Мой дорогой Джахан,
Каждое утро я молюсь о том, чтобы именно сегодня получить от тебя весточку. Лейтенант сказал, что тебя видели на корабле, отплывающем из Трапезунда, значит, ты наверняка уже добрался до Константинополя. Я беспокоюсь, что тебя могли арестовать или еще что-то случилось. Я знаю: если бы ты мог написать, то обязательно сделал бы это.
С каждым днем жить в деревне становится все опаснее.
Капитан, заменивший тебя, во всех вселяет ужас, и даже жандармам советуют держаться от него подальше. Несколько дней назад напали на еще одну девочку, так же, как и на Хават Таланян. Люди говорят, в этом виноваты капитан Ожан и его солдаты.
Все боятся покидать дома, но, даже оставаясь там, люди не чувствуют себя в безопасности.
Ашена Налбадяна выгнали из собственного дома и избили. Никто не знает, в чем он виноват, но, похоже, этим людям не нужна причина. Наша деревня стала походить на поселение призраков. Все армянские дома пустуют, они разграблены, двери сорваны с петель.
Нескольких оставшихся животных забрали или забили на месте, даже воздух пропитан кровью. Тех жителей, которые еще не покинули свои дома, выселяют.
Парзик и Вардан видели, как люди Ожана сожгли их ферму дотла. Бедный Вардан. Он будто второй раз осиротел.
Что касается меня, Джахан, каждый день как вечность, я жду, надеюсь и молюсь, что получу весточку от тебя!
Всегда твоя,
Ануш
Дневник доктора Чарльза Стюарта
Сегодня в больнице недосчитались еще одного работника. Надежность Ануш Шаркодян уступает лишь надежности Манон, и, когда Ануш не появилась в больнице этим утром, все обеспокоились. Потом мне сказали, что бабушка девушки, Гохар Шаркодян, ожидает меня в саду. Она еще больше похудела с тех пор, как я видел ее в последний раз, и неуверенно стояла на ногах. Ее артрит разгулялся с новой силой, а мешки под глазами увеличились и стали похожи на синяки.
Передо мной стояла запуганная, очень встревоженная старуха, впрочем, в последнее время в деревне все живут в страхе.
С момента появления Назима Ожана нападение на женщин стало привычным делом. Человек этот оказался таким, каким я его и представлял. Он негодяй и головорез, то и дело устраивает самосуд и наслаждается страданием людей.
Бабушка спросила, есть ли у меня время поговорить с ней, и я пригласил ее в дом.
Хетти усадила ее за стол и поставила перед ней миску супа, которую она взяла обеими руками и ела так, будто уже давно не пробовала ничего подобного.
– Спасибо, – поблагодарила она, насытившись, и спросила у меня, можем ли мы поговорить наедине.
– Томас, иди помоги Роберту в конюшне, – сказал я, – и скажите остальным, что они могут понаблюдать, как Арнак подковывает кобылу.
Мой старший сын неохотно вышел из комнаты, и тут раздался скрипящий звук из плетеной кроватки в углу. Из-под полога показалась взъерошенная голова Лотти, и две тонкие ручки потянулись к матери.
Моя младшая дочь слишком маленькая и худенькая для своего возраста, под ее глазами залегли голубоватые тени, похожие на оловянные полумесяцы. Плохой знак, сказали бы местные колдуны и стали бы уверять, что ее сглазили.
Бледность ребенка, небольшой рост и худоба – следствие болезни почек и склонности к инфекциям и лихорадке, а не происков какой-то ведьмы.
Когда Хетти взяла Лотти на руки, ее небольшая светлая головка спряталась, как воробей под навесом, под подбородком матери.
Гохар Шаркодян рассказала нам, что у внучки болит живот.
– Мне очень жаль, – отозвался я. – Вы хотите, чтобы я ее навестил?
– В этом нет необходимости, доктор. Она ела мидии, которые следовало выбросить, с тех пор ее желудок взбунтовался.
Я заверил Гохар, что ее внучка не единственная, кто так поступает, а Хетти настояла на том, чтобы Ануш побыла дома пару дней.
– Большое спасибо, госпожа Стюарт, доктор Стюарт.
Вставая из-за стола, Гохар бросила взгляд на нашу дочку.
Гохар Шаркодян всегда привлекала к себе внимание. Она высокая, с искореженными подагрой пальцами, одетая с головы до пят во все черное.
Лотти тем не менее она понравилась, и девочка улыбнулась ей счастливой улыбкой.
– Да благословит Бог вас и вашего ребенка! – сказала Гохар.
Я не уверен, но, когда я провожал бабушку к выходу, мне показалось, что я увидел слезы в ее глазах.
Ануш
– Хватит на сегодня, Ануш. Мы можем продолжить завтра.
Ануш закрыла французскую грамматику и была поражена, почувствовав руку госпожи Стюарт на своей руке.
– Я беспокоюсь о тебе. Ты действительно выздоровела? Ты не очень хорошо выглядишь.
– Мне лучше, госпожа Стюарт. Я просто немного устала.
– Прости, но я знаю, что значит быть усталой. Действительно ли причина в этом?
Глаза Ануш наполнились слезами, и она отвернулась.
– Ануш, дорогая! Ты знаешь, как доктор Стюарт и я привязались к тебе! Ты стала членом нашей семьи. Я думаю о тебе как о друге. Мы ведь друзья?
Ануш, вздохнув, кивнула.
– Тогда почему ты не можешь мне сказать, что случилось?
Ануш очень хотела рассказать. Если кто-то и мог, выслушав, не осудить ее, то только эта женщина. Она не хотела гадать, как отнесется доктор Стюарт к тому, что она носит внебрачного ребенка, но она знала: его жена никогда от нее не отвернется. Ее мнение было более важно для Ануш, чем мнение кого-либо, именно поэтому она промолчала.
– Простите, байян Стюарт. Случившееся с Хават повлияло на меня. А теперь мне нужно домой.
Мой дорогой Джахан,
Если ты получишь это письмо и это будет в твоей власти, умоляю, напиши мне!
Все только и говорят, что о войне, о страшных потерях, которые несет наша армия.
Мне снится один и тот же сон – ты лежишь раненый на поле боя. В моих снах я вижу тебя на вершине горы, но не могу до тебя дотянуться. Мои кошмары и окружающая действительность не намного хуже. Я совсем потерялась. Мне о многом так нужно тебе рассказать!
Твое молчание пугает меня.
Ануш
Дневник доктора Чарльза Стюарта
Сегодня я был как никогда близок к тому, чтобы уволить Манон. Остановила меня лишь мысль о том, что я не смогу управлять больницей в одиночку и что она лишь частично ответственна за случившееся.
Я приехал на работу поздно, заезжал навестить отца Грегори, у которого, по моему мнению, ранняя стадия туберкулеза.
Добравшись до больницы, я уже был обеспокоен срывом графика проведения операций, но еще больше встревожился, обнаружив операционную пустой.
Ни медсестер, ни приготовленных инструментов, ни одного пациента.
Я пошел искать Манон, которая была в перевязочной, снимала гипс с руки старика. Я вызвал ее в коридор и спросил, где все, и в первую очередь две студентки-медсестры, Мари и Патиль, которые должны были подготавливать операционную.
Манон сообщила лишь, что все перенесли на пятницу.
– Что значит на пятницу? – возмутился я. – Почему это нельзя сделать сегодня?
– Лучше в пятницу, когда здесь будет Ануш.
Я напомнил ей, что Ануш не медсестра и я рассчитывал на Мари и Патиль, но она сказала, что они уехали. Я не мог добиться от нее, где девушки и почему они уехали, и в конце концов заявил, что собираюсь написать руководителю медсестринского подразделения в городской больнице и пожаловаться ему.
– Пожалуйста, не делайте этого!
– Вы не оставляете мне выбора!
С отстраненным видом она проинформировала меня, что обе девочки прошлой ночью отправились в Батуми.
– В Батуми? В Грузию?
– Пожалуйста, не кричите, доктор Стюарт! Да, в Грузию!
Я спросил ее почему, она взяла меня за руку и повела к черному ходу, а потом во двор больницы.
Когда нас уже никто не мог слышать, Манон рассказала, что девочек тайно провезли на рыбацком суденышке через границу. Шкипер – друг Пола, и он спрятал их в трюме вместе с уловом рыбы.
– Остановитесь! – раздраженно потребовал я, чувствуя, как во мне начинает закипать гнев. – Какое отношение к этому имеет Пол Троубридж?
– Мне придется еще раз попросить вас не кричать, доктор Стюарт!
В недвусмысленных выражениях я стал втолковывать ей, что именно я руковожу больницей, а не Пол Троубридж, и я не позволю, чтобы его паранойя мешала моей работе!
– Он не параноик!
– А как вы назовете похищение моих медсестер посреди ночи?!
– Я говорила вам, – резко произнесла Манон, – но вы не желали слышать! На прошлой неделе в больницу приходил Ожан!
Где-то на задворках моей памяти сохранилось это упоминание об Ожане в каком-то контексте, но детали разговора ускользнули от меня. Манон рассказала, что он разговаривал с персоналом, задавал много вопросов и записывал данные. Их имена, откуда они родом, кто турки, а кто нет. Больше всего он интересовался армянами, в особенности Мари и Патиль.
– Манон! – начал я, стараясь унять свой гнев, – Ожану просто все надо знать! Это типично для таких, как он, но я не вижу причины куда-либо отсылать медсестер!
– Он не предлагал это всем!
– Что вы имеете в виду?
– Он сказал Патиль, что она должна прийти в казармы! А если не придет, ее постигнет та же участь, что и Хават Таланян!
Я заверил Манон, что, хотя Ожан и мерзавец и любит запугивать людей, он не стал бы вредить кому-либо из персонала больницы. Я знал его и понимал, как он действует. Но, похоже, все мои аргументы не убедили Манон.
– В таких действиях не было необходимости! Как мне теперь работать без медсестер? Почему вы не посоветовались со мной?
– Я не спрашивала вашего мнения, доктор Стюарт, потому что мне заранее было известно, что вы скажете!