Поведение каждой кучки было исполнено непривычной значительности.
Питу почему-то заподозрил, что эти люди говорят о нем.
Когда он показался в конце улицы, все засуетились, как от электрического удара, и стали показывать на него друг другу.
«Что это с ними? — недоумевал Питу. — Ведь я без каски».
И он скромно вошел в свой дом, обменявшись с несколькими людьми приветствием.
Не успел он закрыть за собой плохо пригнанную дверь, как услышал стук.
Питу не зажигал перед сном свечу; свеча была слишком большой роскошью для того, кто имел всего одну кровать, следовательно, не мог заблудиться, и не имел книг, следовательно, не мог читать.
Но он явственно услышал, что в дверь стучат.
Он поднял щеколду.
Двое молодых людей, местные жители, запросто вошли к нему.
— Смотри-ка, у тебя нет свечи, Питу? — удивился один из них.
— Нет, — ответил Питу. — А на что мне она?
— Да чтобы видно было.
— А я и так вижу в темноте, — заверил Питу и в доказательство произнес:
— Добрый вечер, Клод; добрый вечер, Дезире.
— Да, это мы.
— Добро пожаловать; чего вы от меня хотите, друзья мои?
— Пойдем-ка на свет, — сказал Клод.
— На какой свет? Луны-то нет.
— На свет неба.
— Ты хочешь со мной поговорить?
— Да, мы хотим поговорить с тобой, Анж.
И Клод многозначительно посмотрел на Питу.
— Идем, — сказал тот.
Все трое вышли.
Они дошли до конца деревни и углубились в лес; Питу по-прежнему не понимал, чего от него хотят.
— Ну что? — спросил он, видя, что его спутники остановились.
— Видишь ли, Анж, — сказал Клод. — Мы двое: я и Дезире Манике, заправляем во всей округе, хочешь быть с нами?
— Зачем?
— Ну как, для того, чтобы…
— Для чего? — переспросил Питу, распрямляясь.
— Чтобы вступить в заговор, — прошептал Клод на ухо Питу.
— Заговор! Прямо как в Париже! — усмехнулся Питу.
На самом деле он боялся этого слова и его эха даже посреди леса.
— Послушай, объясни все толком, — сказал Питу наконец.
— Прежде вот что, — продолжал Клод, — подойди-ка сюда, Дезире, ты браконьер в душе, ты знаешь все шорохи дня и ночи, равнины и леса, погляди, не следят ли за нами, проверь, не подслушивают ли нас.
Дезире кивнул, обошел вокруг Питу и Клода так тихо, как волк обходит вокруг овчарни, потом вернулся.
— Говори, — сказал он, — мы одни.
— Дети мои, — снова начал Клод, — все коммуны Франции, судя по твоим словам, Питу, хотят вооружиться и пойти по стопам национальной гвардии.
— Это правда, — подтвердил Питу.
— Так почему же Арамону не вооружиться по примеру других коммун?
— Но ты же вчера сказал, Клод, — отвечал Питу, — когда я призывал вооружаться, что арамонцы не вооружены, потому что в Арамоне нет оружия.
— О, за ружья-то мы не беспокоимся, ведь ты знаешь, где они хранятся.
— Знаю, знаю, — сказал Питу, который видел, куда клонит Клод, и чувствовал опасность.
— Так вот, — продолжал Клод, — сегодня все мы, здешние молодые патриоты, собрались и посовещались.
— Хорошо.
— Нас тридцать три человека.
— Это почти треть от сотни, — уточнил Питу.
— Ты хорошо владеешь оружием? — спросил Клод.
— Черт возьми! — произнес Питу, который не умел даже носить его.
— Превосходно. А ты знаешь толк в строевых эволюциях?
— Я десять раз видел, как генерал Лафайет проводит учения с сорока тысячами солдат, — пренебрежительно ответил Питу.
— Прекрасно! — сказал Дезире, которому надоело молчать; не требуя много, он хотел все же вставить хоть одно словцо.
— Так ты хочешь нами командовать? — спросил Клод.
— Я! — воскликнул Питу, подскочив от изумления.
— Да, ты.
И оба заговорщика пристально посмотрели на Питу.
— О, ты колеблешься! — сказал Клод.
— Но…
— Так ты не патриот? — спросил Дезире.
— Вот те на!
— Ты чего-то опасаешься?
— Это я-то, покоритель Бастилии, награжденный медалью?
— Ты награжден медалью!
— Меня наградят, когда отчеканят медали. Господин Бийо обещал, что получит за меня мою медаль.
— Он получит медаль! У нас будет командир с медалью! — закричал Клод в восторге.
— Ну так как, ты согласен? — спросил Дезире.
— Согласен? — спросил Клод.
— Ну что ж, согласен! — ответил Питу в порыве воодушевления и, быть может, другого чувства, которое пробуждалось в нем и которое называется тщеславием.
— Решено! — воскликнул Клод. — С завтрашнего дня ты нами командуешь.
— Где я буду вами командовать?
— На учениях, где же еще?
— А ружья?
— Но ты ведь знаешь, где они лежат.
— Да, у аббата Фортье.
— Ну вот.
— Только аббат Фортье может мне их не отдать.
— Ну что ж! Поступишь так, как патриоты с Домом инвалидов, — ты отберешь их силой.
— Один?
— Мы соберем подписи, а в случае нужды придем к тебе на помощь и поднимем Виллер-Котре, если понадобится.
Питу покачал головой.
— Аббат Фортье упрям, — сказал он.
— Ведь ты же был его любимым учеником, разве он сможет тебе отказать!
— Сразу видно, что вы его совсем не знаете, — сказал Питу со вздохом.
— Так ты думаешь, старик не отдаст ружья?
— Он не отдал бы их даже эскадрону королевского немецкого полка. Это упрямец, injustum et tenacem[38]. Впрочем, — спохватился Питу, — вы же не знаете латыни.
Но два арамонца не дали себя ослепить ни цитатой, ни этим хвастливым замечанием.
— Право, Клод, мы выбрали славного командира, он всего боится, — сказал Дезире.
Клод покачал головой.
Питу заметил, что может упасть в их глазах. Он вспомнил, что фортуна любит смелых.
— Ну ладно, — сказал он, — там видно будет.
— Так ты берешь на себя ружья?
— Я берусь… попробовать.
Негромкий ропот сменился одобрительным шепотом.
«Ну вот, эти люди уже командуют мной еще до того, как я стал их командиром. Что же будет потом?» — подумал Питу.
— Попробовать недостаточно, — сказал Клод, качая головой.
— Если этого недостаточно, иди и забирай сам, — рассердился Питу. — Я передаю тебе мою власть. Иди подольстись к аббату Фортье и его плетке.
— Стоило возвращаться из Парижа с саблей и каской, — презрительно произнес Манике, — чтобы бояться плетки.
— Сабля и каска ведь не кираса, а даже если бы были кирасой, аббат Фортье со своей плеткой быстро нашел бы какое-нибудь место, которое она не закрывает.
Клод и Дезире, кажется, поняли это замечание.
— Ну же, Питу, сынок! — сказал Клод.
«Сынок» — дружеское обращение, что было в большом ходу в этих местах.
— Что ж, ладно! — согласился Питу. — Но чтоб слушались меня, черт возьми!
— Вот увидишь, какие мы послушные, — сказал Клод, подмигивая Дезире.
— Только, — прибавил Дезире, — не забудь о ружьях.
— Решено, — сказал Питу.
Честолюбие заставляло его храбриться, но в глубине души он был встревожен.
— Обещаешь?
— Клянусь.
Питу простер руку, два его спутника тоже, и на поляне при свете звезд три арамонца, невинные подражатели Вильгельма Телля и его сподвижников, провозгласили начало восстания в департаменте Эна.
Все дело в том, что Питу провидел в конце своих трудов счастливую возможность покрасоваться в мундире командира национальной гвардии и вызвать если не раскаяние, то хотя бы размышления у мадемуазель Катрин.
Избранный на почетный пост таким образом, Питу вернулся домой, мечтая о путях и средствах раздобыть оружие для своих тридцати трех национальных гвардейцев.
XXXVIГЛАВА, ГДЕ СТАЛКИВАЮТСЯ МОНАРХИЧЕСКИЕ УБЕЖДЕНИЯ В ЛИЦЕ АББАТА ФОРТЬЕ И РЕВОЛЮЦИОННЫЕ УБЕЖДЕНИЯ В ЛИЦЕ ПИТУ
В эту ночь Питу был так занят нежданно свалившейся на его голову честью, что даже забыл обойти свои силки.
На следующий день он вооружился каской и саблей и отправился в Виллер-Котре.
На городских часах било шесть утра, когда Питу пришел на площадь перед замком и тихо постучал в маленькую дверь, выходившую в сад аббата Фортье.
Питу постучал достаточно сильно, чтобы успокоить свою совесть, но недостаточно сильно, чтобы его услышали в доме.
Он надеялся получить таким образом четверть часа отсрочки и за это время украсить цветами ораторского искусства речь, приготовленную им для аббата Фортье.
К его большому удивлению, дверь, в которую он так тихо постучал, отворилась, но, когда он увидел, что ему открыл не кто иной, как Себастьен Жильбер, удивление сразу прошло.
Мальчик с рассветом вышел в сад и учил урок, вернее, делал вид, что учит, ибо раскрытая книга то и дело выпадала у него из рук и он уносился мыслями то вперед, то назад — навстречу тому, что он любил в этом мире.
Увидев Питу, Себастьен вскрикнул от радости.
Они обнялись; первым делом мальчик спросил:
— У тебя есть новости из Парижа?
— Нет, а у тебя? — спросил Питу.
— У меня есть, отец написал мне такое ласковое письмо!
— Ах! — воскликнул Питу.
— И в нем, — продолжал мальчик, — есть для тебя приписка.
И, вынув письмо из-за пазухи, он показал его Питу.
P. S. Бийо передает Питу, чтобы он не докучал людям на ферме и не отвлекал их от работы.
— О! — вздохнул Питу. — Вот, право, совершенно бесполезный совет. Я больше не могу ни докучать им, ни отвлекать их.
Потом вздохнул еще глубже и добавил совсем тихо:
— Эти слова надо было адресовать господину Изидору.
Но, быстро придя в себя, протянул письмо Себастьену и спросил:
— Где аббат?
Мальчик прислушался, и хотя лестница, скрипевшая под ногами достойного священнослужителя, находилась с другой стороны дома, он сказал:
— Слышишь, он спускается.
Питу перешел из сада во двор и только тогда услышал тяжелые шаги аббата.
Почтенный наставник шел вниз по лестнице, читая газету.