— Вот ключи, сударь, — сказал старшина, — поистине вам невозможно отказать.
— В таком случае, ловлю вас на слове, — произнес Бийо, в чьей голове, кажется, родился какой-то новый план.
— Черт возьми, вы собираетесь еще о чем-то просить меня?
— Да. Знакомы вы с комендантом Бастилии?
— С господином де Лонэ?
— Я не знаю его имени.
— Его имя господин де Лонэ.
— Отлично. Знакомы вы с господином де Лонэ?
— Он мой друг.
— Значит, вы не хотите, чтобы с ним стряслось беда?
— Разумеется, я этого не хочу!
— Ну вот! Чтобы с ним не стряслось беды, он должен добровольно отдать мне Бастилию или хотя бы доктора Жильбера.
— Не надеетесь же вы, что мои уговоры заставят его отдать в ваши руки узника или крепость?
— Это уж мое дело; я прошу у вас только письма к нему.
— Дражайший господин Бийо, предупреждаю вас, что если вы и войдете в Бастилию, то один, без свиты.
— Прекрасно!
— Предупреждаю вас также, что, войдя туда без свиты, вы, возможно, оттуда не выйдете.
— Замечательно!
— Я дам вам пропуск в Бастилию.
— Этого я и хочу.
— Но у меня есть еще одно условие.
— Какое?
— Что вы не явитесь ко мне за пропуском на луну. Предупреждаю вас, что в тех краях у меня знакомых нет.
— Флессель! Флессель! — глухо произнес чей-то недовольный голос за спиной у купеческого старшины. — Если ты будешь по-прежнему вести двойную игру, улыбаясь и аристократам и народу, ты не сегодня-завтра выпишешь себе пропуск в те края, откуда никто не возвращается.
Флессель вздрогнул.
— Кто говорит со мной? — спросил он, оборачиваясь.
— Это я, Марат.
— Марат-философ, Марат-врач! — воскликнул Бийо.
— Он самый, — ответил тот же голос.
— Да, Марат-философ, Марат-врач, который в этом последнем качестве хорошо бы сделал, занявшись лечением безумцев: у него не было бы отбоя от пациентов, — сказал Флессель.
— Господин де Флессель, — ответил мрачный собеседник купеческого старшины, — этот отважный гражданин просит у вас пропуск к господину де Лонэ. Замечу вам, что вы заставляете ждать не только его, но и три тысячи его спутников.
— Хорошо, сударь, сейчас он его получит.
Флессель подошел к столу, поднес одну руку ко лбу, а другой схватил перо и быстро начертал несколько строк.
— Вот ваш пропуск, — сказал он, отдавая бумагу Бийо.
— Прочтите, — сказал Марат.
— Я не умею читать, — отвечал Бийо.
— Тогда дайте мне, я прочту.
Бийо протянул бумагу Марату.
Она гласила:
«Господин комендант!
Мы, купеческий старшина города Парижа, посылаем к Вам господина Бийо, желающего обсудить с Вами вопросы, касающиеся интересов упомянутого города.
— Ладно, — сказал Бийо, — сойдет.
— Вы полагаете, что такого пропуска вам довольно? — спросил Марат.
— Разумеется.
— Постойте; господин старшина прибавит к письму постскриптум, благодаря чему пропуск станет много лучше.
С этими словами Марат подошел к Флесселю; тот стоял, опершись на стол, и высокомерно смотрел на двух людей, с которыми имел дело до сих пор, и на третьего, полуголого, который только что возник в дверях и встал там, опираясь на мушкетон.
Этот третий был Питу, всюду следовавший за фермером и готовый выполнить любое его приказание.
— Сударь, — обратился Марат к Флесселю, — я вам скажу, какой постскриптум вам следует прибавить к пропуску, чтобы его улучшить.
— Диктуйте, господин Марат.
Марат положил бумагу на стол и, указав пальцем место, где нужно поместить постскриптум, продиктовал:
— «Я вверяю жизнь гражданина Бийо, направляющегося к Вам в качестве парламентера, Вашей чести».
Флессель кинул на Марата взгляд, в котором ясно читалось желание скорее размозжить голову этому невзрачному субъекту ударом кулака, чем выполнить то, о чем он просит.
— Вы колеблетесь, сударь? — спросил Марат.
— Нет, — отвечал Флессель, — ибо в конечном счете ваша просьба справедлива.
И он приписал требуемый постскриптум.
— Однако, господа, — сказал он, — заметьте себе, что я не ручаюсь за судьбу господина Бийо.
— Зато я за нее ручаюсь, — сказал Марат, забирая у купеческого старшины бумагу, — ибо залог его свободы — ваша свобода, залог его жизни — ваша жизнь. Держите пропуск, храбрец Бийо.
— Лабри! — крикнул г-н де Флессель. — Лабри!
Вошел лакей в парадной ливрее.
— Карету мне! — приказал Флессель.
— Карета ждет господина старшину во дворе.
— Пойдемте, господа, — сказал старшина. — Вам больше ничего не угодно?
— Нет, — ответили в один голос Бийо и Марат.
— Пропустить его? — спросил Питу.
— Друг мой, — сказал Флессель, — осмелюсь заметить, что для несения караула у моих дверей вы одеты чересчур легкомысленно. Если вы намерены здесь остаться, прикройте, прошу вас, грудь патронной сумкой, а спиной прислонитесь к стене.
— Пропустить его? — повторил Питу, глядя на г-на де Флесселя и показывая своим видом, что он невысокого мнения об услышанной шутке.
— Пропусти, — сказал Бийо.
Питу освободил проход.
— Быть может, вы напрасно отпускаете этого человека, — сказал Марат, — он был бы превосходным заложником; впрочем, тревожиться не о чем, я его из-под земли достану.
— Лабри, — сказал купеческий старшина, садясь в карету, — здесь сейчас будут раздавать порох. Если ратуша вдруг взорвется, я не хочу видеть, как полетят осколки. Подальше от них, Лабри, подальше!
Карета покатилась к воротам и выехала на площадь, где уже начинали роптать четыре или пять тысяч парижан.
Флессель испугался, что его отъезд вполне могут счесть за бегство.
Он по пояс высунулся в окно.
— В Национальное собрание! — приказал он кучеру.
Толпа в ответ разразилась бешеными аплодисментами.
Марат и Бийо слышали последние слова Флесселя с балкона.
— Даю голову на отсечение, что он едет не в Национальное собрание, а к королю, — сказал Марат.
— Вернуть его? — спросил Бийо.
— Нет, — отвечал Марат со своей отвратительной усмешкой. — Будьте покойны, как бы он ни поспешал, мы его опередим. А теперь займемся порохом!
— Займемся порохом! — согласился Бийо.
И они вместе с Питу двинулись по лестнице вниз.
XVГОСПОДИН ДЕ ЛОНЭ, КОМЕНДАНТ БАСТИЛИИ
Господин де Флессель говорил правду: в подвалах ратуши было восемь тысяч фунтов пороха.
Освещая себе дорогу фонарем, Марат и Бийо вошли в первый подвал; фонарь они подвесили к потолку.
Питу остался караулить у входа.
Порох хранился в бочонках примерно по двадцать фунтов в каждом. Люди выстроились на лестнице и стали передавать эти бочонки по цепочке.
Сначала поднялась суматоха. Неизвестно было, хватит ли пороха на всех, и каждый спешил скорее получить свою долю. Но командиры, назначенные Бийо, сумели навести порядок, и дело пошло веселее.
Каждому гражданину досталось по полфунта пороха — этого количества должно было хватить на тридцать — сорок выстрелов.
Но когда все оказались при порохе, выяснилось, что очень мало у кого есть ружья: они были самое большее у пятисот человек.
Раздача пороха еще продолжалась, когда часть разъяренной толпы, требовавшей ружей, ворвалась в залу, где шло собрание выборщиков, обсуждавших организацию национальной гвардии, о которой говорил Бийо придверник. Они как раз постановили, что гвардия эта должна состоять из сорока восьми тысяч человек. Гвардия существовала пока только на бумаге, но уже шли споры о том, кто будет ею командовать.
Народ заполонил ратушу в тот момент, когда споры эти были в самом разгаре, и сам превратил себя в гвардию. Он рвался в бой. Ему недоставало только оружия.
Тут раздался стук колес: к ратуше подкатила карета. Это возвращался купеческий старшина: ему не дали проехать, хотя он предъявил приказ короля явиться в Версаль, и силой вернули в ратушу.
— Оружия! Оружия! — требовали от него со всех сторон.
— У меня оружия нет, — сказал Флессель, — но оно должно быть в Арсенале.
Ответом был крик:
— В Арсенал! В Арсенал!
И толпа, состоящая из пяти или шести тысяч человек, хлынула на Гревскую набережную.
Арсенал, однако, был пуст.
С гневными криками народ возвратился в ратушу.
У старшины оружия не было, а точнее, он не хотел его давать. Парижане не отступали, и ему пришло на мысль послать их в картезианский монастырь.
Картезианцы отперли ворота, но, несмотря на самые тщательные поиски, мятежники не обнаружили у них даже карманного пистолета.
Между тем Флессель, узнав, что Бийо и Марат еще не покинули подвалов ратуши и раздают там порох, предложил послать депутацию выборщиков к де Лонэ с просьбой убрать пушки.
Пушки эти, высовывавшиеся из бойниц, со вчерашнего дня служили предметом величайшего возмущения толпы. Флессель надеялся, что, если их уберут, народ удовлетворится этой уступкой и разойдется.
Депутация только что отбыла, как возвратилась назад разъяренная толпа, отправленная Флесселем к картезианцам.
Услышав гневные крики, Бийо и Марат поднялись во двор.
Флессель, стоя на нижнем балконе, пытался урезонить народ. Он предлагал принять декрет, предписывающий округам выковать пятьдесят тысяч пик.
Народ был уже готов согласиться.
— Положительно, этот человек — предатель, — сказал Марат.
И, обернувшись к Бийо, добавил:
— Ступайте в Бастилию и сделайте то, что собирались. Через час я пришлю к вам двадцать тысяч человек с ружьями.
Бийо с самого начала проникся большим доверием к этому человеку, чья слава была так велика, что дошла и до Виллер-Котре. Он даже не спросил, откуда Марат рассчитывает добыть столько ружей. В толпе он разглядел какого-то аббата, который, разделяя всеобщее воодушевление, кричал вместе с остальными парижанами: «На Бастилию!». Бийо не любил аббатов, но этот ему понравился. Он поручил ему раздавать порох; бравый аббат согласился.