— Милое дитя, — сказал он, — позвольте мне вас поцеловать, вы это заслужили.
— О ваше величество, ваше величество, вы так добры, отдайте же скорее приказ!
— Какой приказ? — спросил король.
— Приказ привезти пшеницу, чтобы прекратился голод.
— Дитя мое, — сказал король, — я с радостью подпишу такой приказ, но, право же, боюсь, что вам не будет от него большого проку.
Король сел за стол и начал писать, как вдруг прозвучал выстрел, а вслед за ним довольно оживленная ружейная пальба.
— Ах, Боже мой, Боже мой, — воскликнул король, — что там еще? Подите посмотрите, господин Жильбер.
Эту перестрелку вызвал второй, ответный выстрел, сделанный по группе женщин.
Первый же выстрел — одиночный — сделал человек из толпы: он перебил руку гвардейскому лейтенанту г-ну Савоньеру в то мгновение, когда тот занес ее, чтобы поразить молодого безоружного солдата, который, раскинув руки, заслонял женщину, стоявшую на коленях позади него.
На этот ружейный выстрел гвардейцы ответили пятью или шестью выстрелами из карабинов.
Две пули попали в цель: одна женщина упала замертво, другая была тяжело ранена; ее унесли.
Народ не остался в долгу, и два гвардейца в свой черед упали с лошадей.
В это время раздались крики: «Разойдись! Разойдись!». Мужчины из Сент-Антуанского предместья прикатили три пушки и установили эту батарею напротив ворот.
К счастью, льет проливной дождь, и сколько ни подносят фитиль к запалу, отсыревший порох не загорается.
В это мгновение чей-то голос тихо шепчет на ухо Жильберу:
— С минуты на минуту приедет господин де Лафайет, он уже в полульё отсюда.
Жильбер тщетно оглядывается по сторонам: он ищет, кто сказал ему эти слова; но кто бы их ни сказал, это добрая весть.
Он видит лошадь без всадника — это лошадь одного из убитых гвардейцев, — вскакивает в седло и во весь опор мчится в сторону Парижа.
Вторая лошадь без всадника устремляется за ним; но не успевает она проскакать и двадцати шагов по площади, как чья-то рука хватает ее за узду. Жильбер оглядывается, думая, что кто-то разгадал его намерение и хочет броситься в погоню.
Но о погоне никто и не помышляет. Люди оголодали, они думают о еде и убивают лошадь ударом ножа.
Лошадь падает, и ее тотчас разрывают на куски.
Тем временем королю, как и Жильберу, доложили: «Господин де Лафайет спешит в Версаль».
Король только что подписал Декларацию прав человека, которую передал ему Мунье.
Король только что подписал приказ пропускать зерно, о котором просила Луизон Шамбри.
С этой декларацией и этим приказом, призванными успокоить умы, Майяр, Луизон Шамбри и толпа женщин отправились в обратный путь.
На въезде в город они встретили Лафайета; Жильбер торопил его, и он мчался во весь опор, ведя за собой национальную гвардию.
— Да здравствует король! — закричали Майяр и женщины, поднимая декреты над головой.
— А вы говорили, что его величеству грозит опасность, — удивляется Лафайет.
— Скорее, скорее, генерал! — воскликнул Жильбер. — Вы сами все увидите.
И Лафайет пришпоривает коня.
Национальная гвардия вступает в Версаль с барабанным боем.
Когда барабанный бой достигает дворца, король чувствует, как кто-то почтительно трогает его за рукав.
Он оборачивается: перед ним стоит Андре.
— Ах, это вы, госпожа де Шарни. Что делает королева?
— Ваше величество, королева умоляет вас уехать, не дожидаясь прихода парижан. Под прикрытием вашей гвардии и солдат Фландрского полка вы проедете повсюду.
— Вы придерживаетесь того же мнения, господин де Шарни? — спросил король.
— Да, ваше величество, но тогда вам надо сразу пересечь границу, в противном случае…
— В противном случае?
— Лучше остаться.
Король покачал головой.
Он остается, но вовсе не потому, что у него хватает храбрости остаться, просто у него нет сил уехать.
Он тихо шепчет:
— Сбежавший король! Сбежавший король!
И прибавляет в полный голос, обращаясь к Андре:
— Скажите королеве, пусть едет одна.
Андре идет исполнять поручение.
Пять минут спустя появляется королева; она подходит к королю.
— Зачем вы пришли, ваше величество? — спрашивает Людовик XVI.
— Чтобы умереть с вами, государь, — отвечает королева.
— Ах! — пробормотал Шарни. — Сейчас она поистине великолепна.
Королева вздрогнула: она слышала его слова.
— Я и правда думаю, что смерть для меня лучше, чем жизнь, — сказала она, глядя на него.
В это мгновение барабанный бой национальной гвардии раздался под самыми окнами дворца.
В покои короля стремительно вошел Жильбер.
— Ваше величество, теперь вам нечего опасаться. Господин де Лафайет здесь, — доложил он.
Король недолюбливал Лафайета, но не более того. Королева — другое дело: она всей душой его ненавидела и не скрывала этого.
По этой причине новость, которая казалась Жильберу самой радостной в такую минуту, была встречена молчанием.
Но Жильбер был не из тех, кого может смутить молчание коронованных особ.
— Вы слышите, ваше величество? — громко спросил он короля. — Господин де Лафайет внизу, он ждет распоряжений вашего величества.
Королева продолжала хранить молчание.
Король сделал над собой усилие:
— Передайте ему мою благодарность и пригласите от моего имени подняться сюда.
Офицер поклонился и вышел.
Королева отступила на три шага назад, но король почти повелительным жестом остановил ее.
Придворные разделились на две группы.
Шарни и Жильбер остались возле короля.
Остальные отступили вслед за королевой и встали позади нее.
На лестнице послышались шаги, и в дверях показался г-н де Лафайет.
В наступившей тишине из группы, окружавшей королевы, раздался чей-то голос:
— Вот Кромвель.
Лафайет улыбнулся:
— Кромвель не пришел бы к Карлу Первому в одиночестве.
Людовик XVI бросил взгляд на вероломных друзей, которые своими речами могли сделать человека, пришедшего к нему на помощь, его врагом, затем сказал г-ну де Шарни:
— Граф, я остаюсь. Теперь, когда господин де Лафайет здесь, мне больше нечего опасаться. Прикажите войскам отступить к Рамбуйе. Национальная гвардия займет внешние посты, телохранители будут охранять дворец.
Потом король обратился к Лафайету:
— Идемте, генерал, я хочу с вами поговорить.
И видя, что Жильбер хочет удалиться, добавил:
— Вы не лишний, доктор, пойдемте с нами.
С этими словами король направился в кабинет, куда следом за ним вошли Лафайет и Жильбер.
Королева проводила их глазами и, когда дверь за ними закрылась, сказала:
— Ах! Надо было бежать сегодня. Сегодня мы бы еще успели. Завтра, возможно, будет уже поздно.
И она вернулась в свои покои.
Меж тем окна дворца осветило багровое зарево. Но это был не пожар. Это был гигантский костер, на котором жарили куски убитой лошади.
XXVIНОЧЬ С 5 НА 6 ОКТЯБРЯ
Ночь была довольно спокойной.
Национальное собрание заседало до трех часов пополуночи.
В три часа, прежде чем разойтись, члены Собрания послали двух стражников обойти парк Версаля и осмотреть подступы ко дворцу.
Все было или казалось спокойным.
Около полуночи королева хотела выйти через ворота Трианона, но солдаты национальной гвардии не пропустили ее.
Она сказала, что ей страшно, но ей ответили, что в Версале она находится в большей безопасности, чем в любом другом месте.
Она удалилась в свои покои и успокоилась, видя, что их охраняют самые преданные ей гвардейцы.
Перед ее дверью стоял Жорж де Шарни. Он опирался на укороченное ружье (ими были вооружены гвардия и драгуны). Это было непривычно, обыкновенно во дворце гвардейцы на посту стояли вооруженные одной только саблей.
Королева подошла к нему:
— А, это вы, барон?
— Да, ваше величество.
— Верны, как всегда!
— Разве я не на посту?
— Кто вас назначил?
— Мой брат, государыня.
— А где же ваш брат?
— Подле короля.
— Почему подле короля?
— Потому что он глава семьи, — отвечал юноша, — и имеет право умереть за короля — главу государства.
— Да, — сказала Мария Антуанетта не без горечи, — а у вас есть право умереть всего лишь за королеву.
— Для меня будет большой честью, ваше величество, — сказал молодой человек с поклоном, — если Бог когда-нибудь дозволит мне исполнить этот долг.
Королева уже сделала шаг, чтобы уйти, но тут в сердце ее шевельнулось подозрение.
Она остановилась и, полуобернувшись, спросила:
— А… графиня, где она?
— Графиня вернулась десять минут назад, государыня, и приказала поставить ей кровать в передней у вашего величества.
Королева закусила губу: кого ни возьми в этом семействе де Шарни, они неизменно верны долгу.
— Благодарю вас, сударь, — королева ласково кивнула ему и сделала движение рукой, исполненное непередаваемой прелести, — благодарю вас за то, что вы так хорошо охраняете королеву. Передайте мою благодарность брату за то, что он так хорошо охраняет короля.
И она вошла к себе. В передней она нашла Андре: молодая женщина не ложилась, она встретила королеву стоя, почтительно ожидая приказаний.
Королева в порыве признательности протянула ей руку:
— Я только что поблагодарила вашего деверя Жоржа, графиня, — сказала она. — Я поручила ему передать мою благодарность вашему мужу, а теперь благодарю также и вас.
Андре сделала реверанс и посторонилась, давая дорогу Марии Антуанетте.
Королева прошла в спальню, не пригласив Андре следовать за ней; эта преданность без любви, беззаветная, но холодная, была ее величеству в тягость.
Итак, в три часа пополуночи все было тихо.
Жильбер вышел из дворца вместе с Лафайетом, который двенадцать часов не слезал с коня и валился с ног от усталости; в дверях он наткнулся на Бийо, пришедшего в Версаль с национальной гвардией. Бийо видел, как Жильбер покинул Париж; он подумал, что может понадобиться Жильберу в Версале и пришел за ним, как верный пес за бросившим его хозяином.