Анюта шагала-шагала, ни о чем не думая, и вскоре теряла саму себя, свое бренное тело. Оставалась только блуждающая по дорогам неприкаянная душа. За это она и любила дороги.
Спрашивали у доктора: что же с ней делать, может, запирать, чтоб не уходила бродить? Но доктор сказал, пускай бегает, в дороге она обретает гармонию.
- Что-то она в дороге находит? - недоверчиво переспросила Настя.
- Покой, покой находит, - объяснил им крестный.
И так понравилось ему это слово, что он, лежа на печке, долго думал, а потом вслух порассуждал со своими бабами о том, что самые гармоничные твари на земле не люди, а животные, коровы например. Но и они от бескормицы и мучений превращаются по весне в жалких, задерганных кляч.
Так и Анютка наша: в тесной хатке и на ферме, среди крикливых доярок, быстро разрушается ее гармония, больше двух-трех дней такой жизни она не выдерживает. И вот уже проклюнулась беспокойная тоска и растет, растет и гонит ее из дома бродить по дорогам...
Быстро приметили Анюту не только в ближних, но и в дальних деревнях. Говорили, поглядывая в окошко: вон опять дубровская дурочка побежала. Приспособили ее для поручений и оказий. Старушки ждали ее на дороге и слезно просили:
- Дочь, зайди в аптеку.
Анюта прятала в карман бумажку с названием лекарства и деньги, аккуратно исполняла все поручения. Например, горько нужно послать весточку в поселок, а как? А тут, на радость всем, бежит Анютка. Ей и наказывают:
- Нют, ты ж зайди к нашей Дуське, она на улице Ленина живет, сразу коло бани, скажи - пускай срочно едет, мамка второй день без памяти лежит!
И Анюта уже бежит в поселок не просто так, а за делом. Да еще крестная даст ей мелочи и велит купить в привокзальном буфете горячих булочек. И вечером ждут ее, не садятся ужинать, иногда и до восьми, до девяти часов ждут. А в награду Анюта им приносила какую-нибудь новость из поселка. О том, что в Петровское уже свет провели и дальше потянули линию, через год и у них будет электричество, как в поселке. Женщины ахали и не верили, что свет может бежать по проводам, нажмешь на выключатель - и стеклянная лампочка под потолком вся наливается этим светом, так что в хате делается светло как днем.
- Пешеход ты наш! Хоть побегаешь, мир повидаешь и всего наслушаешься, а мы тут сидим как мыши в норе! - жаловалась Настя.
Кума в ответ хмурилась. Сама она не любила отлучаться из дому, и выгнать ее в дорогу могла только горькая нужда, желание повидаться с внуками или побывать в церкви. Но Анюта и ей умела принести из дальних странствий дорогой подарочек и тем оправдаться. Однажды возле Лужниц встретилась ей незнакомая старушка и издалека улыбнулась:
- Здравствуй, Нюточка, здравствуй, дитенок!
- Здравствуй, бабушка.
- Ты ж передай от меня привет, Нюта, своей мамке. Мы с ней лет двадцать не видались, а были большие подруги, вместе в школу бегали, вместе замуж выходили.
Мамка прямо посчастливела от этого привета и долго потом вспоминала свою молодость, такую беззаботную, такую радостную.
- Ах, Феня Григорьева, все бы сейчас отдала, чтобы с ней повидаться да наговориться, - мечтала она.
- Садись на автобус да поезжай в Липки, - отвечала на это крестная.
Но мать только повздыхала, поплакала и успокоилась. Куда тут по гостям разъезжать: весна на носу, огород, потом сенокос навалится. Теперь она с вечера просила Анюту:
- Дочь, не бегай завтра никуда, пойдем погребем.
И Анюта не могла ей отказать. Изо всех силенок работала она и день, и другой, лицо ее темнело и сжималось, как печеное яблоко. В конце концов мать жалела ее и отпускала на волю.
Летом она оставляла большую дорогу и выбирала глухие проселки. Могла просидеть на тихой полянке до самого вечера. Уставится в одну точку и не шелохнется, как будто слушает и боится пропустить, недослышать. Шептались березки у нее над головой, обиженно скрипело старое дерево, пиликали, звенели птицы, шуршал в траве ветер - все эти звуки сливались в оглушительную лесную симфонию.
Убаюканная этой музыкой, Анюта часто засыпала в тени. Сон ее был сладким и ароматным. Она отсыпалась за все долгие осенние и зимние ночи, когда лежала, уставившись в потолок, читала у лампы "Справочник животновода" или бродила по двору.
Пробуждения от такого сна были счастливыми, как в детстве. Очнется Анюта, а в лесу уже вечер, грустный, задумчивый.
Она выходила на дорогу и брела домой, потихоньку напевая. На делянках до самой темноты копошился народ. Бабы кричали ей:
- Анют, ты что же это для самой себя распелась, ты лучше нам спой.
Анюта никогда не отказывала и покорно сворачивала к ним на покос. Пила молоко или теплый квас и заводила тоненьким, чистым голоском "божественную" песню:
Жила, жила я на белом свете, много нагрешила.
Нагрешемши я Господу Богу, стану помирати.
Остается у мене злато-серебро, дорогие одежды.
Мне не надо, ох и мне не нужно ни злато, ни серебро,
Только надо, только мне и нужно - четыре тесинки,
Еще надо, еще мне и нужно - один сажень земельки...
- Это чистая правда, - пригорюнятся бабы, - зачем бьемся с утра до ночи? Какая хорошая песня!
У Анюты все песни были хорошими - и "божественные", и веселые скоморошины. Много чему она научилась, лежа по больницам, сначала у Терентьевны, потом у других "высокознающих" старух. Ее подзывали старушки, посиживающие на лавочке у дома, подзывали поджидающие автобус на вокзале.
Анюта пела и радовалась, когда ей бросали в карман телогрейки копеечки и бумажки. У нее долго не было пенсии. Могло бы и совсем не быть. Вон Федька-дурачок из Прилеп так и прожил всю жизнь без пенсии. Для пенсии надо много бумаг выправлять, ездить в район, а кто этим будет заниматься?
Спасибо Карпу Василичу. Хоть и называл его молодой фельдшер душегубом и феодалом, но для Анюты он много сделал добра, всегда ее жалел и опекал. В шестидесятые, когда он уже не был председателем, решил на свободе заняться Анютиными делами. Сговорились они с Любашей и вместе выхлопотали, выходили ей пенсию. Сначала двенадцать рублей, потом двадцать четыре. Для деревни и это большие деньги.
Сама Анюта и с пенсией, и без пенсии жила одинаково беспечно, как птичка Божия. Не замечала она, чем ее мамка покормит, во что оденет. Не слышала ни насмешек, ни горестных бабьих причитаний о ее злосчастной доле. И если бы ей сказали, что она давно сделалась местной достопримечательностью, она бы этих слов и не поняла.
В каждом городке и сельсовете есть свои дурачки и дурочки. Но дубровцы считали, что их Анюта совсем особенная, нигде такой больше нету.
- Дурости в ней как будто совсем не видно, только странности, она тихая, ласковая - в общем, Божий человечек, - не без гордости рассказывали они соседям.
Хотя в церкви она бывала редко. Как-то Настя с кумою собрались на Троицу в церковь в Песочню помянуть своих дорогих покойников. Только что умер Анютин крестный, так они повезли землю с его могилки, чтобы заочно отпеть, а потом отслужить панихиду. Анюту не взяли: в праздники в церкви такая толкотня, что затопчут ее и напугают. Анюта не выносила толпы.
И что же? Она погоревала немного, а потом сказала соседке:
- Не взяли в церковь - пойду в лес, там Бог повсюду живет, под каждым листочком, на каждой веточке.
Вот такие истории про нее ходили. Люди слушали и умилялись: вот тебе и дурочка, и умный так не скажет.
Время для Анюты давно перестало существовать. Она замечала приход весны, угасание лета, багряную осень и снежную зиму. Перемены в погоде примечала она, а счет этим переменам никогда не вела.
Но время остановилось только для Анюты. Само по себе оно не переставало утекать незаметно. Быстро прошло десять, двадцать и тридцать лет...
7
Вечером Анюта подошла к автобусной станции. На перевернутых ящиках посиживали ожидающие и тревожно размышляли - пойдут автобусы или нет. Нынче они стали ходить не по расписанию, а единственно по настроению: не захочет не поедет. И все говорят, бензина нет.
Три старичка из Починка приезжали в поселок специально за водкой. Весь день простояли в очереди - и им не досталось. Да еще помяли в давке, еле живые остались. Один старичок даже заплакал от обиды: как ни выпрашивал у продавщицы дать ему, ветерану войны, инвалиду, четвертиночку жену помянуть не дала!
Дояркам из Липок больше повезло. Они надеялись разжиться хлебом. У них в деревне только по талонам, буханка в день на душу. А здесь в магазине захватили по нескольку буханок черного и белого.
Все дружно ругали перестройку: накасалась на их голову проклятущая, по талонам едим и пьем, ничего не стало - ни хлеба, ни мыла, ни табака, ни водки. Анюта послушала-послушала, стало ей скучно, и отошла она в привокзальный скверик.
- Нюр, ты куда? Спой нам припевочку про перестройку! - закричал ей вслед один из дедов. - Вот кто много припевок знает.
Анюта грустно покачала головой: она знала только старинные, про любовь, а современные ей неинтересны. Тогда молодая доярка тихонечко напела:
Трактор пашет, трактор пашет,
Тракторист платочком машет.
Ты платочком не маши,
Перестройку запаши!
Старики радостно загалдели, так понравилась им частушка: вот бы кто запахал эту беду. Анюта в это время нашла золотистый кленовый лист, чудом уцелевший на ветке, сорвала его и бережно припрятала в карман телогрейки.
Пришла в свою будочку кассирша, зажгла свет и уселась - как ворона в скворечнике. Желающие ехать окружили будочку и робко заглядывали в решетчатое окошко.
- Не пойдут! - злобно отрезала кассирша, не глядя на них.
- Как же это не пойдут, утром обещали... - тихо пороптали надоедливые ездоки, потоптались еще немного у будки и стали разбредаться кто куда.
Доярки перекинули через плечи свои увязанные сумки и корзины, кликнули Анюту и зашагали на свою сторонку, к Липкам.
Весело идти с доярками. Вокруг все пасмурные лица, а этих ничего не берет. Им и перестройка нипочем, разжились хлебушком и идут хохочут.