались именно благодаря Боасу, – тексты на языках множества индейских племен. Они в некотором смысле представляют собой лишь вспомогательный материал для фольклориста, но хотя он этого пока и не осознает, это лучший тип источника. Боаса очень интересовали вопросы стиля, и он всегда отмечал, что в полной мере его можно изучить только при работе с языком, на котором была рассказана сказка. Однако он не имел в виду, что фольклорист должен в обязательном порядке изучить каждый такой язык, но, понимая связь между языком и стилем, можно лучше оценить текст при его дословном переводе, нежели при художественном. Собрания текстов – это золотая жила, еще не освоенная фольклористами, которая сохранила в себе многое из того, что при других обстоятельствах бы забылось.
При работе с собраниями текстов Боас всегда преследовал какую-нибудь цель. Он, конечно, понимал важность свободного поиска материалов, но не придерживался такого подхода в собственной практике. Первое собрание Боасом фольклорных записей смог пока превзойти только он сам. «Индийские сказания северной части Тихоокеанского побережья Америки» (Indianische Sagen von der Nord-Pacifischen Küste Amerikas, 1895) представляют собой тщательно отобранный корпус сказок с их анализом в конце книги. Последний позволил установить пространственные отношения между рассмотренными мифами. Иными словами, это было крайне познавательное исследование диффузии. Позднее в книге «Мифология цимшианов» (Tsimshian Mythology, 1916) Боас превзошел самого себя, но результаты в этот раз были уже совсем другими. Он не смог, да и не хотел удержаться от проведения дистрибутивного анализа, и включил его в работу, однако цель этого колоссального исследования была в том, чтобы показать, как сильно в мифах народа отражается его культура. Для Боаса именно это было главным при изучении социального устройства индейцев северо-западного побережья, и, возможно, к собственному удивлению, он обнаружил, что некоторые из обычаев, которые активно практиковались в жизни племен, отсутствовали в мифах. В результате, как и положено при добросовестном проведении исследований, возникли новые вопросы. «Мифология цимшианов» до сих пор остается эталоном методов и результатов исследования. Примечательно, что профессор Боас всегда считал «Цимшиан» «побочным продуктом труда, который мечтал написать». Таковой стала его работа «Отражение культуры квакиутль в мифологии» (Kwakiutl Culture as Reflected in Mythology), опубликованная в 1935 году и во многом менее впечатляющая, нежели «Цимшианы» или «Сказания», – главным образом потому, что в «Квакиутль» развивается мысль, впервые появившаяся именно в них.
Однако из перечисленных трудов можно извлечь и другой урок. Когда студенты настаивали на том, что «должны заниматься теорией», Боас часто им отвечал: «Теории не существуют сами по себе, они состоят из ваших изысканий».
У Боаса тоже были теории, но одна из наиболее выдающихся черт его характера в том, что он не вставал на их защиту, если факты говорили иное. В молодости Боас отправился в Арктику, намереваясь доказать, что определяющим фактором культуры является географическая среда. Два года среди эскимосов убедили его в ложности этого утверждения, и больше он к нему не возвращался. Когда я проанализировала грамматику языка кёр-д’ален и обнаружила два случая независимого изменения гласных, с i на a и с a на i, то сказала Боасу: «Похоже, Ваша теория по гласным i – a в салишских языках ошибочна. Что будем делать?» Он сразу же ответил: «Менять теорию!»
Существуют два других неправильных толкования акцента Боаса на теории, которые либо были озвучены, либо подразумевались. Первое – ценность любой теории. Есть, конечно, теории, которые при использовании всех известных доказательств можно легко опровергнуть. Есть, вероятно, и другие, они должны быть приняты или отвергнуты при перевесе в доказательствах и зависят от суждения того, кто их анализирует. В таких случаях Боас делал главный акцент не на теории, а на легкости ее принятия. Чем она была изящнее, тем больше ему требовалось доказательств. В ходе своих рассуждений он мог представить более чем один случай с похожим результатом или даже несколькими, а также разные случаи с разными результатами. Боас не считал, что есть основания полагать, будто если существует одно обстоятельство, то его прямая противоположность невозможна при других обстоятельствах или в другой местности. Боас, следовательно, был настоящим эклектиком, не преследовавшим какие-либо скрытые интересы.