[44]. Несмотря на то что его лицо было наполовину в тени, Джахан разглядел большие синие глаза, высокие скулы и длинный аристократический нос.
Немец не улыбнулся, когда Ахмет представил ему Джахана, и пожал протянутую руку без особой сердечности.
– Осторожнее с этими коробками! – сказал он, когда Джахан убрал их под сиденья. – В них очень ценное оборудование.
Убедившись, что с ними все в порядке, он сел рядом. К тому времени как они отчалили, Джахан уже невзлюбил незнакомца.
Лодка двигалась по реке с черепашьей скоростью, и вскоре Ахмет уже ворчал – грести при такой жаре было очень тяжело.
Они отчалили, когда только-только рассвело, но день был безветренный, и вскоре стало очень жарко.
Лодка скользила вдоль широкой безлесной долины; впереди вздымались окутанные легкой дымкой Понтийские горы.
– В этой местности нечего фотографировать, – сказал Джахан. – На протяжении многих километров пейзаж не меняется.
– Меня это мало волнует, – презрительно бросил Вегнер.
Джахан снова вернулся к созерцанию поверхности реки. Время от времени он поглядывал на лейтенанта, чье лицо покраснело, а борода блестела от пота. «Нас съедят живьем комары, или мы поджаримся на солнце, – сердился Джахан, – и все из-за этого неприятного немца». Через некоторое время Ахмет перестал грести и поднял весла. Он позволил лодке дрейфовать по течению, встал, балансируя, чтобы сохранить равновесие, снял китель и спрятал его под скамьей.
– Так лучше! – удовлетворенно воскликнул он, расстегивая воротник и закатывая рукава рубашки.
Снова взявшись за весла, он старался направлять лодку параллельно берегу.
– На вашем месте я бы не открывал тело, – заметил Вегнер на отменном английском, кивком указывая на полчища москитов, летающих над водой.
– Я их не боюсь, – отозвался Ахмет и начал грести медленнее. – Москиты любят только неверных.
Лодка двигалась медленно, разрезая воду, как нож. Не слышно было пения птиц, которое хоть немного отвлекало бы от невыносимой жары; доносилось лишь непрерывное стрекотание цикад.
Горы становились все выше, их пики уже достигали небес. Джахан наблюдал за немцем, которого, похоже, не беспокоили ни жара, ни москиты.
– Как так получилось, что вы увлеклись фотографией? – спросил он. – Или вы профессиональный фотограф?
Вегнер посмотрел на капитана так, будто вообще забыл о его существовании.
– Я служу в санитарном подразделении. Фотография – это просто хобби.
– Вы врач?
– Медбрат.
Крупнотелая француженка, работающая на доктора Стюарта, возникла перед глазами Джахана.
– Вас это забавляет? – спросил Вегнер.
– Нет, вовсе нет.
– Я медбрат на поле боя, – пояснил Вегнер. – Моя задача – выносить раненых после сражения.
– Ясно.
– Вам действительно ясно? – У Вегнера было такое лицо, будто он намеревался еще что-то сказать, но потом отвернулся и вновь стал смотреть на воду и горы.
– Отдохни, Ахмет, – сказал капитан.
Они поменялись местами, и Джахан сел на весла. Грести оказалось не так просто, как это выглядело в исполнении лейтенанта, к тому же следовало не позволять лодке вилять.
– Бóльшие усилия правой рукой, господин. И сядьте ровнее на скамье.
В конце концов он приноровился, весла ритмично взлетали и опускались, и лодка плавно двигалась по речной глади. Солнце стояло практически в зените, линия горизонта размылась из-за усилившегося зноя.
От пота ладони Джахана скользили, и ему было сложно придерживаться темпа лейтенанта.
Когда он подумал, что больше не в состоянии сделать ни одного гребка, Ахмет сказал, что пора причаливать к левому берегу. Они подплыли к практически сгнившему причалу, заросшему камышом. Ахмет держал лодку, пока Джахан не сошел на берег, а Вегнер не выгрузил свои коробки.
– Дорога, ведущая в монастырь, начинается с обратной стороны вон той горы, – вытащив лодку на берег, сказал он и указал на едва видимую тропинку, которая исчезала на каменистой осыпи холма. – Монастырь находится дальше, чем кажется. Путь весьма непростой. Ступайте осторожно.
Монастырь Пресвятой Богородицы был расположен практически на вершине горы и когда-то по размерам не уступал небольшой деревне, но, когда они вскарабкались наверх, перед ними были одни лишь развалины.
Монастырь практически исчез, поглощенный горой, когда-то приютившей его. Каменные арки над окнами уцелели, как и центральный вход, но большинство стен обрушились или начали крениться.
Пока они бродили снаружи, глаза запорошила мелкая пыль. Войти внутрь, укрыться от солнца и ветра было облегчением.
Понадобилось несколько минут, чтобы глаза привыкли к темноте.
Фрески с изображениями Богородицы покрывали уцелевшую стену. Краски померкли, но было видно, что преобладали лазурные и золотистые тона.
Вегнер медленно обходил помещение, исследуя выцветшие рисунки.
На одной стене удрученная Девственница несла ребенка на торжественное благословение. На другой размытые ореолы святых были похожи на отпечатки золотых монет на штукатурке.
– Здесь должно быть достаточно света, – сказал Вегнер, достал оборудование и установил его на подставку.
К тому времени, когда он закончил, легкий туман стал наползать с предгорий, солнце уже клонилось к закату и воздух в горах стал прохладнее.
Вегнер вышел из полуразрушенного здания чем-то очень довольный.
– Станьте там, – сказал он, – я поснимаю вас, пока не стемнело.
Ахмет застегнул китель и поправил головной убор, Джахан стоял возле него: два турецких военных, торжественно глядящих в объектив.
– Обычно пластины я отсылаю в Германию, – рассказывал Вегнер, когда они уже спускались к реке. – А эти я проявлю сам. Я устроил фотолабораторию в подвале дома, под кухней. Если фотографии получатся, вам достанутся ваши.
Это была самая длинная тирада, произнесенная немцем с тех пор, как они выехали из Сиваса. Когда они дошли до лодки, он снова замолчал.
Вегнер загрузил в лодку свои коробки, и они уже собрались отчаливать, когда Джахан заметил что-то белое в воде. Он пошел посмотреть.
– Капитан, – окликнул его Ахмет, – нам нужно вернуться до темноты.
Белое пятно, которое заметил Джахан, оказалось телом, плавающим лицом вниз в тростниках. Сняв ботинки, он вошел в воду и перевернул труп. На него уставилось синеватое лицо мальчика. Мальчик с покрытыми пленкой глазами и глубоким разрезом от уха до уха. Подхватив тело под мышки, Джахан вытащил его на берег.
– Я видел его на площади, – сказал Вегнер. – Возле приемной полковника Абдул-хана.
– Армянин, – узнал убитого Ахмет. – Его отец работал на нашей семейной фабрике ковров.
Пока мужчины смотрели на труп, с реки подул холодный ветер, по воде пошла рябь, гнулся тростник.
– Нужно его похоронить, – решил Джахан. – Мы не можем оставить его здесь.
– Это невозможно! – заявил лейтенант, ударяя каблуком о землю. – Земля твердая как камень.
– В лодке должно быть что-то, лопата или кирка.
– У нас только два весла, капитан. Бросьте его обратно в воду. Мы не можем взять его с собой.
Джахан посмотрел на тело. Этот мальчик был на несколько лет младше его самого. Потом он взглянул на тропу, ведущую к монастырю, уже в некоторых местах невидимую из-за тени, отбрасываемой горами.
– Там, наверху, полно камней.
Снова подхватив тело под мышки, капитан потащил его вверх по склону.
– Вы не сможете его туда поднять, капитан. Это безумие! Нам нужно возвращаться.
Ноги Джахана начали грузнуть в щебне, тащить тело становилось все тяжелее, но внезапно он почувствовал облегчение – Вегнер поднял тело, взявшись за ноги, и вдвоем они продолжили путь наверх.
– Стойте! – крикнул лейтенант.
Он легко перебросил тело через плечо. Остальные помогали ему спереди и сзади, так они и донесли его до монастыря.
Когда мужчины добрались до Сиваса, ночные рынки уже закрылись, завсегдатаи кофеен давно разошлись. Ахмет, Вегнер и Джахан пришвартовали лодку и достали из нее вещи.
На обратном пути мало было сказано, но после того, как они пришвартовались, немец крепко пожал Джахану руку.
В последующие недели Джахан познакомился с Армином Вегнером поближе. Ахмет узнал, что немец был награжден Железным крестом, но Армин никогда ничего не говорил о своем боевом опыте. Зато он рассказал, что сочиняет стихи, о своей задумке написать книгу, да и вообще стать писателем после войны.
Джахан был поражен чувствительностью немца.
На его фотографиях не были запечатлены турецкие города и пейзажи, он снимал детей-сирот, попрошаек на улицах, здания, хибарки, развалившиеся под весом их жильцов. Он выискивал разрушенное и вообще то, что не укладывается в сознании нормального человека, видел вещи, которые Джахан обычно не замечал. Армин фотографировал сцены, которые заставляли капитана стыдиться или чувствовать себя неуютно.
Другое дело фотографии, изображавшие недостроенную Багдадскую железную дорогу, фельдмаршала фон дер Гольца и Энвера-пашу на ступеньках дворца Топкапы или официальный портрет полковника Камиля Абдул-хана. Вскоре после того, как он увидел фотографию полковника, капитана вызвали к нему.
Ему приказали явиться в штаб Национальной гвардии. Трехэтажное каменное здание было расположено на центральной площади, имело форму квадрата без задней стенки, его фасад полностью занимал одну сторону площади.
В центре квадрата располагалась колокольня, возвышающаяся над зданием, с рядами классических окон.
Позади здания раскинулись прекрасные сады, они спускались к берегу реки Казил и придавали строению вид замка во Франции.
В приемной Джахана попросили подождать. Потолок был украшен лепниной и росписями на религиозные сюжеты. Капитан внимательно их рассматривал. Это были, судя по всему, христианские сюжеты. Было что-то в этом месте, что не давало ему покоя, но Джахан не мог понять что.