— Чем же, Боже мой? — спросил заинтригованный король.
— Впрочем, что я говорю, не утром, а ночью. Мы, как две сумасшедшие, отослали всю прислугу и заперлись в ее спальне, которая находится в дальней части дворца на отшибе, рядом с комнатами пажей, вчера вечером перебравшихся в Рамбуйе. Мы убедились, что никто нас не потревожит, прежде чем мы осуществим наш замысел.
— Боже мой! Вы меня не на шутку пугаете. Какие же намерения были у двух Юдифей?
— Юдифи до нас далеко, — сказала королева, — во всяком случае, по части шума. Хотя вообще сравнение чудесное. Кампан несла мешок, где лежала эта кольчуга, а я — длинный немецкий охотничий нож моего отца, верный клинок, убивший столько кабанов.
— Юдифь! Все-таки Юдифь! — воскликнул король со смехом.
— У Юдифи не было тяжелого пистолета, я взяла его у вас и приказала Веберу зарядить.
— Пистолет!
— Конечно! Надо было видеть, как ночью, дрожа от страха, пугаясь всякого шороха, прячась от посторонних взглядов, мы мчались по пустынным коридорам, как две голодные мыши; Кампан заперла три двери, завесила последнюю; мы надели кольчугу на манекен, на который надевают мои платья, прислонили его к стене, и я твердой рукой, клянусь вам, нанесла по кольчуге удар ножом; лезвие согнулось, нож выскочил у меня из рук и, к нашему ужасу, воткнулся в паркет.
— Дьявольщина! — бросил король.
— Подождите.
— Кольчуга осталась цела? — спросил Людовик XVI.
— Подождите, говорю вам. Кампан подняла нож и сказала: «Вы недостаточно сильны, сударыня, рука у вас, быть может, дрогнула, я крепче вас, вот увидите». Она схватила нож и нанесла по манекену, прислоненному к стене, такой ужасный удар, что мой бедный немецкий клинок обломился. Смотрите: вот два куска, ваше величество, из оставшейся части я хочу заказать для вас кинжал.
— Это невероятно! — сказал король. — А что же кольчуга?
— Царапина наверху и еще одна — пониже.
— Любопытно взглянуть.
— Вы увидите.
И королева принялась раздевать короля с чудесным проворством, чтобы он мог поскорее восхититься ее изобретательностью и ее подвигами.
— Вот здесь слегка повреждено, мне кажется, — сказал король, указывая пальцем на маленькую вмятину длиной с дюйм.
— Это след пистолетной пули, государь.
— Как, вы стреляли из пистолета, вы сами?
— Вот сплющенная пуля, она еще черная. Ну как, теперь вы верите, что ваша жизнь в безопасности?
— Вы настоящий ангел-хранитель, — сказал король и начал медленно снимать кольчугу, чтобы получше рассмотреть царапину от ножа и след пули.
— Представьте себе, как я боялась, государь, — сказала Мария Антуанетта, — когда мне надо было стрелять из пистолета по кольчуге. Дело даже не в ужасном шуме, которого я так боялась; но когда я стреляла в доспех, предназначенный, чтобы вас охранять, мне казалось, будто я стреляю в вас; я боялась увидеть зияющую дыру, и тогда мои труды, мои заботы, мои надежды пошли бы прахом.
— Дорогая жена, — сказал Людовик XVI, — сколько предусмотрительности!
И он положил кольчугу на стол.
— Так что же вы? Что вы делаете? — спросила королева.
Она взяла кольчугу и снова подала королю.
Но он с улыбкой, полной благодарности и достоинства, сказал:
— Нет. Благодарю вас.
— Вы отказываетесь? — вскричала королева.
— Отказываюсь.
— Одумайтесь, государь.
— Ваше величество! — взмолилась г-жа Кампан.
— Но это спасение; это жизнь!
— Возможно, — согласился король.
— Вы отвергаете помощь, которую посылает вам сам Господь!
— Довольно! — отрезал король.
— О! Вы отказываетесь! Отказываетесь!
— Да, отказываюсь.
— Но они убьют вас!
— Дорогая моя, когда в восемнадцатом веке дворяне идут в поход, под пули, они надевают суконный кафтан, камзол и рубашку; когда они отправляются отстаивать свою честь в поединке на шпагах, они оставляют только рубашку. Я первый дворянин королевства — и не буду делать ни больше ни меньше, чем мои друзья. Более того, там, где они надевают сукно, я один вправе носить шелк. Благодарю, дорогая жена, благодарю, моя славная королева, благодарю.
— Ах! — воскликнула королева в отчаянии и восхищении, — почему его не слышит армия?
Что до короля, он спокойно оделся, казалось даже не понимая, какой героический поступок он совершил.
— Может ли погибнуть монархия, — прошептала королева, — которая сохраняет гордость в такие мгновения!
VIIIОТЪЕЗД
Когда король вышел от королевы, его сразу окружила свита и офицеры, назначенные сопровождать его в Париж.
Это были г-да де Бово, де Вильруа, де Нель и д’Эстен.
Жильбер стоял среди толпы, ожидая, чтобы Людовик XVI хоть мельком заметил его.
По лицам придворных было видно, что они никак не могут поверить в твердость намерений короля.
— После завтрака мы едем, господа, — сказал король.
Заметив Жильбера, он обратился к нему:
— Ах, вот и вы, доктор, очень хорошо. Вы знаете, что я беру вас с собой?
— Я в распоряжении вашего величества.
Король прошел к себе в кабинет и два часа работал.
Затем он вместе со всеми домочадцами прослушал мессу, а около девяти сел за стол.
Завтрак проходил как обычно; правда, Мария Антуанетта, которую после мессы видели с опухшими, покрасневшими глазами, пожелала участвовать в королевской трапезе, чтобы побыть с мужем подольше, однако не съела ни кусочка.
Она привела с собой детей; взволнованные материнскими наставлениями, дети переводили тревожный взгляд с отца на офицеров свиты и гвардейцев.
Время от времени по слову матери дети вытирали слезы, дрожавшие у них на ресницах, и зрелище это пробуждало жалость одних, ярость других и скорбь всех присутствующих.
Король держался мужественно: продолжал завтракать, несколько раз обращался к Жильберу, не глядя на него, почти все время беседовал с королевой, и в голосе его неизменно звучала большая нежность.
Наконец он отдал распоряжение офицерам.
Он заканчивал трапезу, когда ему доложили, что в конце большой аллеи, которая ведет к Плас-д’Арм, показалась плотная толпа людей, идущих пешком из Парижа.
В то же мгновение офицеры и гвардейцы выбежали из зала; король поднял голову, взглянул на Жильбера, но видя, что тот улыбается, спокойно продолжал есть.
Королева побледнела, наклонилась к г-ну де Бово и попросила его пойти узнать, в чем дело.
Господин де Бово поспешил спуститься во двор.
Королева подошла к окну.
Пять минут спустя г-н де Бово вернулся.
— Ваше величество, — сказал он входя, — это национальные гвардейцы; по столице вчера разнесся слух, что ваше величество намеревается ехать в Париж, и вот десять тысяч человек вышли вам навстречу; а поскольку вы припозднились, они успели дойти до Версаля.
— Какие у них намерения, как вы полагаете?
— Самые лучшие, — ответил г-н де Бово.
— Все равно! — воскликнула королева. — Закройте ворота.
— Ни в коем случае, — сказал король, — вполне достаточно того, что двери дворца закрыты.
Королева нахмурила брови и бросила взгляд на Жильбера.
Он ждал взгляда королевы, ибо предсказание его уже наполовину сбылось. Он обещал, что придет двадцать тысяч человек: десять тысяч были уже здесь.
Король обернулся к г-ну де Бово:
— Распорядитесь, чтобы этим славным людям дали подкрепиться, — приказал он.
Господин де Бово вторично спустился и передал экономам повеление короля. Затем вновь вернулся.
— Ну что? — спросил Людовик XVI.
— Ваше величество, парижане громко спорят с господами королевскими гвардейцами.
— Как? — удивился король. — Они вступили в спор?
— О, они соревнуются в учтивости. Узнав, что король отправляется в путь через два часа, они хотят подождать отъезда его величества и идти позади кареты.
— Но, — вступила в разговор королева, — они, я полагаю, идут пешком?
— Да, ваше величество.
— Ну вот! А у короля в карету впряжены лошади, и они бегут быстро, очень быстро. Вы знаете, господин де Бово, что у короля есть привычка ездить быстро.
Она подчеркнула эти слова, что означало: «Позаботьтесь о том, чтобы королевская карета летела как на крыльях».
Король знаком велел прекратить обсуждение.
— Я поеду шагом, — сказал он.
Королева вздохнула; вздох походил на вопль ярости.
— Несправедливо, — спокойно добавил Людовик XVI, — заставлять бежать этих славных людей: они так хотели меня почтить. Я поеду медленно, шагом, чтобы все могли за мной поспеть.
Среди присутствующих пробежал одобрительный рокот; однако на некоторых лицах отразилось осуждение, особенно заметное у королевы: она считала такое добросердечие слабостью.
Тем временем кто-то распахнул окно.
Королева удивленно обернулась: это Жильбер воспользовался своим правом королевского медика и приказал открыть окно, чтобы проветрить столовую, где стоял запах пищи и находилось более ста человек.
Доктор встал за занавесью подле открытого окна, через которое доносились голоса собравшейся во дворе толпы.
— Что случилось? — спросил король.
— Ваше величество, — ответил Жильбер, — национальные гвардейцы стоят на самом солнцепеке, им, верно, очень жарко.
— Отчего бы не пригласить их позавтракать с королем? — тихо сказал королеве один из ее приближенных офицеров.
— Их надо проводить в тень, разместить в мраморном дворике, в вестибюлях — везде, где прохладно, — велел король.
— Десять тысяч людей в вестибюлях! — воскликнула королева.
— Если распределить их повсюду равномерно, то всем хватит места, — сказал король.
— Разместить повсюду? — переспросила Мария Антуанетта. — Но, ваше величество, таким образом вы укажете им дорогу к своим покоям.
Не прошло и трех месяцев, как это внушенное ужасом предположение оказалось пророчеством и сбылось оно здесь же, в Версале.
— Многие из них пришли с детьми, — мягко заметил Жильбер.
— С детьми? — переспросила королева.