На прощание Роберу Ван Гелдеру показали некоторые страницы рукописи, покрытые аккуратными строчками, многие из которых были кропотливо вычеркнуты. Там, где раньше имелась сотня слов, оставлялось одно, лишь одно предложение продолжало свое существование на руинах перечеркнутых строчек. Первый вариант? О, ни в коем случае: это уже третий или, возможно, даже четвертый. Работы много. Репортер мог в этом прекрасно убедиться. «Я работаю долго и глубоко концентрируюсь на работе, – пояснил Сент-Экс. – То есть когда вещь движется. Ведь, – прибавил он с обезоруживающей улыбкой, – самое трудное – это приступить к делу».
Это было действительно так. И в Москве в 1935 году, и в Каире в 1936-м, когда Сент-Экзюпери пришлось буквально запирать в комнате, чтобы заставить писать. Впрочем, скоро выяснилось, что и на этот раз таковым было твердое намерение его издателей. Сент-Экс, вероятно, предполагал пробыть в Штатах три или четыре недели, но его тамошние ангелы-хранители вынашивали совсем иные планы по данному поводу. Недаром они выслали ему приглашение по телеграфу, недаром они затем приняли меры, чтобы он получил визу и пересек океан: они желали получить от него книгу о войне, и вполне понятно (издатели всегда спешат и всегда торопят), они хотели получить книгу как можно скорее.
Чтобы он чувствовал себя комфортно, они подыскали ему великолепный пентхаус на двадцать третьем этаже здания по адресу 240, Центральный парк, Юг. Квартира размещалась даже выше, чем апартаменты Мориса Метерлинка на двадцать втором этаже, а «чаша для золотой рыбки» Бернара Ламота и в подметки не годилась широкому окну и террасе, откуда поверх деревьев парка открывался великолепный вид. В качестве дополнительной поддержки Сент-Эксу предоставили секретаршу, чтобы та перепечатывала страницы, исписанные долгими бессонными ночами. Но какой бы квалификацией во французском она ни обладала, ей приходилось с большим трудом расшифровывать его мелкий и все более и более неустойчивый почерк.
Решение этой специфической проблемы возникло благодаря чистой случайности. В Париже Сент-Экс имел обыкновение обращаться к друзьям в любое время суток. И в Нью-Йорке он без всяких сомнений звонил Бернару Ламоту в час, два или три ночи.
– Привет, Бернар, это я, Сент-Экс. Чем ты занят? (Хотя в столь поздний час вероятнее всего лежать в кровати и спать.)
– Я сплю, – отвечал Ламот. – По крайней мере теоретически.
– Ах, я тебе мешаю спать?
– Ладно, я уже проснулся.
– О!..
Наступала пауза. Затем слышалась почти детская мольба в голосе:
– Можно я прочитаю тебе пару страниц? Мне хотелось бы услышать твое мнение о них.
Он читал написанное, и Ламот, как большинство живописцев, относящийся к породе «жаворонков», живший скорее при солнце, нежели при луне или звездах, говорил: «прекрасно», или «очень хорошо», или о'кей».
Сент-Экс благодарил:
– Теперь спи.
– Теперь я уже совсем проснулся, – отзывался Ламот, чтобы подколоть приятеля. – Да, кстати, приходи завтра, сделаем обед. У меня есть филе селедки. Ты ведь любишь селедку?
– Ты еще спрашиваешь!
– И мы будем жарить бифштекс в камине.
– Я приду.
Сент-Экс вешал трубку, уже глотая слюнки. Однажды, придя на один из таких селедочных пиров, Сент-Экс обратился к Ламоту с просьбой:
– Послушай, старина, мне хотелось бы, чтобы ты пошел со мной. Мне нужен переводчик.
По поводу языка они постоянно устраивали словесные баталии, поскольку Сент-Экзюпери упрямо отказывался изучать английский. «Здесь достаточно знать одно лишь слово», – не раз объяснял он. И собеседник с удивлением узнавал, какое это слово. «Хелп!» (Помогите!). Оно, оказывается, и являлось этаким универсальным лингвистическим сезамом для всех непредвиденных обстоятельств. Лишенный предубеждения (свойственного эльзасцам по отношению к любому иному диалекту), Ламот поражался, когда Сент-Экс со скоростью пулемета обрушивал на местных жителей немецкую речь (с фрибурским акцентом), наивно полагая, будто его кто-нибудь понимает хотя бы наполовину.
– Ты потерял ориентировку, – напоминал ему Ламот. – Мы же в Америке.
– Проваливай! – обычно звучало в ответ.
– Я знаю немного, – Ламот начинал ему выговаривать, – но, по крайней мере, это все-таки кое-что.
– Итак, – предупредил Сент-Экс друга в тот раз. – Тебе придется пойти со мной. Сегодня я шел мимо магазина. Внутри стояли органы.
– Органы?
– Да. Я хочу купить орган.
– Я и не знал, что ты был музыкантом.
– Toi, fous-moi la paix…[23] Я хочу купить орган.
– Ладно, – согласился Ламот, – мы сходим и купим орган. Но сначала съешь свою селедку.
– Но он собирается купить орган, – вмешался дядя Ламота, живший тогда с ним. – Почему ты не даешь ему это сделать? Он имеет право купить орган, если хочет.
Их стало уже двое против одного. Ламоту пришлось согласиться. Проглотив сельдь, Сент-Экс заторопился в музыкальный магазин, расположенный на Пятьдесят седьмой улице. Это первоклассное заведение гордо именовалось «Эолийский орган». Продавец, вышедший им навстречу и старавшийся изо всех сил улыбками снискать их расположение, так же относился к числу первоклассных продавцов.
– Могу я чем-нибудь вам помочь?
– Конечно, – сказал Ламот. – Этот господин желает приобрести орган.
Продавец оглядел Сент-Экзюпери сверху вниз с явным недоверием. Видимо, тот не относился к типу людей, традиционно приобретающих органы.
– Да, – подтвердил Ламот, – он хочет купить вон тот орган. – И он указал на орган в глубине магазина, достаточно большой даже для маленькой церкви.
– Этот? – переспросил продавец, сомневаясь, не ослышался ли он. – Вы имеете в виду тот большой орган?
– Именно, – кивнул Ламот.
Не дожидаясь конца их беседы, Сент-Экс прошел вглубь и сел за клавиатуру. Он открыл крышку и начал выдвигать кнопки.
– Постойте, – остановил его продавец, подойдя к органу. – Это не игрушка.
Было очевидно, что Сент-Экс не имел представления, как заставить орган работать. Но он не остыл и по-прежнему желал иметь орган.
– Послушай, – сказал Ламот, – я думаю, мы заняты не делом, и нас сейчас отсюда выставят.
– Но объясни ему, я же заплачу, – настаивал Сент-Экзюпери.
– Нам лучше сначала узнать цену. – И Ламот обратился к продавцу: – Сколько стоит тот орган?
– Двенадцать тысяч долларов, – прозвучал холодный ответ.
– Двенадцать тысяч долларов, – перевел Ламот. – Как тебе это нравится?
– Ну и что из того?
– Ты хочешь сказать, у тебя есть двенадцать тысяч долларов и ты готов выбросить их на ветер?
– Я заплачу, – настаивал Сент-Экс. – Но сначала я хочу на нем сыграть.
– Что бы вы хотели послушать? – вызвался продавец, решив, что пора спасать товар. – Баха?.. Генделя?..
Баха он сыграл бесподобно, но Ламот продолжал протестовать:
– Но где же ты собираешься его поставить?
– В моей квартире.
– В какой квартире?! – вскричал Ламот. – Со всеми этими трубами?
Сент-Экс взглянул на трубы, вытянувшиеся до потолка, надо признать, довольно высокого потолка магазина. Почему-то проблема труб не пришла ему в голову раньше. Он казался таким удрученным… Внезапно его мечта разрушилась, и он напоминал расстроенного маленького мальчика.
– Да, боюсь, ты прав. У меня нет для него места.
Продавец, поняв бессмысленность продолжения разговора, закрыл крышку.
Они собирались уходить, но тут Сент-Экс остановил взгляд на фонографе. Стоило только его включить, и алмазный резец тут же начинал делать запись на пластинке.
– Сколько он может стоить? – спросил Антуан. Глаза его засияли. – Послушай, у меня есть идея. Я смогу записывать на нем мою книгу. Я имею в виду диктовку. Мою книгу «Цитадель».
Ламот повернулся к продавцу:
– Сколько это стоит?
– Семьсот долларов, – ответил продавец с откровенной антипатией. Он и так уже потратил впустую достаточно времени на этих двух шутников.
– А пластинки? – спросил Сент-Экзюпери.
– Тридцать долларов за штуку, – последовал обрывистый ответ.
– Хорошо, – сказал Сент-Экс. – Скажи ему, я беру.
– Господин заинтересовался, – перевел Ламот. – Он хотел бы оплатить покупку.
– Я сказал, сэр, се-е-мь-сот долларов!
Ламот повторил цифру.
– Прекрасно, – кивнул Сент-Экс.
Он порылся в кармане и вытащил оттуда толстую пачку банкнотов. Все по сотне долларов. Он начал считать их – один, два, три… пять, шесть, семь. Антуан вручил деньги продавцу, глаза у которого, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.
– В чем дело? – поинтересовался Сент-Экс. – Ты же говорил семьсот, не так ли? Попроси, чтобы он упаковал его.
Продавец, похоже, внезапно занервничал.
– Мы могли бы доставить вам покупку, – предложил он.
– Этот месье – Сент-Экзюпери, – попытался объяснить Ламот, но почувствовал, что для продавца это имя ничего не значило. С таким же успехом он мог назвать друга «господин Смит» или «месье Дюпэн». Скорее продавец предположил, будто эти двое недавно ограбили банк.
– Что он говорит? – поинтересовался Сент-Экс.
– Он предлагает доставить покупку по адресу.
– Скажи ему, пусть только упакует. Я и сам донесу.
Ламот перевел, и продавец исчез в конторе. Шло время. Явно там выясняли по телефону, не ограбил ли кто банк в округе этим утром и не разыскиваются ли банкноты с этими номерами. Судя по всему, результаты проверки удовлетворили продавца, и он наконец вернулся, непрерывно улыбаясь и кланяясь.
Сент-Экзюпери беспрепятственно позволили покинуть магазин с новой игрушкой под мышкой. Ламот поднялся вместе с другом в его пентхаус, расположенный на двадцать третьем этаже. Сент-Экс торжественно поставил свое приобретение на круглый столик в гостиной, светлая полированная поверхность которого была вся истыкана сигаретами и напоминала пятнистую шкуру леопарда, поскольку он всегда гасил сигареты о крышку стола (он постоянно забывал про существование пепельницы).