«Ни один самолет в наших эскадрильях полностью не отвечает требованиям первоклассной машины», – уныло прокомментировал французский авиационный еженедельник «Эль» в сентябре того года. «Их отставание в скорости варьируется от 150 до 200 километров в час. Это означает, что, если завтра вспыхнет война, например, между Францией и Германией или Италией, воздушные силы окажутся в ситуации, схожей с началом сражения при Вердене в 1916 году. Тогда наши воздушные силы, укомплектованные фармановскими «цыплячьими клетками», «вуазанами», «кодронами», «нюпорами», которые пилоты давным-давно считали устаревшими, были полностью разгромлены немецкими воздушными силами, оснащенными первоклассными самолетами с фюзеляжами и первыми истребителями «фокке».
История повторяла себя с той склонностью к плагиату, которую она так часто демонстрирует. В отчаянной попытке спасти исчезающий престиж Франции министерство авиации обратилось к Сент-Экзюпери (и двум другим известным авиаторам) с просьбой слетать в Бухарест и провести там беседу. Марис Басти, женщину – воздушного аса, которой удалось в 1936 году, наконец, преодолеть планку, установленную Мермозом для перелета через Южную Атлантику, отправили в Латинскую Америку в другое пропагандистское турне. Дела пытались заменить словами. Правда, Гийоме сумел в ноябре поставить еще один рекорд для Франции, пролетев 3600 миль без остановок от Порто-Лиоте в Марокко до Масейо в Бразилии.
Вероятно, именно полет в Румынию натолкнул Сент-Экзюпери на идею совершить южноамериканский рейд. В Париже жизнь с Консуэлой становилась чересчур беспорядочной, на нем висел большой долг перед «Пари суар» за семь статей об Испании, которые он так и не сумел предоставить, и Антуан не мог бесконечно выпрашивать у своего друга и издателя Гастона Галлимара все новые авансы на книгу, до сих пор им не скомпонованную. Писатель нуждался в перемене обстановки, и полет в Новый Свет мог бы благотворно повлиять на разрешение «противоречий» в его личной жизни (или так, по крайней мере, он предполагал).
В сентябре этот план сначала представили на обсуждение в министерство авиации, но только где-то перед самым Рождеством ему наконец дали зеленый свет для «рейда»: Антуан должен был пролететь от Нью-Йорка до мыса Горн, самой южной оконечности Американского континента. Сент-Экзюпери тем временем охладел к проекту, который уже фактически выполнила Марис Басти во время своего «турне доброй воли» по Южной Америке. Но он не относился к числу тех, кто так легко отступает. В который раз в сопровождении своего преданного механика Андре Прево Сент-Экс отплыл в начале января 1938 года на судне «Иль де Франс». В Нью-Йорке его тепло приветствовали члены французской колонии и предоставили ему комнату на двадцать пятом этаже отеля «Барбизон Плаза». Взгромоздившись так высоко среди всех этих светящихся надписей и башен, Антуан испытывал странное ощущение, словно находился на океанском клипере, и ветер прорывается сквозь такелаж и беспокойную ночь, нарушаемую воплем сирен и приглушенными звуками внизу, звоном пустых железных бочек или грохотом перекатывающихся брошенных кем-то предметов.
На распаковку и сборку «симуна», путешествовавшего с ними на «Иль де Франс», требовалось не меньше недели, и, пока Прево не спускал глаз с местных механиков, Сент-Экс сумел совершить непродолжительную поездку в Канаду, посетив Квебек и Монреаль. Взлет, первоначально намеченный на 1 февраля, пришлось несколько раз откладывать из-за тяжелых снегопадов, и только 14-го числа они с Прево наконец вылетели из Нью-Йорка, сразу же по наступлении сумерек. Снег атаковал их в первой части полета, но радиосигнал аэропорта Филадельфии помог им благополучно приземлиться в Вашингтоне. Они достигли Атланты в 2.15 на следующее утро, но густой туман, стелющийся по земле, не позволил снова подняться до 11 часов. Хьюстон… Затем Браунсвилл, где они приземлились тем вечером около 9 часов. Они хорошо отдохнули ночью, и в 8 часов следующего утра (16 февраля) уже снова были в воздухе, взяв направление на Веракрус. Следующий длинный перелет поднял их над горами на пути к Гватемале, где они приземлились, чтобы заправиться горючим.
Проявил ли Прево некоторую небрежность и недоглядел за аэродромной наземной командой, как полагает биограф Сент-Экзюпери Пьер Шеврие, или это Сент-Экс забыл напомнить ему не заполнять резервуары полностью, так как они находились на высоте в 5 тысяч футов, с очень малой плотностью воздуха? Правды никто так никогда может и не узнать. Но когда «симун», пробежав по километровой взлетной полосе, взревел, Сент-Экзюпери почувствовал, что обычно легкий самолет тяжело напрягся, пытаясь оторваться от земли. К этому времени самолет уже набрал слишком большую скорость, чтобы остановиться, и Сент-Экс сделал все, что мог: он отчаянно потянул штурвал на себя. «Симун» задрал нос в воздух, едва не задел насыпь в конце поля и упал, не сумев подняться из-за отсутствия достаточной скорости для взлета. Самолет ударился о землю и дважды перевернулся, разбрасывая обломки более чем на сотню ярдов вокруг себя. Оба человека в кабине от удара потеряли сознание. Прево, когда пришел в себя, обнаружил, что отделался сломанной ногой; но Сент-Экзюпери, которого удалось привести в чувство только спустя несколько часов в больнице, получил восемь переломов, в том числе сломал челюсть, ключицу и раздробил запястье. Несколько дней он пребывал в полубессознательном состоянии, правда, собрался с силами и набросал телеграфные сообщения левой рукой. Через неделю Антуану уже хватило сил докатить коляску до телефона и заказать разговор с Францией, но нагноение в правом предплечье к тому времени начало принимать тревожные размеры. В течение следующих двух недель ему пришлось вести ежедневное сражение против хирургов больницы, собиравшихся ампутировать его правую руку.
Как-то ночью Антуан проснулся от холода. Разметавшись во сне, он сбросил простыни и одеяла. Дежурный санитар, прибежавший завернуть его снова (обе его руки оставались парализованы), с удивлением услышал, как Сент-Экс в полубреду, с отчаянием в голосе, просит обернуть его в «простыню… простыню, излечивающую раны…».
«Простыню, излечивающую раны? – Дежурный был поражен. – Но у нас такой нет!»
Сент-Экзюпери заволновался, но, придя в сознание, не сумел объяснить свою столь странную просьбу. Только годом позже, когда он случайно проезжал через Лион и отправился на фуникулере на Фурвьер, он внезапно все понял, увидев старую, полустертую надпись сразу же за выходом из туннельного турникета, рекламирующую «Льняные простыни Гирардота – прекрасное средство для облегчения боли от ран и ожогов». Эта надпись всплывала в его подсознании в Гватемале.
Консуэла отправилась в путь сразу же, как только узнала об аварии, и прибыла в Гватемалу 5 марта. С этого момента Антуан имел речистого союзника, кто мог «вести переговоры» с докторами на их собственном языке и помогать разбитому мужу спасти его драгоценную правую руку. Из Мексики прилетал французский доктор для контроля над состоянием Сент-Экзюпери и его медленным восстановлением, но было решено, что требовавшийся ему опытный медицинский уход он может получить только в Соединенных Штатах. И через несколько дней Антуан оказался в Нью-Йорке, где на аэродроме его уже встречал старый друг Анри Гийоме, направленный в Америку с другим французским летчиком-испытателем на ознакомительную поездку по линии «Эр-Франс».
Снова расположившись в «Ритц Карлтон», Сент-Экс ежедневно наносил визиты в клинику, где доктора тоже ратовали за ампутацию. Однажды, просидев дольше обычного в вестибюле, он не выдержал и поинтересовался у проходящей мимо медсестры, в чем причина задержки приема. «Пожалуйста, – приветливо ответила она, – подождите своей очереди. Там все еще идет операция, она заняла больше времени, чем ожидалось». Что?!
Сент-Экзюпери аж подпрыгнул на своем месте. Выходит, они все же планировали отрезать ему руку! Не сказав никому ни слова, он убежал из клиники и отказывался возвращаться туда, пока не сплотил вокруг себя дружественную поддержку. Директор клиники наконец уступил его настойчивости, и ему позволили сохранить руку, но попросили подписать бумаги, освобождающие врачей от всякой ответственности за возможные последствия. Рентген показал, что он больше никогда не сможет поднимать больную руку выше уровня плеча. Что касается раненого запястья, оно оставалось в критическом положении еще несколько недель. Когда сняли бинты, Сент-Экзюпери был поражен, увидев крошечное зеленое растение, произраставшее из ранки, но оно исчезало по мере того, как шрам медленно затягивался. Незадолго до конца месяца Антуан чувствовал себя уже достаточно хорошо, чтобы отправиться на обед, устроенный в честь его друга Гийоме местным представителем «Эр-Франс» Жаном Брюном, но по-прежнему проявлял осторожность в отношении спиртного. Удар, полученный при аварии, был настолько сильным, что долгие месяцы Антуана мучили приступы головокружения: в голове начинало пульсировать, он слышал странные гудящие звуки, а нервы напрягались от самых обыденных действий, например при звуках открывающегося спичечного коробка. Тем временем Гийоме отплыл во Францию на «Нормандии», а Сент-Экс остался в этом странном, оторвавшемся от земли городе, где возникшее у него чувство отстраненности усиливалось его полным незнанием в отношении английского языка. Он упрямо отказывался получить даже минимальное поверхностное представление о языке, на том основании, что это отнимет у него очаровательные «интриги», начинавшиеся каждый раз, когда он шел в универсальный магазин и вызывал оживленную суматоху вокруг своей особы, обращаясь к удивленным продавщицам с просьбой найти кого-нибудь на этаже, кто мог бы поговорить с ним на французском. «Ах! Вы француз?..» И к сияющему посетителю подводили грациозную молоденькую девушку, многозначительно подталкивая ее и подавляя смешки. Прекрасное мимолетное видение…
Длительное выздоровление Сент-Экзюпери имело по крайней мере один плодотворный результат. Многие годы бился он над проблемой создания третьей книги, которую его убеждали написать и Андре Жид и Гастон Галлимар. Антуан давно решил, что роман писать не будет. Последствия «Ночного полета» не забылись и все еще горьким осадком лежали на душе. Но как сделать книгу из пестрого созвездия переживаний и событий, которые он превращал в превосходные газетные или журнальные публикации или в темы для застольной беседы, но лишенные связующего звена? «Почему, – возмутился как-то Жид, когда они обсуждали этот вопрос, – почему обязательно эта книга должна быть монолитным целым? Почему вы не можете написать нечто не представляющее собой непрерывный рассказ, но своего рода… – здесь Жид стал подбирать соответствующий образ, – ну, что-то вроде букета или вязанки из самых разнообразных глав и без всякой привязки ко времени или месту? Ощущения авиатора, его эмоции и раздумья: нечто вроде замечательного «Зеркала моря» Конрада для моряка?» Именно этой книги Конрада Сент-Экс не читал (Жид прочел ее по-английски), но он прислушался к совету своего эрудита-наставника и нашел ее во французском переводе. Это стало тем стимулом, в котором он нуждался, и, как Жид позже отзывался, первые фрагменты, прочитанные ему Тонио, «превзошли мои желания, надежды и ожидания».