утое в брезент и одеяло, чтобы прикрыть ногу.
– Это от мух, – сказал он, подтыкая одеяло со всех сторон. – Здесь вода и еда.
Джахан схватил его за рукав:
– Я хочу поговорить с Ануш, приведи ее!
– Господин…
– Приведи ее, сейчас же!
Ануш
Ануш крепко сжимала руку бабушки. Гохар лежала плашмя на обочине дороги, ей под голову был подложен украденный платок. Дыхание было неровным. Рот все время был открыт, будто зубы выросли и уже не помешались в нем. Бабушка высохла настолько, что остались лишь кожа да кости. Ануш посмотрела на ее пальцы.
В искореженных пальцах бабушки было больше самой Гохар, чем в ее лице, которое стало совсем чужим. Кончики ее пальцев стали иссиня-черными, как будто кто-то опустил их в чернила цвета индиго. Рвота и диарея прошли, но, поработав у доктора Стюарта, Ануш понимала, что означает это потемнение тканей.
Девушка вспомнила о Стюартах. О больнице, деревне и своем доме. Это было будто в другой жизни…
Стало тихо. Что-то случилось в начале каравана, и это привлекло внимание солдат. Ануш подумала, что вернулись бандиты из шота, но ничего не было видно. Все воспользовались возможностью лечь или сесть, немного отдохнуть.
Ануш наклонилась и поцеловала холодную руку бабушки.
– Эй, ты! – На нее смотрел лейтенант. – Пошли со мной.
Джахан лежал в повозке, его лицо было бледным и мокрым от пота. Крылья носа и кожа вокруг губ посинели, он скрежетал зубами, и девушка поняла, что ему очень больно.
Немец приподнял одеяло, прикрывающее ноги, и Ануш увидела жуткую картину – на месте ноги месиво из костей и кровоточащей плоти.
Джахан смотрел на нее совсем как его дочь.
– Ануш, – сказал он, – я хочу, чтобы ты поехала со мной.
– Господин! – перебил его лейтенант.
– Ты должна поехать со мной в повозке! Я спрячу тебя под одеялами.
– Это невозможно при свете дня! – сказал лейтенант.
– Мы подождем, пока стемнеет. Сделаем это под покровом ночи.
– Вы не можете так долго ждать, – вмешался немец.
– Если это откроется, вас обоих расстреляют! – подхватил лейтенант.
– Найди возницу, Ахмет, которому я смог бы доверять.
– Вы так не проедете и пары километров!
– Она может спрятаться под брезентом.
Они все спорили, а Ануш стояла возле повозки с дочкой на руках.
– Я не прошу тебя, лейтенант. Я приказываю.
– Вы хотите, чтобы я чувствовал себя виноватым в вашей смерти?
– Просто сделай, как я говорю!
– И не собираюсь! – заявила Ануш.
Трое мужчин посмотрели на нее.
– Я не поеду с ним.
Джахан приподнялся, опираясь на локти:
– Ануш, ты должна это сделать!
– Я не оставлю бабушку.
– Она умирает. Для нее все кончено! Ради всего святого! Я предлагаю тебе возможность спастись!
Лошадь, которую запрягли в повозку, забеспокоилась, натянула поводья, и повозка дернулась. Джахан вскрикнул от боли.
– Ануш! Пожалуйста, послушай меня, это твой единственный шанс. Ты должна согласиться. Сделай это если не ради меня, то ради ребенка.
Ануш посмотрела на дочку – маленький безмолвный комочек на руках. Лале – это самое ценное из всего, что у нее осталось. Гохар не выживет, девушка это знала.
Ануш хотела, чтобы бабушка наконец отмучилась и умерла. Она молила о смерти и начала призывать ее и для себя. Но она должна была спасти ребенка. Она посмотрела на Джахана. Из-за боли его глаза стали тусклыми, но она помнила, какими они были блестящими и как она тонула в их глубине.
– Возьми ее, – сказала она, протягивая ему ребенка. – Возьми ее, Джахан. Она моя единственная надежда.
Ануш положила малышку возле Джахана и что-то прошептала ему на ухо. Он, повернувшись к ней, пристально посмотрел ей в глаза. Он что-то говорил, но девушка уже не слышала – она ушла. Его рот приоткрылся, глаза округлились. Она знала: если поедет с ним, ее непременно обнаружат. Она шла все быстрее и быстрее, пытаясь отстраниться от содеянного. Пытаясь забыть о том, что Лале лежит в повозке. Пытаясь бороться с чувством, что она бросила свою дочь. Она знала, что даже на смертном одре не сможет поверить в то, что сделала это.
Джахан
Армин достал из кармана серебряную фляжку для бренди.
– Это тебе, выпьешь, когда боль станет невыносимой. И для нее.
Налив немного бренди в крышку, он поднес ее ко рту Лале. Голодный ребенок стал причмокивать, широко раскрывая рот и прося больше, но как только алкоголь попал в горло, маленькое личико недовольно сморщилось.
– Благодаря этому она будет спать, – продолжил Армин. – Временами давай ей совсем чуть-чуть.
Джахан повернул девочку к себе лицом, чтобы рассмотреть ее. Его ребенок! Ребенок Ануш! У его дочери был такой же цвет волос, как и у него, но она задремала, и он не видел цвета ее глаз.
Она казалась совсем безжизненной, ее крошечная грудь едва поднималась на вдохе, а голова казалась слишком большой для тоненькой шеи.
Как он сможет позаботиться о ней? Разве теперь у нее была надежда на спасение?
– Я не уеду без Ануш.
Немец, закрутив пробку, вложил фляжку ему в руку.
– Я не уеду без нее, Армин.
– Ты не можешь ее заставить.
– Она умрет, если останется здесь.
– Я думаю, ты должен считаться с ее желанием.
– А почему никто не считается с моими желаниями?
Армин успокаивающе положил руку ему на плечо, затем прикрыл Лале одеялом так, что были видны только макушка, лобик и нос.
– Я хочу попросить тебя об одолжении, – сказал он, вынимая из кармана плаща стопку фотографических пластинок и пряча их под одеялом в ногах Джахана. – Если до полковника дойдут слухи про эти снимки, их уничтожат. В Сивасе сейчас находится подразделение немецких санитарных войск. Мой друг, которого зовут Гюнтер Штоль, заберет их у тебя. Не отдавай их никому другому и смотри, чтобы фельдмаршал не прибрал их к рукам.
Появились Ахмет и молодой солдат. Они принесли бочонок с водой и забросили его в повозку, при этом раздался отвратительный скрип.
– Муслу отвезет тебя в Гюмюшхане, – сказал лейтенант, протягивая Джахану бурдюк с водой. – Ты можешь ему доверять. Там он найдет свежих лошадей, и вы поедете дальше, в Сивас.
– Ахмет… послушай меня. Я хочу, чтобы ты нашел Ануш. И что-то, чтобы накрыть ее. Например большой кусок брезента.
Лейтенант и немец переглянулись.
– Не важно, что она будет говорить. Приведи ее силой, если придется.
Рядовой Муслу сел на козлы и взял вожжи в руки.
– Она где-то возле старухи, практически позади всех.
Но Ахмет в это время смотрел на Муслу, который сидел, ожидая приказа трогаться. Лейтенант кивнул, и парень натянул вожжи.
– Что ты делаешь?! Стойте! Ахмет, прикажи ему остановиться!
Повозка тронулась, колеса взметнули облако пыли.
– Муслу, остановись! Это приказ!
Юноша проигнорировал его слова и стал нахлестывать лошадь. Армин и лейтенант смотрели им вслед. Повозка все отдалялась, их фигуры расплывались. Джахан приподнял голову, пытаясь разглядеть их. Они все еще были там и уже напоминали призраков в сумраке уходящего дня.
Потом он начал всматриваться в сидящих и лежащих вдоль дороги людей, пока не увидел ее. Она была позади всех, сидела, склонив голову над лежащей бабушкой.
– Ануш! Ануш!
Облако пыли поглотило и ее, и его крики остались без ответа; все, что он слышал, – лишь стук колес.
Дом Стюартов
– Лейла! Кто-нибудь видел Лейлу? Где эта девчонка?
Она ушла в деревню, и никто не видел ее с тех пор.
– Пол, ты видел Лейлу? Если детей немедленно не покормить, они упадут от истощения.
Госпожа Эфенди пробормотала что-то по-курдски.
– Ушла? Она сказала, Лейла ушла?
Пол кивнул.
– Только не это! Еще одна ушла!
Этим утром ушел Арнак, не сказав ни слова.
– Люди боятся, Хетти. Они не хотят иметь к армянам какого-либо отношения.
– Но ведь это всего лишь дети, ради всего святого! Младенцы!
– Мама! – крикнул Томас, вбегая в дом из сада. – На улице стоят повозки и солдаты! Много солдат!
– Где остальные дети? – спросил Пол.
– Они в конюшне, – ответила Хетти, – я послала их поискать старые рубашки Арнака. Мы их порвем и сделаем пеленки для детей.
– Приведи всех в дом, и надо запереть двери.
Вся семья собралась у окон, наблюдая за тем, как Пол подходит к солдатам, которые выбирались из повозки с высокими бортами. Капитан, указывая на дом, отрицательно мотал головой. Хетти узнала его.
– Что они хотят, мама?
– Я не знаю, Элеанор.
– Почему дядя Пол спорит с тем мужчиной? – спросил Роберт.
– Этого я тоже не знаю.
– Они хотят еще раз обыскать дом, – сказал Томас, прижимавший лицо к стеклу.
Повозка опустела, и солдаты проследовали в сад.
– Мама… – начала Милли, потянув Хетти за рукав платья.
– Тише, дорогая! Я не слышу, что они говорят.
Милли оглянулась и посмотрела в кухню, где обнаружила Лотти, уснувшую под столом.
– Но мама…
– Не сейчас, Милли!
Пол стоял, наклонив голову, а солдаты рассредоточивались по двору и саду.
– Они пришли за детьми, – сказал он, когда Хетти открыла ему дверь.
– О господи, нет!
– Я сказал им, что в доме эпидемия холеры, но это ничего не изменило. Они сказали, что в Эрзинкане основали детский приют и детей отправят туда, чтобы они воссоединились со своими матерями.
– Но в пути о них некому будет заботиться. Они не перенесут этой поездки. Дети, которых мы изолировали, слишком ослаблены для такого переезда. Их нужно оставить здесь.
Раздался громкий стук в дверь, эхом разнесшийся по всему дому.
– Откройте!
Хетти покачала головой, они с Полом смотрели друг другу в глаза.
– Откройте дверь!
Возле матери сгрудились дети, со страхом глядя на дверь.
– Дядя Пол… – прошептала Милли.
Прежде чем она закончила, окно разбилось на тысячи осколков, и прикладом ружья стали выбивать остатки стекла. Пол отодвинул засов и открыл дверь, впуская солдат.