Лозен собирался жениться или даже женился на Великой мадемуазель. Какая неосторожность — осмелиться взять в жены племянницу короля Людовика XIII, внучку короля Генриха IV!
Но чем провинился бедняга Латюд?
Он осмелился влюбиться в мадемуазель Пуассон, она же г-жа де Помпадур, любовница короля. Он написал ей записку. Эту записку, которую порядочная женщина отослала бы автору, г-жа де Помпадур отослала г-ну де Сартину.
Латюда арестовали; он бежал, был пойман и провел тридцать лет в стенах Бастилии, Венсенского замка и тюрьмы Бисетр.
Так что Бастилию ненавидели недаром.
Народ ненавидел ее как живое существо; его воображение превратило ее в одну из тех гигантских тарасок или жеводанских чудовищ, что безжалостно пожирают людей.
Понятно поэтому, как тяжко страдал несчастный Себастьен Жильбер от сознания, что его отец в Бастилии.
Понятно поэтому, как глубоко был убежден Бийо в том, что доктор никогда не выйдет из тюрьмы, если не вырвать его оттуда силой.
Понятно поэтому, какой неистовый порыв охватил толпу, когда Бийо воскликнул: «На Бастилию!».
Однако солдаты утверждали, что надежда взять Бастилию приступом безрассудна.
У Бастилии имелся запас продовольствия, гарнизон, артиллерия.
У Бастилии имелись стены толщиной в пятнадцать футов наверху и сорок футов в основании.
У Бастилии имелся комендант по имени де Лонэ, который держал в погребах тридцать тысяч фунтов пороха и поклялся в случае внезапного нападения взорвать крепость вместе с половиной Сент-Антуанского предместья.
XIVТРИ ВЛАСТИ, ПРАВЯЩИЕ ФРАНЦИЕЙ
Бийо продолжал идти вперед, но ему уже не было нужды кричать. Пленившись его воинственным видом, признав его за своего, обсуждая его речи и поступки, толпа следовала за ним, непрестанно разрастаясь, словно волны во время прилива.
За спиной Бийо, когда он ступил на набережную Сен-Мишель, шло более трех тысяч человек, вооруженных тесаками, топорами, пиками и ружьями.
Все они кричали: «На Бастилию! На Бастилию!».
Бийо погрузился в размышления. Уму его представилось все то, о чем мы упомянули в конце предыдущей главы, и мало-помалу его лихорадочное возбуждение спало. Тогда он смог взглянуть на вещи трезво.
Предприятие, которое он затеял, было величественным, но безумным. То растерянное или ироническое выражение, какое появлялось на лицах людей, слышавших клич: «На Бастилию!», говорило само за себя.
Впрочем, это лишь укрепило Бийо в его намерении.
Однако он понял, что отвечает перед матерями, женами, детьми за жизнь всех тех людей, что идут за ним, и решил принять все возможные меры предосторожности.
Поэтому для начала он повел свою рать на площадь перед ратушей.
Там он выбрал из толпы лейтенанта и офицеров — псов, чья обязанность — сторожить стадо.
«В конце концов, — подумал Бийо, — во Франции есть власть, даже две власти, а то и три. Посоветуемся».
Итак, он вошел в здание ратуши и спросил, кто здесь главный.
Ему ответили, что купеческий старшина г-н де Флессель.
— Гм-гм, — промычал Бийо не слишком радостно. — Господин де Флессель, дворянин, то есть враг народа.
— Да нет, — услышал он в ответ, — господин де Флессель — человек умный.
Бийо поднялся по лестнице.
В передней его встретил придверник.
— Мне нужно поговорить с господином де Флесселем, — сказал Бийо, когда придверник, желая узнать, что ему надобно, двинулся ему навстречу.
— Это невозможно! — ответил придверник. — Он занят организацией городской милиции.
— Это очень кстати, — обрадовался Бийо, — я тоже организую милицию, и у меня уже есть три тысячи человек, готовых к бою, так что я могу говорить на равных с господином де Флесселем, у которого нет еще ни одного солдата под ружьем. Пропустите же меня к господину де Флесселю, и поживее. А если вам угодно, поглядите в окно.
Придверник и в самом деле метнул быстрый взгляд в сторону набережной, где собрались люди Бийо. Увидев эту толпу, он поспешил предупредить купеческого старшину и, чтобы уверить в правдивости своего сообщения, показал ему на три тысячи человек, о которых шла речь.
Зрелище это внушило купеческому старшине некоторое почтение к посетителю; он вышел в переднюю, отыскивая его глазами.
Увидев Бийо, он догадался, что это и есть человек, который хочет с ним говорить, и улыбнулся.
— Это вы меня спрашивали? — сказал он.
— Вы — господин де Флессель, купеческий старшина? — осведомился Бийо.
— Да, сударь. Чем могу служить? Только говорите поскорее: я очень занят.
— Господин старшина, — спросил Бийо, — сколько властей правит нынче Францией?
— Ну, это как посмотреть, сударь мой, — отвечал Флессель.
— Скажите, как смотрите вы сами.
— Если вы спросите господина Байи, он скажет вам, что во Франции одна власть — Национальное собрание; если обратитесь к господину де Дрё-Брезе, он вам ответит, что во Франции одна власть — король.
— А какое из этих двух мнений разделяете вы, господин старшина?
— Я тоже думаю, что сейчас во Франции всего одна власть.
— Власть Собрания или власть короля?
— Ни та ни другая; я говорю о власти нации, — ответил Флессель, комкая жабо.
— Ах, вот как? Нации? — повторил фермер.
— Да, иначе говоря, тех господ, что ждут там внизу, на площади, с ножами и вертелами; нация для меня — это все люди без исключения.
— Возможно, вы правы, господин де Флессель, — ответил Бийо, — недаром мне говорили, что вы человек умный.
Флессель поклонился.
— К какой из этих властей обратитесь вы, сударь? — спросил он.
— Клянусь честью, — сказал Бийо, — по мне, если просишь чего-то важного, самое простое — обращаться к самому Господу Богу, а не к его святым.
— Иначе говоря, вы обратитесь к королю.
— Я этого хочу.
— Будет ли нескромным с моей стороны осведомиться, о чем вы собираетесь просить короля?
— Об освобождении доктора Жильбера, заключенного в Бастилию.
— Доктора Жильбера? — переспросил Флессель пренебрежительно. — Это сочинитель брошюр?
— Это философ, сударь.
— Разница невелика, дорогой мой господин Бийо. Я думаю, у вас мало шансов добиться от короля этой милости.
— Отчего же?
— Во-первых, оттого, что, если король заключил доктора Жильбера в Бастилию, значит, у него были на то свои резоны.
— Отлично! — сказал Бийо. — Он изложит мне свои резоны, а я изложу ему свои.
— Дражайший господин Бийо, король очень занят и не примет вас.
— О! Если он меня не примет, я найду способ войти к нему без разрешения.
— В этом случае вы первым делом встретите господина де Дре-Брезе, и он прикажет вышвырнуть вас за дверь.
— Вышвырнуть меня за дверь?
— Да, он хотел поступить так со всем Собранием целиком; правда, ему это не удалось, но с тем большей охотой он займется вами.
— Хорошо; тогда я обращусь к Собранию.
— Дорога на Версаль перекрыта.
— Я отправлюсь туда с тремя тысячами моих людей.
— Берегитесь, сударь мой, вы встретите на дороге четыре или пять тысяч швейцарцев и две или три тысячи австрийцев: они быстро расправятся и с вами, и с вашей трехтысячной ратью; в одно мгновение от вас и следа не останется.
— Дьявольщина! Что же прикажете мне делать?
— Делайте что хотите, но окажите мне любезность увести куда-нибудь ваших людей, которые стучат алебардами по мостовой и курят. У нас в подвалах семь или восемь тысяч фунтов пороха, и одной искры довольно, чтобы все это здание взлетело на воздух.
— В таком случае, — сказал Бийо, — я знаю, как мне быть; я не стану обращаться ни к королю, ни к Национальному собранию; я обращусь к самой нации, и мы возьмем Бастилию.
— Как?
— Восемью тысячами фунтов пороха, что вы мне дадите, господин старшина.
— Неужели? — спросил Флессель издевательским тоном.
— Вне всякого сомнения, сударь. Пожалуйте мне ключи.
— Вы, должно быть, шутите?
— Нет, сударь, я не шучу, — отвечал Бийо.
Он схватил Флесселя обеими руками за шиворот и приказал:
— Давайте ключи или я позову своих людей!
Флессель стал бледен как смерть. Губы и зубы его конвульсивно сжались, но голос не дрогнул. Тем же ироническим тоном, что и прежде, старшина произнес:
— По правде говоря, сударь, вы окажете мне большую услугу, если избавите меня от этого пороха. Поэтому я отдам вам ключи, которых вы домогаетесь. Учтите только, что я высшее должностное лицо и, если вы будете иметь несчастье поступить со мной на людях так, как только что поступили с глазу на глаз, вы ровно через час будете повешены городской гвардией. Вы по-прежнему хотите получить этот порох?
— По-прежнему, — отвечал Бийо.
— И сами станете его раздавать?
— Да, сам.
— Когда же?
— Сию минуту.
— Прошу прощения, давайте условимся: мне здесь осталось дел минут на пятнадцать, а я бы предпочел, если вы не возражаете, чтобы раздача пороха началась после моего ухода. Мне предсказали, что я умру насильственной смертью, но, признаюсь, мне крайне отвратительна мысль, что я взлечу на воздух.
— Ладно, пятнадцать минут я подожду. Но у меня тоже есть просьба.
— Какая?
— Подойдемте вместе к окну.
— Зачем?
— Я хочу сделать вас популярным.
— Премного благодарен. Каким же это образом?
— Сейчас узнаете.
Бийо подвел старшину к окошку.
— Друзья мои, — крикнул он толпе, — вы по-прежнему хотите взять Бастилию, не так ли?
— Да, да, да! — проревели три или четыре тысячи глоток.
— Но вам нужен порох, не так ли?
— Да, да! Порох! Порох!
— Так вот! Господин купеческий старшина согласен дать нам порох, который хранится в подвалах ратуши. Поблагодарите его, друзья мои.
— Да здравствует господин купеческий старшина! Да здравствует господин де Флессель! — заорала толпа.
— Спасибо! — отвечал Бийо. — Спасибо вам от меня и от него!
— Теперь, сударь, — обратился он к Флесселю, — мне больше незачем хватать вас за шиворот ни с глазу на глаз, ни на людях, ибо, если вы не дадите мне пороха, нация, как вы выражаетесь, нация разорвет вас в клочки.