гроб. Весь день он строгал и пилил, а потом вырезал имя Казбека на крышке.
Преданность сына произвела на меня впечатление, но, как и большинство людей в деревне, я не оплакивал его отца. Казбек Ташиян был опасным человеком и стал причиной серьезного разногласия между Хетти и мной.
Это произошло вскоре после бракосочетания Ануш и Хусика. Хандут Шаркодян сказала Манон, что дочка переехала в дом мужа и больше не будет работать в больнице. Это не удивило меня. После замужества армянки обычно не работают. Но Хетти решила, что Ануш угрожали, поэтому она и Манон настаивали на несении бессменной вахты возле нашей помощницы медсестры – заградительный кордон, который Казбек не смог бы игнорировать.
Я счел это безумием и заявил жене, что это вообще нас не касается. Хетти обвинила меня в безразличии и спросила, что бы я чувствовал, если бы Ануш была нашей дочерью. Эти ее слова меня сильно обидели. Я беспокоюсь о девочке не меньше, чем Хетти, но закон есть закон! Единственный человек, который должен заботиться о благополучии Ануш, – ее муж, и если он не может ее защитить, то что можем сделать мы? Я умолял Хетти оставить эту мысль и держаться подальше от дома Казбека, ведь там небезопасно.
– Я подвергаюсь не большей опасности, чем Ануш! – воскликнула Хетти.
Я пообещал жене, что сделаю все, что в моих силах, но не могу вмешиваться в дела семейные.
– Не можешь или не хочешь?
На это мне нечего было ответить. Жена отвернулась от меня и сказала:
– Турция изменила тебя.
Ее слова причинили мне боль и преследовали меня на протяжении многих дней. Если бы Пол и Манон так сильно не влияли на нее, она непременно согласилась бы со мной. Так устроен мир – жена принадлежит мужу вне зависимости от того, в какой стране она родилась, и наше мнение ничего не может изменить. Если бы моя жена могла рассуждать здраво, то она признала бы, что я много сделал для женщин Трапезунда в целом и для Ануш в частности.
С того самого дня, как я дал клятву Гиппократа, я старался ставить интересы других выше своих, но я не собираюсь нарушать законы этой страны. Вот о чем я думал, глядя на изуродованный труп Казбека.
Из-за жары я посоветовал Хусику похоронить отца незамедлительно. У деревенских жителей не было средств, чтобы купить гроб, поэтому мертвых опускали в могилу, завернув в ткань. Но Хусик и слышать ничего об этом не хотел.
Два дня назад по его настоянию гроб был поставлен на стол в доме Казбека, и всю ночь Хусик простоял, не проронив ни слезинки, пока Гохар Шаркодян читала молитвы, не обращая внимания на жару и запах, распространившийся в комнате. К полуночи пришел Арнак и сообщил, что священника не могут найти.
– Моего отца не похоронят без священника, – сказал Хусик. – Должен быть священник.
Я знал, что некоторые религии позволяют кому-то занять место священника, и я сказал Хусику, что буду рад исполнить его обязанности. Он неохотно согласился.
При первых проблесках зари мы погрузили гроб на телегу и поехали в деревню. Женщины следовали за нами пешком.
У ворот армянского кладбища собралось несколько стариков. Мой сотрудник Малик Зорнакян, близкий друг Вардана Акиняна, возглавлял эту группу.
– Я пришел, чтобы похоронить отца, – сказал Хусик, когда мужчины преградили ему путь.
Они отказывались сдвинуться с места, бросали угрожающие взгляды на Хусика и гроб его отца.
– Этого человека необходимо похоронить, и немедленно, – вмешался я.
Нейри Карапетян, сын которого пропал и чей табачный киоск был сожжен жандармами, вышел вперед и заявил, что Казбек Ташиян не будет похоронен на деревенском кладбище.
– Мой отец мертв, – сказал Хусик. – Каждый человек заслуживает достойных похорон.
Мужчины не отступали. На лице Хусика теперь читались злоба и воинственность. Он натянул поводья лошади, и она забила копытами в опасной близости от мужчин. Те разбежались, остался только Малик, он схватил лошадь под уздцы.
– Теперь послушайте меня, доктор Стюарт, – сказал он. – Я сожалею, что вы вовлечены в это, но из-за мерзавца, лежащего в том ящике, Мислав Акинян похоронен со следами петли на шее. Кости этого ублюдка никогда не будут загрязнять священную землю!
Сказав это, он откинул голову назад и плюнул на гроб. Хусик сбил его с ног, и они покатились по земле. Нейри и мне в конечном счете удалось разнять драчунов, но путь на кладбище был для нас закрыт. Я убедил Хусика перенести тело в наш дом, чтобы мы могли решить, что делать дальше.
Когда мы заехали во двор, Хетти как раз закрепляла шляпку булавкой. Она выразила Хусику свои соболезнования, но он, казалось, был не в состоянии что-либо воспринимать. Он стоял во дворе около гроба, пока я живописал Хетти последние события.
Именно Хетти в конце концов предложила решение. Казбек будет похоронен в уединенном месте нашего сада, под старой смоковницей, откуда открывался вид на кладбище.
Тучи над головой налились дождем, пока мы стояли возле места, выбранного для могилы Казбека. Наконец-то закончится эта невыносимая жара.
Бриз приносил сильный запах соли, и я знал: дождь вот-вот начнется.
Единственной молитвой, которую я мог припомнить, была Отче наш, я прочитал ее на английском языке и попросил, чтобы Всевышний пощадил покойного. Должно быть, для скорбящих это звучало странно, они не понимали, о чем я говорю, и с равным успехом я мог просить ангелов забрать покойного или, наоборот, проклясть его на веки вечные.
Похоже, для окружающих это не имело значения, разве что для Хусика. Я думал, что Гохар Шаркодян молится, но она смотрела на Ануш с Лале на руках, которая наклонилась к ребенку и что-то нежно ему нашептывала.
Хетти и Хандут Шаркодян стояли рядом, Хусик молча смотрел на гроб.
Тучи налились свинцом и заволокли горы. Когда, взявшись за кирку и лопату, Хусик и я стали вгрызаться в твердую землю, упали первые тяжелые капли дождя.
Джахан
Спустя приблизительно восемь месяцев после отъезда из Трапезунда Джахан оказался в Сивасе, столице провинции Сивас в Центральной Анатолии.
Приказ покинуть Константинополь пришел неожиданно. Однажды он проснулся на рассвете и ему сказали, что вскоре от причала отходит корабль, следующий до Терме, и его проезд уже оплачен.
После пяти дней плаванья он сошел на берег в Самсуне, и начался длинный переход через горы в Сивас в сопровождении полчищ москитов.
Город, расположенный в широкой долине реки Кызылырмак, был построен на перекрестке главных торговых путей, ведущих в Месопотамию и Персию. К лету 1916 года он был наводнен немцами, пытающимися соединить город с Багдадской железной дорогой.
Джахан был озадачен тем, что оказался здесь. Создавалось впечатление, что здесь только и говорили, что о сражении в Дарданеллах.
Он не получал никаких письменных приказов, ему не дали возможности попрощаться с семьей и своими подчиненными. Но он утешал себя мыслью, что теперь он ближе к Ануш хотя бы географически. Его очень беспокоило то, что все его письма оставались без ответа. Конечно, почтовая служба ненадежна, но хотя бы одно письмо должно было дойти до девушки!
Он задавался вопросом: а что, если Ахмет не передал ей записку с адресом, но, поразмыслив, отметал это предположение. Лейтенант всегда повиновался ему, вне зависимости от того, что он думал о том или ином поручении.
Этому могло быть одно простое объяснение. По-прежнему ли она любит его? Думает ли о нем постоянно, так же, как он о ней? Сможет ли она когда-либо быть с другим мужчиной?
Джахан не верил, что это так. Если он не получал от нее никаких известий, причиной этого могли быть самые разные обстоятельства. Пока Назим Ожан находился в том районе, Ануш угрожала опасность.
В таком мрачном расположении духа Джахан прибыл в Сивас, город, который лишь ухудшил его настроение.
Люди были настороженными, улицы – в плачевном состоянии, климат – слишком суровым. Этому болоту явно недоставало очарования Трапезунда.
Единственной хорошей новостью было то, что здесь находились его бывшие подчиненные – лейтенант Ахмет Кадри и солдаты. Джахан расспросил лейтенанта о событиях, происходивших в деревне после его отъезда, но новости были удручающие.
Еще больше нападений, конфискаций имущества, необъяснимых арестов. Только сотрудников доктора Стюарта пока не трогали, может, потому что больница была переполненной. Почему же Ануш не писала ему?
Капитана мучили сомнения. Он начал думать, что девушка забыла его, что ей безразлична его судьба. Джахана охватила апатия, он проводил время, играя в карты и сочиняя гневные письма Ануш, которые никогда не отправлял.
Он стал вести себя странно с подчиненными и был очень требовательным к лейтенанту. Две недели лейтенант терпел придирки, а потом решил, что капитану следует отвлечься – побывать за городом и завести себе новых друзей.
Армин Вегнер служил в звании младшего лейтенанта в свите прусского фельдмаршала фон дер Гольца, который надзирал за строительством Багдадской железной дороги.
Фельдмаршал прибыл в Сивас, чтобы определить пригодность железнодорожных путей у подножья Таврских гор, и привез с собой немецких инженеров и Вегнера, исполняющего обязанности штатного фотографа. Фон дер Гольц слег с малярией, и Вегнер воспользовался возможностью ознакомиться с местностью и нанял лейтенанта Кадри в качестве проводника.
Они должны были сначала плыть на лодке, затем отправиться пешком к разрушенному монастырю Пресвятой Богородицы, руины которого находились на склоне горы недалеко от города.
Лейтенант и Джахан прибыли к причалу рано утром и разместили свои пожитки на дне лодки.
– Где он? – спросил раздраженно Джахан. – Я думал, немцы – люди пунктуальные.
Ахмет указал на фигуру, приближающуюся со стороны города. Мужчина был на голову выше Джахана, широк в плечах и длинноног. В каждой руке он нес по деревянному коробку.
Вегнер был в немецкой форме, но на голове носил арабскую куфию